«Для того, чтобы во что-то верить, вовсе не обязательно знать, правда ли это» Всё о Муми-троллях
Расписывая, как отчаяние медленно поглощает, накатывает волнами, словно бушующий шторм, писаки лгут. В действительности же отчаяние подобно сливу в раковине — быстро и неуловимо, практически бесшумно, всасывает в себя все положительные эмоции, что только есть у человека. Лишь надежда, как всякая кость, застревает и остаётся на дне среди отходов. Чтоб чуть позднее отправиться в мусорное ведро или, того хуже, оказаться в пасти голодного пса, который челюстями раздробит её и с превеликим удовольствием проглотит. Пожалуй, это мучительнее всего. Когда внутри, за парой реальных костей, ломается и съёживается что-то эфемерное, но так явственно ощутимое… То, что должно быть несокрушимым. И в данный момент, сидя напротив Фьюри, чьё усталое лицо хранило тень якобы всё понимающей улыбки, что не могла не бесить, Старк старательно имитировал спокойствие. Внутренности, скрученные узлом и беспрерывно атакуемые тонкими иглами неизвестности, вызывали нехилый дискомфорт, который стал уже неотъемлемой частью его рутины. Бросив семисотый взгляд на наручные часы, что с дьявольской медлительностью отмерили лишь третью минуту их с Фьюри «разговора», две из которых колумбиец перебирал бумажки, Тони был готов взорваться. Но вместо желанного срыва, что, несомненно, принёс бы ему облегчение, детектив устало и обречённо, лишь для того, чтоб поскорее начать и поскорее закончить, вздохнул: — Ты звал меня, Ник. И я здесь. Заместитель начальника, не торопясь с ответом, сложив листы в ровную стопку, согласно кивнул, что звал. Затем, оправив рукава закатанной по локоть рубашки, смерив подчинённого цепким взглядом, заметил, что звал два дня назад. — Я был занят, — с хорошо уловимым напряжением ощетинился Старк. — Я знаю, — снова согласно кивнул Фьюри. — Продвижение есть? — спросил он чуть погодя. И уловив, как сникли плечи младшего товарища, как его напряжённое лицо исказилось в гримасе, словно он потревожил плохо заживающую рану, колумбиец кивнул: «Ясно». Отведя взгляд чуть в сторону, мужчина добавил: «Об этом я и хотел поговорить». — Здесь не о чем разговаривать, — вскинув на босса-колумбийца горящие глаза, процедил сквозь зубы Старк. — Поиски продолжаются… — И продолжатся, — перебил его тот. — Но уже без тебя, — всё тем же профессионально отстранённым, безжалостным голосом оповестил его Фьюри. — Ну и сволочь же ты… — зашипел детектив. Что он ещё собирался выплюнуть с галлонами яда в голосе, Старк не знал. Удивления не было, лишь мрачное торжество. Очередное предательство со стороны очередного друга. И на мгновения, на краткий миг! Все прочие переживания отступили и стало легче — ясная проблема и ясное решение… — Когда ты в последний раз спал, Энтони? Когда в последний раз ел горячую еду? — не задетый и не раздосадованный несдержанностью подчинённого, страшно спокойно оборвал его Фьюри. Старк отмахнулся от вопросов резким «Неважно!», на что колумбиец несогласно мотнул головой. Он считал иначе, и это было закономерно. Он как вышестоящий по званию несёт ответственность за всех своих подчинённых, хотят они того или нет. — Лейтенант Романов сообщила, что ты, детектив Старк, отключился посреди улицы. Позднее, проигнорировав её, к слову, весьма обоснованную тревогу, оттолкнул её, офицера полиции, выплюнув ей в лицо, цитирую: «Свалить». Я что-нибудь упустил? — Нет, — криво улыбнулся Старк. — Так оно и было, — размазав усталость по лицу, раздражённо добавил он. — Энтони Говард Старк! — рявкнул Фьюри, вмиг растеряв всю профессиональную отстранённость. — Не ёрничай! Ты вот настолько, — полицейский продемонстрировал мизерное расстояние между указательным и большим пальцем правой руки, — от того, чтоб я отстранил тебя от поисков Паркера окончательно! — Ты не посмеешь! — ужаленный угрозой в грудь, взвился детектив. — Не