Гермиона Грейнджер и то, чем можно гордиться

Когда Гермиона Грейнджер пыталась воззвать к голосу разума и убедить друга отринуть прошлые обиды, она, конечно же, не рассчитывала, что это на самом деле произойдет. В конце концов, постоянство (кое-кто из преподавателей назвал бы это ослиным упрямством) всегда было одной из добродетелей Гарри Поттера. А более постоянное явление, чем неприязнь мальчика-который-выжил к профессору некогда зельеварения, а ныне защиты от Темных искусств Северусу Снейпу, в Хогвартсе вряд ли существовало. Справедливости ради стоит отметить, что чувства Гарри были более чем взаимны, но это Гермиону Грейнджер отнюдь не утешало. Снейп никогда не пользовался популярностью, и даже слизеринцы испытывали к нему явно не любовь, а, скорее, нечто сродни благоговейному трепету перед кем-то значительным, но ужасным. Вроде Волдеморта. Очевидно, в качестве декана факультета Снейп был неплох, но на конкурсе «лучший учитель» у него бы явно не нашлось шансов. Гермиона, как девушка достаточно флегматичная и рациональная, изо всех сил стремилась к объективности и Снейпа искренне уважала за его очевидный интеллект и талант (она не раз натыкалась на статьи за его авторством во всяких журналах типа «Зельеварение сегодня» или «Зелья сквозь века», или «Вестник зельевара»), а также роль в их общем деле, ведь как ни крути, Снейп был членом Ордена Феникса, и Дамблдор ему безоговорочно доверял и высоко ценил его мнение. Но даже такая сознательная особа, как Гермиона, не могла отрицать, что у слизеринского декана исключительно мерзкий характер и находиться в его обществе — не самый приятный способ провести свой день. А так как журнал «Зельеварение сегодня» и другие подобные ему периодические издания кроме Гермионы, судя по всему, почти никто из студентов в глаза не видел и про Орден Феникса не знал, репутация Северуса Снейпа в школе была вполне определенной. Сам он этим откровенно упивался и не упускал ни единой возможности вывести кого-нибудь из себя. В случае с Гарри Поттером Снейпу даже особенно не приходилось напрягаться. Тот начинал заводиться при одном только виде профессора, а пара-тройка ехидных замечаний приводила его в нешуточную ярость. После смерти крестного Гарри Поттер постоянно пребывал во взвинченном состоянии и возненавидел Снейпа пуще прежнего, так как был убежден, что он сыграл не последнюю роль в этом трагическом событии. Как бы друзья ни пытались его переубедить, Гарри упрямо стоял на своем. За лето его чувства не притупились, и, хотя он больше не громил в приступах бешенства все вокруг себя, как это было в кабинете Дамблдора в конце прошлого курса, вина, гнев и скорбь сделали его угрюмым, раздражительным и мрачным. К тому же душевный раздрай способствовал тому, что у Гарри Поттера появились навязчивые идеи, которые весьма беспокоили его друзей. Первой такой идеей стал Драко Малфой. Гарри был уверен в том, что тот если еще не вступил в шайку Пожирателей, то вот-вот сделает это, и постоянно пытался убедить Рона и Гермиону в необходимости пристальной слежки за слизеринцем. — Малфой что-то замышляет, — говорил он в очередной раз. — Точно вам говорю, у этого слизняка есть какой-то план. Или: — Готов поклясться, у этой белобрысой скотины что-то темномагическое на уме. Или: — Ребята, Малфой странно себя ведет. Вы заметили, как он мерзко лыбился сегодня на завтраке, а потом резко куда-то слинял? Держу пари, это неспроста. Разубедить Гарри в его подозрениях не было никакой возможности, поэтому Рон только сопел, начинал нарочито громко и как-то не очень смешно шутить и украдкой закатывал глаза, когда друг заводил очередной разговор на эту тему, а Гермиона как могла старалась перевести беседу в безопасное русло или резко вспоминала про незаконченные домашние задания, которые им всем срочно и непременно стоило доделать. Малфой вел себя в меру отвратительно: не более, а, может быть, даже чуть менее отвратительно, чем обычно, и лучшие друзья мальчика-который-что-то-подозревает