Ужасы Лихолесья

Сборы не заняли много времени, ведь я не рассчитывал, что моя поездка в поселок затянется надолго, поэтому взял с собой лишь все необходимое и отправился в путь. Город встретил меня приветствующей всех новоприбывших надписью: «Видза корам Коми мулон юркаро». Автовокзал, который был мне нужен, оказался совсем недалеко от аэропорта, всего в сорока минутах ходьбы, что было связано с маленькими размерами города, к чему я, житель столицы, совсем не привык. Меня сразу впечатлила окружающая серость и неопрятность, удивительная даже для такого времени года как осень, а также отсутствие хоть какой-то цивилизованной и современной архитектуры. Даже здание аэропорта представляло из себя невзрачную низенькую постройку, больше походящую на небольшой торговый центр. Покосившиеся от времени и климата бараки, построенные словно для скота, соседствовали с еще более серыми и совершенно лишенными пигментации пятиэтажными зданиями, выглядящими словно потрепанные кладбищенские монолиты. Дороги представляли из себя мешанину кусков асфальта, воды, опавших осенних листьев и грязи, по бокам которых стояли подержанные и уже прогнившие от влажности автомобили. Мне вдруг захотелось побыстрее разобраться со своими делами и убраться подальше из этой дыры. Чем дальше я отходил от центра города, пытавшись добраться до автовокзала, тем сильнее ухудшалось благосостояние всего окружения, вплоть до полного запустения. Одиноко стоящий на пустыре гибрид автовокзала и рынка выглядел еще более удручающе, чем остальной город. Огромное количество вывесок, словно налепленных ребенком, негармонирующих друг с другом, не к делу воткнутый и известный всем магазин не очень качественных продуктов, протекающая крыша здания, а также огромное количество лавочек вокруг, которые облюбовали агрессивно ко всему настроенные женщины преклонного возраста — все это показалось мне собирательным образом царящей вокруг разрухи. На мое удивление, сообщение между городом и нужным мне селом поддерживал лишь один автобус. Старый и давно выцветший «Пазик», стены которого насквозь проела ржавчина, а окна не пропускали внутрь ни одного солнечного лучика из-за слоя пыли, собирался отъезжать, когда я подошел ближе. Его двери уже закрывались, издавая истошный скрип, скорее похожий на стон измождённого и уставшего от жизни старика, поэтому мне пришлось проскользнуть между ними. Сидящий за рулем дед удивленно посмотрел на меня, словно не ожидал, что кто-то воспользуется этим богом забытым маршрутом. Прищурившись, он рассмотрел меня с головы до ног и вдруг оголил свои уже сгнившие зубы, стараясь изобразить улыбку, более походящую на оскал. На меня неожиданно нахлынуло отвращение, смешанное со страхом и желанием побыстрее вылететь из автобуса, а отвратительные запахи мочи и навоза, взявшиеся из неоткуда, лишь сильнее усилили эти чувства. С трудом сдерживая рвотные позывы, я завел разговор с водителем о времени и цене поездки, параллельно приглядываясь к нему получше, и стараясь выяснить причину моего дискомфорта. Лысина, окруженная редкими седыми волосами, покрылась чем-то напоминающим лишай, глаза его, казавшиеся огромными из-за линз очков, совершенно не источали того самого гостеприимства, которое он пытался показать с помощью своей улыбки, а как раз наоборот, смотрели на меня с пугающим, почти животным предвкушением. Вкупе с этими деталями — откровенно большой живот, длинные костлявые конечности старика, и потрепанный, покрытый еле заметными красными пятнами комбинезон, выглядели еще более пугающими. Чем больше я разглядывал его, тем быстрее мое отвращение сменялось настороженностью, а может даже страхом. Подметив удивительно малое количество пассажиров и расплатившись, я уселся поближе к лобовому стеклу на одно из обшарпанных кожаных сидений, укутался в пальто, надеясь уснуть, чтобы как можно скорее оказаться в селе и убраться из этого автобуса, но ухабистая дорога и моя общая напряженность сыграли свое дело, поэтому поспать нормально мне не удалось. Оставалось лишь пытаться рассмотреть хоть что-то через грязные окна. Местные пейзажи были достаточно скудны — дремучий хвойный лес лишь изредка редел и чередовался со съездами к различным небольшим поселкам, поэтому я достаточно быстро впал в некое медитативное состояние и даже не заметил, как мы вдруг свернули с дороги. И без того покрытое тучами небо, скрыли высокие, нависшие над дорогой сосны, словно могучие стражи привратники, следящие за всеми, кто проходит по ней. В автобусе стало совсем темно и некомфортно. Где-то позади меня послышалась негромкая возня. Резко обернувшись я лишь заметил за собой все тех же пассажиров: спящий седобородый старик, сильно похожий на городского бездомного, молодая мать в платке с удивительно тихим ребенком лет пяти и