Мягким шёлком, окутав дурманом, Горький дым поглотил меня всю. Не писал никогда мне романов, Зато знал, что тебя полюблю.
Говорят, что у соулмейтов схожие вкусы. Если твой партнёр любит ароматный и душистый чай с ромашкой, то и ты, милый, будь добр его полюбить, даже если у тебя аллергия на неё.***
Тина обожает лакричные палочки. Те самые, которые по началу сладкие-сладкие, что аж зубы сводит, а потом ужасно горчат, отчего их хочется поскорее выплюнуть, прополоскав рот, но аврор Голдштейн всё равно с удовольствием прожёвывает одну за другой во время написания очередного отчёта, запуская руку в небольшой ящичек своего стола, где лежит целый пакет этого угощения. — Фу, Тинни, — морщится Куинни, поскорее откусывая кусок яблочно-коричневой слойки, — как ты только можешь есть эту гадость, — не понимает младшая Голдштейн, на что её сестра лишь пожимает плечами, продолжая уплетать своё любимое лакомство за чтением «Грозового перевала». Она уже привыкла к этому необыкновенному сочетанию вкусов, надеясь, что в мире не найдётся ни одного человека, который будет так же как и она обожать эти пастилки с чарующе-древесным запахом патоки. Но, чёрт возьми, как же она сомневалась… — Представляешь, — раздавался недовольный баритон из кабинета директора отдела Магического правопорядка, — лакричные палочки! — негодовал он, бросив на стол целый пакет с этими треклятыми пастилками всевозможных цветов. — Ахахах, брось, Перси, — дружелюбно отозвался сидящий напротив глава отдела Международного магического сотрудничества, хватая в руки доверху набитый пакет, — все привыкают, — выдохнул широкоплечий брюнет, выбирая себе лакомство, — и ты привыкнешь, — ухмыльнулся Эндрю Кобб, на что Персиваль тяжело вздохнул, прошептав «Венгардиум левиоса», вернув пастилки обратно на своё место. — Дряни хуже в жизни не встречал! — заключает Грейвс, щёлкая пальцами, и через секунду начальник мракоборцев уже держит сигарету в руках, ещё мгновение и он делает первую затяжку. Тёмная комната, обставленная по последней моде, наполняется едким дымом, что приятно оседает на лёгких, оставляя приятную горечь на губах, отдалённо напоминающую послевкусие тех конфет, которые теперь небольшой горкой раскинуты по гладкой поверхности лакированного стола. — Не такая уж и дрянь, Перси, — отмечает Эндрю, вставая с места, — по крайней мере вон те жёлтые уж точно, — издаёт он смешок, зная, что его друг больше всего ненавидит именно эти пастилки.***
Направляясь утром на работу, Тина рассекает прохладный сентябрьский воздух длинными краями своего серого пальто, шикая на бегущую позади Куинни от того, что они уже опаздывают. Старшая Голдштейн не привыкла опаздывать, потому что: " Опоздавший аврор — мёртвый аврор» По крайней мере, им это настойчиво вбивал в голову мистер Грейвс во время её первого года в МАКУСА. С тех пор Порпентина пользуется лишь этим правилом, наплевав на все остальные, ведь её начальник ни словом не упомянул про крайнюю степень везения его подчинённой к нахождению приключений. Проходя мимо толпившихся людей, девушка глубоко вбирала воздух, наслаждаясь неописуемыми видами жёлтовато-красных деревьев, пестреющих яркими шапками на фоне этих серых домов, когда вместо очередного глотка свежего воздуха Тине в нос ударил горький дым табака. Она всегда ненавидела этот ужасный запах, но, почему-то, именно в этот раз он приятной горечью оседал где-то внутри неё, согревая хрупкое тело одурманивающими электрическими волнами, что отдавали приятной пульсацией где-то на кончиках пальцев. Волшебница даже остановилась и, сделав очередной вдох, начинала подумывать о том, чтобы сегодня же вечером обзавестись пачкой-другой сигарет, но, благо, вовремя очнувшись, Тина взяла себя в руки, вспомнив о работе и о где-то плетущейся позади сестре. Недовольство аврора Голдштейн возросло, когда сквозь призму своих раздумий, она перестаёт слышать торопливый стук каблучков следующей за ней Куинни и, обернувшись, застаёт не самую лучшую картину: Прижавшись рукой к витрине, младшая Голдштейн стоит, наблюдая за чем-то или кем-то, мечтательно склонив блондинистую голову в бок. — Не-маг, — заключает аврор, подойдя ближе, когда видит как какой-то добротный брюнет уплетает любимую яблочно-коричную слойку её сестры, тем временем как между этими двумя проходит какая-то тёплая волна магии, которую очень трудно уловить невооружённым взглядом. — Это он, Тинни! — на выдохе щебечет младшая Голдштейн, помахав своей ручкой тому пекарю, который при виде её сестры уронил десерт на пол. — Куинни, — посмотрев на счастливую сестру, которая буквально светилась от переполняющих её чувств, Тина пытается оторвать её от созерцания мужчины не-мага, — я, конечно, рада за тебя, но если мы сейчас же не продолжим путь, то к Венгерской хвостороге, вылетим с работы! С минуты Куинни бегала взглядом то к сестре, то к своей родственной душе, когда, сдавшись, младшая Голдштейн мило свела тонкие брови к переносице и, послав воздушный поцелуй своей второй половинке, громко цокнула. — Вечно ты со своей работой… — обиженно заявила светловолосая, после чего быстро побежала с ней к зданию Конгресса.***