вы решаете, что я смею, а что нет, детектив Старк. Не забывайтесь. Вы мой подчинённый, — осадил младшего товарища Фьюри. Напряжение, застывшее в воздухе, стало распадаться, когда с губ заместителя начальника сорвалось усталое: «Я позвал тебя не ругаться. А поговорить». Иисусе! Старку невыносимо хотелось высказаться касательно того, что он смеет, а чего нет. Но язык, предав его, онемел, а голова стала пронзительно пуста. И тем ощутимее стал страх, что леской опутал его внутренности и сжал их сейчас до предела. — Тони… — начал он, окинув его по-отечески мягким взглядом. Старк же вдруг осознал, к чему ведёт их «разговор». Чёртова интуиция никогда его не подводила! Он просто знал, что колумбиец раньше всех из их братии решился сомкнуть челюсти и прожевать то жалкое, что ещё осталось от его веры найти мальчишку. То, что так отчаянно боролось со здравым смыслом и мешало ему сомкнуть глаза дольше, чем на два часа. То единственное, что его поддерживало и не давало сойти с ума. — Он жив, Ник! — резко и зло рявкнул Тони. И, встретившись с чёрными глазами, где на дне зрачка всколыхнулась жалость, детектив, не скрывая досады, процедил значительно тише: «Пит жив…». Но такое слащавое и бессмысленное окончание фразы: «Я знаю это», или другая его вариация «Я чувствую это», зависло в воздухе отвратительным обрубком. Проговорить это вслух Тони ни за что не решился бы. Ведь когда полиция, отчаявшись, кидается за помощью к гадалкам и прочей «херомантии», это означает поражение. И тем самым он поставил бы на поисках парнишки крест. А он, как бы ни устал, не намерен был сдаваться. Но чёрт возьми! Он действительно был близок к тому, чтоб обратиться к любому из более или менее успешных шарлатанов! Ведь следов исчезновения Паркера не было. Словно он просто вышел за порог и растворился в воздухе. — Тони, — вопреки скрытой мольбе в голосе детектива продолжил Фьюри. — Его уже месяц нет. Ты должен… — Я знаю, что я должен! — не сдержавшись и хлопнув ладонью по подлокотнику неудобного кресла, прорычал мужчина. Подобный эмоциональный всплеск — слабость. И эта слабость — ошибка. Её же усмотрела Романов и донесла до Фьюри. Взгляд Николаса Фьюри из понимающего стал непроницаемым. И детектив почти физически ощутил давление зубов на собственном сердце. — Веришь, что он тапочки в Наме шьёт? — с холодной насмешкой поинтересовался колумбиец. Дыхание Старка сбилось, а в голове помутнело, как от сильного удара в челюсть. — Ты не думал, что его могли по частям продать в Гонконг, Тайвань и Сингапур? — вскинув брови, поинтересовался мужчина. — Я знаю, что думал. Да. Я о твоём запросе в бюро, — безжалостно проговорил Фьюри. — Что ты хочешь от меня, Ник? — сдавленно просипел Старк. — Я хочу, чтоб ты больше чем на четыре часа покинул участок. Отправился домой, в бар, да хоть к проституткам! Не спорь! — вскинув руку, приказал полицейский. — Ты хреново выглядишь. Это непрофессионально. Я не требую от тебя выспаться, ты должен развеяться. В понедельник вернёшься, и я обещаю, мы продолжим поиски, — доверительно кивнул он. Взгляд Фьюри снова был по-отечески тёплым, и Старк был готов возненавидеть его за это. Было бы во сто крат легче, если б колумбиец был циничным ублюдком-боссом. Тогда он, Тони Старк, боролся бы всё это время без поддержки, и, самое главное, в одиночку. Тогда он мог бы в провальных поисках обвинить отчуждённость окружающих! Холодность и незаинтересованность Романов, пофигистичность Бенера, безразличие Стрэнджа и слабохарактерность Бартона, но их в помине не было. Помогали все. И Тони не представлял, что он… что они делают не так? — Мы договорились, — не спрашивал, а ставил перед фактом Фьюри. Одним лишь взглядом, требуя дать согласие. — Непрофессионально? — беззлобно, скорее в порыве сгладить отвратительный осадок, переспросил детектив. Затем, растянув губы в жалком подобии усмешки, ладонью накрыв