искренне не видели в этом причин для беспокойства. Однажды Гермиона поделилась с Роном своими соображениями о том, что Гарри таким образом вымещает отрицательные эмоции, пытаясь направить их в деятельное русло, и если ему так важно постоянно подозревать Малфоя и следить за ним на каждом шагу, если Гарри так действительно чувствует себя лучше, то ради бога, и не стоит ему мешать, так что, Рон, пожалуйста, давай постараемся быть более терпимыми к Гарри, ему сейчас нелегко. Рон согласился, что в словах Гермионы определенно есть смысл, но добавил, что ему это определенно не нравится, и все-таки, Гермиона, стоит проследить, чтобы все не зашло слишком далеко, потому что Гарри прямо-таки помешался на Драко чертовом Малфое и подозревает его уже даже больше, чем Снейпа; а ты ведь сама понимаешь, Герм: Гарри, который поставил Снейпа не на первое место в списке неблагонадежных подонков, которым нельзя доверять, — это какая-то аномалия и ни к чему хорошему не приведет, точно тебе говорю. Гермиона в ответ выразила искреннюю надежду, что Гарри скоро успокоится и жизнь войдет в прежнюю колею. Рон в свою очередь выразил не менее искреннюю надежду, что Гермиона права, ведь если Гермиона в чем-то вдруг окажется не права, значит, мир и правда сошел с ума и его уже не спасти. Второй навязчивой идеей Гарри Поттера стала, как ни странно, такая прозаическая вещь, как зельеварение. Казалось бы, ничего ужасного не произошло и стоило бы порадоваться, что друг нашел серьезное и полезное увлечение в жизни, но Гермиона так не считала, потому что речь шла, в конце концов, о Гарри Поттере. Все знали, что Гарри Поттер испокон веков являлся адептом глупого махания палочкой, а вовсе не тонкой науки зельеварения.Так было, так будет, и так должно было бы быть, не попадись на его пути имущество сомнительной личности по прозвищу Принц-Полукровка (наверняка это крайне тщеславный и заносчивый тип, Гермиона могла бы представить его ясно как день). Учебник Принца-Полукровки стал для Гарри настоящим Священным Писанием. Каждую свободную минуту он зарывался в затхлые страницы, и глаза его при этом излучали нешуточный азарт. Гермиона обшарила всю библиотеку в поисках способов обнаружения разной темномагической дряни и проверила книгу со всех сторон, но так ничего и не нашла. Поиски какой-либо информации о людях, известных под этим странным псевдонимом, тоже ни к чему не привели. Единственной подозреваемой оказалась некая Эйлин Принц, чистокровная, словно сам Мерлин, и потому эту улику Гарри и Рон отвергли (как не выдерживающую никакой критики, притянутую за уши), и вообще, Гермиона, успокойся, это просто старый учебник по зельям, а не темный артефакт, в самом-то деле, сколько можно. Рон и Гарри оказались правы, это действительно был совершенно обычный учебник, но Гермиона все равно подозревала, что этот Принц хоть и редкостный умник, но что-то с ним не то. И уж тем более не стоило бы бездумно использовать всякие подозрительные заклинания, которые обнаружились на полях страниц помимо заметок по зельям. В библиотеке об этих заклинаниях не было ни словечка, поэтому Гермиона пришла к выводу, что владелец учебника выдумал их сам (ну или записал с чужих слов). Наверное, не стоило говорить этого друзьям. Гермиона была уверена, что Гарри поймет: раз эти заклинания не известны науке, то и неизвестно, чего можно от них ожидать, и воздержится от их использования, но Гарри отреагировал совершенно противоположным образом. Он пришел в восторг, в очередной раз восхитился своим кумиром и исполнился явных намерений изучить все заклинания как можно быстрее. — Я просто поймал счастливую звезду, когда нашел этот учебник, — сказал мальчик-который-сиял-от-радости, и Гермионе оставалось только горестно вздохнуть. На зельеварении Гарри блистал. Не было ни одного зелья, которое он бы не сварил лучше всех, и профессор Слагхорн неустанно рассыпался в витиеватых комплиментах. Рон тихо и грустно завидовал, Гермиона с неудовольствием