спящая, похожая на сморщившийся изюм старушка. Их внешний вид на первый взгляд не вызывал никаких подозрений, но чем дольше я следил за ними и разглядывал салон автобуса, тем тревожнее мне становилось, словно мое подсознание замечало то, что сам я увидеть был не в состоянии, отчего в голове возникали различные пугающие образы. Неожиданно окружающая тьма рассеялась, и вся тревожность почти мимолетно улетучилась. Транспорт резко остановился, двери открылись, а я стал ждать, пока мои попутчики выйдут первыми. Но все сидели на своих местах. Я вдруг почувствовал, как кто-то сверлит глазами мой затылок и чтобы поскорее избавится от этого неприятного ощущения, поспешно вышел на улицу. Свежий воздух, которого мне так не хватало всю поездку, ударил в лицо, чему я был несомненно рад. Моему взору открылась окраина этого злополучного поселка. Дорогу с обеих сторон окружал сильно захламленный пустырь. Старые грязные ковры, гнилые доски и прочий стройматериал, дырявые настилы, а также давно вышедшая из строя советская техника — все это покрылось плотным слоем различной растительности. Меня так же удивил холодильник, из которого, словно выломав дверь изнутри, росла пока еще молодая сосенка. Пройдя дальше я наконец заметил дома, ранее скрывавшиеся за высокими зарослями пустыря и деревьями. Серые, низкие, словно камни строгой прямоугольной формы, они стояли преимущественно с правой стороны дороги. Сама она, видимо, прямой линией пересекала весь поселок и уходила куда-то за реку, близ которой село и было построено. По мере приближения к нему я замечал деталей, от которых мне хотелось развернуться и уйти, но позади меня остался лишь дремучий лес. Журкино выглядело покинутым. Близ пятиэтажных «хрущевок», которые виднелись издалека, ютились частные дома разных размеров и состояния, а также полуразрушенные бараки, сгнившие стены которых поддерживали толстые деревянные балки. Через дорогу от основной массы жилых домов расположился маленький магазин и большая часть административных зданий. Больше всего пугало отсутствие хоть кого-то живого и давящая тишина. Было настолько тихо, что невольно хотелось зашуметь самому. В голову начали пробираться не самые приятные мысли, поэтому я ускорил шаг и свернул в один из дворов, чтобы побыстрее найти нужный мне адрес. Здесь мне открылась совершенно иная картина. Предподъездные лавочки были окружены группами старух, бурно обсуждавших что-то, на старой, поломанной и покрытой ржавчиной детской площадке резвились маленькие дети, а из некоторых окон выглядывали озабоченные мамочки, следящие за своим чадом, или курящие мужчины. Но даже здесь все стихло, стоило мне лишь подойти поближе. Старухи вдруг замолчали и с подозрением уставились на меня, словно ожидая, пока я пройду мимо, женщины позвали детей домой, а мужики поспешно выкинули окурки и быстро захлопнули деревянные окна. Уже тогда в мой разум вкрались сомнения о том, следовало ли сюда приезжать. Я продолжил свой путь, разглядывая местную архитектуру, которая ничем не отличалась от той, что была в любой другой глубинке. Все те же дома, те же облезлые лавочки, уродливые заборчики и лебеди из автомобильных покрышек, гордо красующиеся в зарослях под окнами. Побродив немного по дворам, я наконец наткнулся на администрацию поселка, нужную мне. Снаружи она выглядела словно уменьшенная версия остальных домов, но чуть более ухоженная, с неумело прилепленным к ней парадным входом, через плитку которого уже проросла трава, и покрытыми, потрескавшейся желтой краской стенами. Внутри же находилось небольшое двухэтажное помещение со множеством разных кабинетов, оборудование в которых по развитию не ушло дальше 00-х. Из-за разбирательств с квартирой мне пришлось проторчать там довольно долго и я вышел на улицу уже вечером. Темнело в этих краях достаточно рано, поэтому я ускорил шаг. Сказать, что передвигаться по поглощенному плотной чернотой городу было тревожно и жутко — ничего не сказать. Фонарей вдоль дорог, если асфальт покрытый сверху щебенкой и песком можно назвать дорогами, почти не наблюдалось, а в тех что были, либо не работала лампа, либо она светила слишком тускло, будто сопротивляясь всепоглощающей темноте. Именно тогда я решил позвонить в похоронное бюро, чтобы скрасить свою одинокую прогулку и не тратить позже времени на договоренности о похоронах. Связь в селе была отвратительная, поймать хоть какой-то сигнал удалось под одиноко стоящим бетонным столбом, который предательски мигал. При беседе с оператором я упомянул имя и фамилию бабушки. Женщина на том конце провода на несколько секунд замолчала, после чего сказала, что ее похоронили около полугода назад. Фонарь замигал быстрее, после чего совсем погас, и именно тогда я заметил, что во всех окружающих меня домах в окнах не горел свет.