глаза, кивнул. Сил спорить не было. И, прежде чем начальник успел бы полностью войти в режим «заботливой мамочки» и подключить к транспортировке его бренной туши за пределы участка ту же Романов, детектив подорвался с кресла и вышел прочь. Прощаться не стал. Хлопнул дверью. Фьюри невербально, но весьма чётко дал понять, что не потерпит его присутствия в участке до понедельника. Лишь тот факт, что сегодня суббота, позволил детективу не разнести казарму в порыве ярости. Переодевшись в менее мятую потасканную одежду, Старк безразличным взглядом окинул пустые койки. Запредельно ранним утром в казарме было просторнее, чем в морге. Хотя с недавних пор тут было почти всегда так, и Тони начинал подозревать, что по вине его скромной персоны. Покидать участок, что стал прибежищем и домом уже больше чем на три недели, было противно. Ущемлённое эго и страх за мальчишку мешали ему увидеть в намерениях начальника и вездесущей Русской ведьмы нечто иное, нежели препятствия. Как всякий самоуверенный человек, Старк считал, что он единственный, кто понимает, как нужно проводить расследование и как нужно вести поиски пропавших. Прежде чем выдвинуться в сторону своего жилища, мужчина планировал посещение того злосчастного перекрёстка, где Паркер, его заноза в заднице, бесследно растворился. Посещал он это место дважды в день. Это было бессмысленно, но действовало на него успокаивающе. И порой, намеренно или нет, Тони воображал, что только из-за этого своеобразного ритуала подросток может вернуться. Что иначе никак. Думать, что Фьюри узнал о его маленьком помешательстве и из-за него и отправил на покой, не хотелось. Поэтому детектив вновь, раз за разом, прокручивал в голове события того вечера, когда пропал Питер. По крайней мере, ту его часть, что он смог восстановить по разрозненным показаниям случайных свидетелей и Мэй Паркер. Эта «мантра», как заезженная пластинка, на время позволяла отвлечься от беспрерывно ноющей дыры под левой лопаткой, что осталась после того, как жизнь вонзила очередной нож в его спину. «Паркер покинул участок в пятнадцать минут девятого, добрёл до метро и уже в половину десятого был дома. Мэй, безмозглая дура, подтвердила это. Затем ссора. Продлилась она не более десяти-пятнадцати минут. Хлопок двери, и Питер остался один», — сам себе кивнул Старк. Он так бережно и трепетно восстанавливал в голове картину произошедшего, каждую деталь и мелочь, словно он был там на самом деле. Он видел, как Мэй, будучи на эмоциях, швыряет в мальчишку сигареты и вместе с тем обвиняет его. Не важно в чём, они втроем знают, что всегда за пустяковым обвинением скрывается то истинное: «Ты виноват в его смерти». Такое редко, кто мог вытерпеть. Разве что дурак. А Паркер, к своему несчастью, дураком не был. И его решение сбежать Старку было понятно. Сейчас сильнее всего детектив хотел, чтоб тогда парнишка не принимал его. Но воображать, что ответь он тогда на звонок Питера, и всё было бы иначе… Что мальчишка был бы сейчас здесь с ним, снова бы измывался над ним из-за сигарет и душил бы своей болтовнёй, было бессмысленно и, что самое главное, бесполезно. Сигнал о входящем звонке вырвал Тони из мрачных дум и вернул обратно в полицейский участок. Один взгляд на экран заставил его раздражённо закатить глаза. — Стиви, мне не до светской грызни, — ответив на звонок, отрывисто проговорил он. — Есть, что прикрепить к делу, прикрепляй. Мне не до этого, — глядя на наручные часы и прикидывая в уме, достаточно ли на улице светло, протянул Старк. Но за его заявлением не последовало наигранно вежливого упрёка Роджерса, лишь короткое: «Мы нашли его». Тони, направляющийся в сторону парадного выхода, замер посреди холла. Мыслительный процесс замедлялся из-за крайней степени переутомления и недосыпа. Схватившись свободной рукой за голову, слегка пошатнувшись, он отступил. — Нашли?! — неуместно восторженно воскликнул