замечала за собой чувства, похожие на досаду, и пыталась как могла от них избавиться. Воспользоваться советами из книги Гарри ей не позволяла гордость, и она с упорством Сизифа следовала инструкциям в своем учебнике, правильным, официальным инструкциям, разработанным уважаемыми зельеварами, а не каким-то выскочкой-шестикурсником, и ее зелья всегда были безупречны, но все равно недостаточно хороши. Слагхорн хвалил ее и даже позвал в свой клуб Слизней, но Гермиона видела, что в котле ее друга зелья лучше, действительно лучше, и чертов Принц-Полукровка, наверное, действительно прав, и она не могла понять, как к этому относиться. Гермиона обложилась всеми книгами по зельеварению, какие ей удалось раздобыть, но не нашла там ничего похожего на заметки на полях учебника Гарри, и это было просто возмутительно. Слагхорн разливался соловьем о том, что стоило дожить до седин, лишь бы быть учителем у такого самородка, как Гарри Поттер, сам Гарри Поттер неловко улыбался, а Гермиона вознамерилась сварить лучшее зелье хотя бы раз. Почему это так важно, она не могла сформулировать, но необходимость растоптать Принца-Полукровку посчитала своей целью номер один на ближайшее будущее. Однажды Гермиона Грейнджер стала свидетелем занимательной беседы. Она шла по коридору после урока древних рун и по пути обдумывала домашнее задание, достаточно сложное, чтобы был повод поторопиться в библиотеку и забронировать там одну довольно редкую книгу, которая постоянно была у кого-то на руках. За размышлениями Гермиона совершенно не смотрела по сторонам и опомнилась, только когда услышала вдохновенный голос Слагхорна, доносившийся из-за поворота. — …не жалею, что вернулся к преподаванию, истинное наслаждение видеть подобный талант! Вы только представьте, чисто-голубой цвет и никакого осадка! Хотязачем вам представлять, вы ведь сами в свое время меня приятно удивляли такими потрясающими результатами. Даже не помню, был ли кто-нибудь после вашего выпуска… У мальчика дар, это совершенно очевидно! — с этими словами Слагхорн вышел из-за угла, и Гермиона увидела, что обращался он к профессору Снейпу. — Неужели, — скучающе сказал профессор Снейп, не глядя на собеседника. — Что-то я не заметил, чтобы этот дар хоть чем-то проявил себя за те пять лет, что мне приходилось учить Поттера. — Ну вы же понимаете, Северус, иногда таланты раскрываются совершенно неожиданно, а этот юноша определенно талантлив, прямо как Лили! Вам бы стоило это увидеть! Преподаватели почти поравнялись с Гермионой, и следующую реплику Снейпа она услышала очень отчетливо. — Неужели, — повторил профессор Снейп, смотря при этом прямо перед собой, туда, где как раз находилась Гермиона, и лицо его при этом выражало крайнее отвращение. Хотя Гермиона прекрасно понимала, что эмоции Снейпа не имели к ней никакого отношения, ей стало очень неуютно, и она поспешила убраться за угол. Голоса учителей стихли вдали. Речь шла о зелье, известном как «Слезы наяды», они варили его на недавнем занятии. Ничего особенного за этим поэтическим названием не таилось. Просто одно из лекарственных зелий, успокоительное, правда, очень сильное. В учебнике было написано, что должен выпасть осадок в виде мелких серых кристаллов, но у Гарри никакого осадка не выпало, и Слагхорн так поразился, что едва не зааплодировал. Он сказал тогда, что это настоящее мастерство, чуть ли не чудо, и что он знал всего несколько человек, которые могли бы добиться такого впечатляющего результата. Очевидно, одним из этих людей был профессор Снейп. Гермиона решила, что эта мысль стоит того, чтобы обдумать ее отдельно. Снейп презирал Гермиону, ее друзей и весь Гриффиндор в придачу, но при этом был хорошим зельеваром (ведь про неважных зельеваров не станут писать в «Вестнике зельевара», не правда ли), и Снейп, как выяснилось, умел варить «Слезы» без осадка, и кто знает, что еще Снейп умел и сколькому он мог бы научить, если бы захотел… Эта мысль определенно стоила того, чтобы обдумать ее еще раз.