— Что, Голдштейн, — усмехнулся Рыжий, поглядывая на девушку, — тебя уже прямо сейчас можно в отдел к Абернэти или ты предпочтёшь забрать свои вещи?! — хихикнул гоблин. — С чего бы?! Я почётный сотрудник в Аврорате, почти помощница самого мистера Грейвса, вислоухий, — бросила Тина, отдёрнув руку Куинни, дёрнувшей её за рукав. — Так, что попридержи язык, пока не достала палочку да уши не подкоротила, Рыжий! — шикнула Голдштейн, тем временем как её младшая сестра жалобно протянула её имя, заставив Тину обернутся. У самой стены стоял её начальник, мистер Грейвс. Одетый, как всегда, с иголочки, в одной руке он держал кожаный саквояж тёмно-красного цвета, а другую держал в кармане своих чёрных брюк, смотря прямиком вперёд своим изучающим взглядом. Казалось, он смотрит сквозь неё, заглядывая ей прямиком в душу, отчего хотелось аппарировать прямо-таки сейчас, но драккла с два. На здание Конгресса, к величайшему сожалению Голдштейн, было наложено сильнейшее заклинание такого уровня, что ей вряд ли будет открыт к нему доступ, прослужи она здесь хоть век. — Слышали мистер Грейвс? — усмехнулся лифтер, когда кабина остановилась на этаже Куинни, — почти ваша помощница! — захрюхал гоблин, открывая двери. — Держись, Тинни, — прошептала Куинни, достав из своей сумочки пакет лакричных палочек, что, конечно же, не могло скрыться от внимательного взгляда главного аврора, потому как часть разноцветных пастилок вывалилась на пол, звонко ударяясь об пол. Нет, такого позора она точно не переживёт. Схватив за руку младшую сестру, Порпентина мигом выскочила из лифта, скрываясь за длинным поворотом отдела по разрешению выдачи палочек. — Гиппогриф меня раздери! — выругалась Тина, прежде чем исчезнуть в сумраке лестничного проёма, направляясь к себе в отдел, тем временем как её младшая сестра продолжила провожать мечтательным взглядом уже пропавшую фигуру своей старшей сестры. Куинни то знает, что в тот момент было в голове у Персиваля Грейвса.***
— Голдштейн, ко мне, — заходит в офис Персиваль Грейвс, и Тина чувствует, что вот-вот раствориться на собственном месте от стыда, — немедленно! — мужчина разворачивается и направляется неспешным, но твёрдым шагом к себе в кабинет, тем временем как младший аврор уже печально окидывает своё рабочее место и, глубоко вздыхая, плетётся к начальству, повесив голову, так низко, что её взору доступно лишь созерцание носков её лаковых туфель. — Вот и всё, — раздаётся перешёптывание позади, — похоже, что останется лишь мужской коллектив… — Да заткнись ты! — шикает на кого-то Бутт. — Может обойдётся. — Не-а, — цокает Фарел, — не думаю.***
— И так, — начинает Персиваль Грейвс, сложив перед собой руки в замок, стоит Порпентине сесть перед ним, — мисс Голдштейн, сегодня Вы имели наглость опоздать на работу, нарушить субординацию, а что ещё важнее… — он что-то говорил ей и говорил, тем временем как она, витая где-то у себя, сидела с низко опущенной головой, кивая каждый раз на слова начальства, когда поймала себя на том, что в наглую уже минуты две достаёт из кармана лакричные палочки, тем временем как мистер Грейвс молчит. Она осторожно поднимает голову и видит, что он сидит и с интересом наблюдает за ней, приподняв одну бровь. — Так и думал, — заключает он, откидываясь на мягкую спинку своего кожаного кресла, закидывая себе в рот ярко-жёлтую пластинку. Вмиг обоих прошибает током, а от них двоих исходит какой-то золотистый луч, похожий на нить, что пытается дотянуться до другого конца, чтобы завязаться в прочный, тугой узел, соединив души двоих волшебников раз и навсегда, но не может. Недолго думая Персиваль и Тина, не отдавая отчёт своим действиям, руками тянутся друг к другу. Прикосновение расходится приятной истомой по телам обоих авроров и, блаженно закрывая глаза, каждый из них осознаёт, что навеки связан с другим. — Так вот откуда эта страсть к хотдогам и лакричным палочкам, — прерывает тишину Грейвс, мягко улыбаясь, — но предупреждаю сразу, Тина, — твёрже говорит он, — курить ты точно не будешь!