Старк. Острая, пронзительная эйфория, сомнения вкупе с колоссальным облегчением затопили его моментально. Он-то, старый эгоист, был уверен, что мальчишку найдёт именно он. Но это всё было неважно. Питер нашёлся! Окружающий мир, исказившись, стал невероятно чётким. Как декорации на съёмочной площадке. Бегло оглядывая прилегающие к холлу жёсткие скамейки, автомат с кофе, доски объявлений, плакаты о технике безопасности, снующих туда-сюда полусонных офицеров, Тони пытался собраться с мыслями. Нервно пройдясь языком по зубам, он хотел сказать или добавить что-то ещё, но не мог найти подходящих слов. Облегчение было столь впечатляющим, что он не слышал ничего из того, что ему мог говорить Роджерс. Но детектив-лейтенант хранил молчание. Возобновив своё движение в сторону выхода, без прежней заторможенности, что, казалось, окутала его как удушающий мешок, Тони спросил: «Где этот поганец? В порядке он? Где он вообще всё это время был?!». Затем, вслух усмехнувшись своим мыслям: «Уверен, что на какой-нибудь из крыш», и, на волне облегчения и эйфории, смеясь, добавил: «Передай Питу, что я приеду сейчас и собственными руками придушу его! Видите ли, с тётей поругался! Вечно драму на пустом месте устраивает…» — хмыкнул он. — Тони… — прервал его Роджерс. Старк, улыбаясь, ждал продолжения, но серьёзный голос, дрогнув на его имени, замолчал. И, когда детектив открыл рот, чтоб выплюнуть колкость в сторону бывшего напарника, рой болезненно острых, глубоких, достающих до костей мурашек сотряс его. Перед глазами заиграли тёмные, жирные пятна. Рот приоткрылся. Грудная клетка, свободная от кислорода, схлопнулась, как воздушный шар под автошиной. «Они нашли его…» — ошарашенно подумал он. — Это не он, — всё также широко распахнутыми глазами обозревая грязный участок, хрипло выдохнул Тони Старк. — Мне жаль. — Это. Не. Он! — глядя на ободранный угол автомата с кофе, чеканя каждое слово, прорычал Старк. — Заткнись! Закрой рот, Стив! ТЫ ошибся! Слышишь! — проревел он, когда детектив-лейтенант вновь обратился к нему. «Ты всегда и во всём ошибаешься! Ты слеп как крот! ТЫ не знаешь Пита! Не смей даже говорить, что тебе ЖАЛЬ! Потому что это не он!» — сжимая телефон, задыхался Старк. Он продолжал выкрикивать оскорбления и обвинения в сторону Роджерса даже после того, как телефон врезался в стену с глухим стуком, затем, слабо подпрыгнув от встречи с полом, отлетел к автомату с кофе. Вцепившись руками в волосы, полицейский не сдержал болезненный стон, что, стихнув, обратился в молитву: «только не он, только не он, только не он…». Как детектив, Старк ненавидел, когда семьи жертв ударялись в истерику. Она не помогала делу и, тем более, не была способна что-то изменить. Но сильнее эмоциональных всплесков его раздражало отрицание. Ведь нежелание людей принимать действительность и их «нет» также не имели никакого значения, а лишь замедляли расследование. Да и в отрицании ещё меньше смысла, чем в истерике, та хотя бы располагала к принятию. Но в этот самый миг детектив Энтони Старк понял, что оно помогало им не сойти с ума.***
Как уважающий себя офицер полиции, Старк любил кофе и пончики и вместе с тем терпеть не мог лестницы. Это было связано не с тем, что пьяным по ним взбираться — удовольствие ниже среднего. Скорее с тем, что вооружённый преступник, притаившийся на верхних этажах, всегда обладает преимуществом. Помнится, из-за этого во всех отношениях «нечестного» преимущества он и схватил пулю в плечо. А теперь, делая один мучительный шаг за другим, когда вместе с его ускоряющимся пульсом усиливалось и отчаяние, Тони ощущал, что его ненависть к лестницам лишь возрастает. И дело было не в том, что уже после четвёртого этажа его колени скрутила слабость, не из-за ненавистной боязни высоты, а из-за того, что там, на верхушке недостроенного здания, возможно, был Питер. Его недостажёр, просто славный пацан и друг?.. Замерев в начале лестничного пролёта седьмого этажа, детектив, надавив рукой на челюсть, попытался выровнять сбившееся дыхание. Осталось каких-то десять ступенек, но тело инстинктивно одеревенело. Словно уже приняло то, что отказывался принять разум. Тяжёлый вздох-стон сорвался непроизвольно. Лоскуты синего неба маячили в голых оконных проёмах, через которые гулял всё ещё по-весеннему холодный ветер. Вглядываясь в тот, что зиял над его головой, полицейский вдруг весьма осознано подумал: «Там может быть кто угодно. Ведь так?». Вздрогнув от внезапно опустившейся на его плечо руки, он обернулся. Стрэндж, что всё это время в мрачном молчании шёл позади, смерил его твёрдым взглядом. Детективу страшно захотелось сморозить что-нибудь крайне ядовитое и мерзкое. Но язык, как и тело, был не подвластен ему. Серые акульи глаза бывшего хирурга были непроницаемы, но на дне зрачка детектив уловил тень собственного отчаяния, и это на долю мгновения принесло ему мнимое облегчение. Его плечи слегка опустились, а рот приоткрылся. Но краткое единение двух людей, обуреваемых одним страхом, прошло быстро. Патологоанатом, так ничего и не сказав, обогнув детектива, двинулся дальше. Безумная мысль уйти и сбежать вспыхнула в сердце Старка, как фейерверки на четвёртое июля. Теперь позади никого не было. Никто не помешает, никто не остановит. План созрел в его голове, словно всегда там был: «Девять пролётов вниз, затем вызвать такси… Нет. Лучше пешком. Из квартиры забрать виски и Глок. Потом… плевать, куда, лишь бы подальше отсюда», — сжимая руки, бессмысленно оттягивая манжеты куртки, судорожно размышлял полицейский. Но замерший на четвёртой ступеньке Стрэндж, даже не он сам, а его напряжённая спина заставили детектива вздрогнуть. Жгучая волна стыда опалила его естество. Опустив взгляд на свои гудящие от подъёма ноги, Тони впервые в жизни пожалел, что его боевая рана не сделала его инвалидом или не парализовала. Ведь в обоих случаях ему сейчас не пришлось бы подниматься вверх и испытывать на своей душе все прелести ада. — Шнурки развязались, — утерев испарину со лба, горько оправдал свою заминку он. — Я так и понял, — отозвалась спина Стрэнджа, когда детектив, сделав неимоверное усилие над собой, ступил на первую из последних десяти ступенек. Идти за кем-то было в разы легче. Это позволяло оттянуть неизбежное и притвориться, что это происходит не с ним. Как тогда на похоронах родителей, когда он ничего не решал, а лишь по велению окружающих делал, что от него требуется. Так и сейчас, Старк преодолевал остаток пути, пялясь на подрагивающий на внезапно усилившемся ветру подол плаща патологоанатома, словно пёс, следующий за хозяином. Крыша заброшенной стройки встретила их звенящей тишиной. Ветер, окатив их волной холода, утих. Город, ещё сонный и мрачный, молчал. Чернота ночи отступала под напором огненного светила. Занимался рассвет. Среди заброшенных строительных лесов блуждающие офицеры казались детективу не более чем призраками. Их лица в предрассветной дымке были болезненно синими, а глаза чёрными. Безликие мужчины и женщины. Сколько их? Ему было всё равно. Всё, о чём он мог думать, так это о том, что небо чистое, пронзительно синее, а значит, день будет прекрасным. Тони упустил момент, когда подол плаща привёл его к наибольшему скоплению синих масок. Оторвав глаза от собственной обуви в порыве рассмотреть, над чем же они стоят, детектив врезался взглядом в Роджерса. Тот подобно скале вырос перед ним и Стрэнджем. Подошёл вплотную, и уже ничего, кроме его идеально выглаженного пальто и рубашки, мужчина разглядеть не мог. — Стивен, — кивнул детектив-лейтенант доктору. Тот молча кивнул в ответ. Когда же Стив после такого же краткого приветствия обратился к детективу с напряжённым: «Ты здесь», тот проигнорировал ритуал вежливости и брошенную после него реплику. Более того, так и не поднял взгляд выше галстука бывшего напарника. Элемент гардероба, явно в приступах волнения, был измят. Диалог между Стрэнджем и Роджерсом, в котором Тони участвовал номинально, не вызвал в нём отклика. Старк знал, что это не Питер, просто потому что это было бы глупо и не смешно. Потому что ему нравилось думать, что безжалостная статистика всегда безлична и не имеет никакого отношения к реальной жизни. Стрэндж слегка мазнул Тони по рукаву. А затем, поймав мутный взгляд детектива, негромко спросил его: «Ты готов?». И тот, вздёрнув голову, подумал: «Началось». Но прежде чем он успел что-либо ответить, Роджерс дёрнулся и как будто плотнее встал к нему. Это был интуитивный, самый искренний из возможных порыв защитить. И это стало отправной точкой. Ведь подобного Энтони Старк принять никак не мог. Положив руку бывшему напарнику на сгиб локтя, демонстрируя готовность принять всё как есть, он отстранил его в сторону. Несущая стена, разрисованная похабными, лишёнными всякого вкуса картинками, не представляла из себя ничего интересного. Отжившая своё раскладушка, заваленная каким-то тряпьём, пережившая не одну «тусовку» и ливень, тоже. А вот юноша, полусидящий-полулежащий на ней, весьма. Как бы детектив Старк не хотел вглядываться, профдеформация решила всё за него. Он впился взглядом в озаряемое вспышками камер судмедэкспертов лицо. Все в один миг перестали существовать. Игнорируя жёлтую ленту, он сделал шаг ближе. Остался только он и мальчишка со следами удушья на бледной шее. Тёмные кудри, почти что чёрные из-за предрассветного свечения, ниспадали на глаза. Угол челюсти, скулы, разрез глаз и рот. Старк искал несоответствия с тем лицом, что было ему родным, и не находил их. Тони мотнул головой в безуспешной попытке избавиться от жгучей пелены перед глазами. Он мотал головой, снова и снова вглядывался в подростка и тщательно пытался убедить себя, что это другой мальчишка. Просто того же возраста и роста, такой же худой и очень похожий на Питера, но другой. И ему это практически удалось. Струны, натянувшиеся где-то внутри, слегка расслабли, но лишь для того, чтоб натянуться до предела, когда Стрэндж, миновавший его, склонился над телом и с профессиональной отстранённостью обратился к Роджерсу: «Его тёте уже сообщили?». Вытянутая рука детектива плетью повисла вдоль тела. И вместе с ней что-то глубоко внутри треснуло, оборвалось и ухнуло вниз. Что он собирался сделать? Коснуться школьника? Убрать вьющиеся пряди, что ниспадают на глаза и явно ему мешают? Вернее, мешали… Старк вздрогнул. Суровая действительность навалилась на него подобно гранитной плите. Он почти задохнулся под её тяжестью. — Тони… — окликнул его надломленным голосом Святой Роджерс. Но Старк не обернулся. Ещё мгновение он вглядывался в измождённое лицо Питера, намётанный глаз подметил багровое пятно под подбородком и на скуле. Сбитые костяшки и такие же, как на шее, синяки на запястьях. Молча встал. Удивился этому действу и бетонной крошке на коленях. — Пока не сообщайте миссис Паркер, — бесцветным, глухим и неживым голосом проговорил он. Удивившись и этому требованию, он понял, что жаждет кровоточащая душа. В конце, не сдержав злого и страшного торжества, проговорил: — Я сообщу сам. Лично. Отступив, а затем отвернувшись от совсем юного Паркера, на негнущихся ногах двинулся прочь. Роджерс снова окликнул его, попытался остановить, но детектив отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Его взгляд зацепился за руку, что он мгновение назад тянул к мальчику. И не к месту ему вспомнилось, как когда-то давно он отказался поцеловать мать на прощанье. Как испугался изуродованного аварией некогда прекрасного лица. Мужчина запинался о строительный мусор. Он ничего не видел вокруг. Перед глазами застыло пустое выражение на бледном лице Питера. Тёмные следы на шее и запястьях. Он шёл, почти срываясь на бег, пока не достиг края здания. Деревянные доски, что являли собой незамысловатую преграду, прогнили насквозь. Вцепившись в них как в единственную оставшуюся опору, Тони, сжав челюсти, запрокинул голову вверх. Бороться с рвущимся наружу криком было невыносимо. Хотелось рассмеяться, поплакать, разбить голову о стену на худой конец, но он не мог себе позволить ничего из этого. Не после того, как подвёл мальчика, что доверял ему больше, чем он того заслуживал. Раскачиваясь взад и вперёд, он с чрезмерным усердием наваливался на старые доски. Те скрипели, скрежетали от страшного давления на них и грозили не выдержать. Но Старку было плевать. Хотелось всё отпустить. Бросить. И вообще перестать что-либо чувствовать. Прислонившись лбом к сырой доске, он бессильно замычал: «Питер, Питер, Питер…». Но боль не уходила, а становилась лишь невыносимее. Она накатывала вместе с осознанием увиденного. И хотелось впиться зубами в доску, лишь бы заглушить бессильный крик. Позади раздались твёрдые, по-армейски размеренные шаги. Это отвлекло. Это отрезвило. Позволило отстраниться от доски. Смазав застывшими пальцами след от ногтей или от зубов, он даже сумел слегка распрямился. — Кто его обнаружил? — холодно, с налётом профессиональной отстранённости, хрипло спросил детектив, прожигая взглядом всё ещё сонный безразличный ко всему город. — Местная шпана обнаружила его более трёх часов назад. Долго решались, сообщать в полицию или нет, — отозвался детектив-лейтенант, неуверенно переступив с одной ноги на другую. — Ясно, — прикрывая глаза, выдохнул Старк. Затем, всё также не открывая глаз, спросил: «А что там по первичному осмотру?». — Я приказал не трогать его до твоего приезда, — с неясной эмоцией для Старка проговорил полицейский. И, распознав мгновением позже еле уловимое разочарование, граничащее с презрением, Тони резко обернулся и на грани злого веселья протянул: «Стареете, Капитан Роджерс. Неужто вас пробило на сантименты?». Стив Роджерс, всегда с идеальной осанкой и выправкой военного, дал слабину. Аура непоколебимости растаяла, как туман под жгучим солнцем, обнажив его истинные чувства: ужас и растерянность. Энтони Старк без сожаления подумал, что и в этом не сумел соответствовать ожиданиям Святого Роджерса. Если честно, он и не собирался соответствовать. — Что, детектив-лейтенант Роджерс, вам больше нечего мне доложить? Или вы позвали нас со Стрэнджем за вас вашу работу делать? — язвительно прохрипел полицейский, упиваясь бледным и искажённым лицом бывшего друга. — Я хотел… думал, что… — Думал что? Что я одним взглядом воскрешу пацана? Что это мне поможет в дальнейшем не пустить пулю промеж глаз? — всплеснув руками, прошипел Тони. — Там лежит мальчишка, которого ты искал, — вернув маску умиротворения и спокойствия, отозвался детектив-лейтенант. — И которого мы нашли, — добавил он. — И что ты этим хочешь сказать? Зачем… зачем ты мне это говоришь, Стив? — тихо и как никогда прежде устало спросил Старк. — Затем, чтоб ты… — начал с нарастающим напряжением в голосе и воздухе Роджерс, когда позади них раздался громкий возглас и последующий за ним шум. Полицейские обернулись. Стрэндж вопреки всем правилам стянул тело с раскладушки. Судорожно принялся растирать заледенелые конечности. В остервенении оттолкнул офицера, что попытался его остановить, обернувшись к опешившему Баки, прошипел: — Барнс, давай свою куртку. Живо! — стягивая с себя пальто, зарычал бывший хирург на растерянно хлопающего глазами сержанта. И, укрыв тело, уже громче и яростнее повторил: «Живее, идиот! Его необходимо согреть». А затем, обернувшись на сбивающихся с ног полицейских, громко рявкнул: «И вызовите наконец скорую!». И за этим рыком последовал хаос. Мир наполнился светом, цветом и звуками. Солнце больно ударило Старка в глаза. И вместе с ним огненным светилом в груди полицейского вспыхнуло что-то ещё, самое желанное и самое страшное — надежда.