lirica

Разбудили слишком рано. Глаза слипаются под собственной тяжестью, но он должен встать. Это приказ. Впрочем, как и 90 процентов всех слов, что он слышал в этой жизни. Еще неделю назад для него завершился процесс лепки идеального раба и уже вчера на него поступил заказ. Многие позавидовали бы такому счастью — ведь не придется столетиями торчать в сомнительных помещениях, еле подходящих для нормальной жизни, ожидая, пока тебя заберут. А он — боялся. Стоял перед неизвестностью и боялся. Выпади ему дьявольская девятка или святая единица — он боялся, что в любом случае долго не протянет. Попадет к любителю помучить — и все, сломается. Потому что слишком слаб. Чересчур хрупок. Попадет к тому, кому будет нужна только работа — загниет от холодных взглядов, обезличенных указаний, от того, что в нем будут видеть лишь раба, а не человека с чувствами, мыслями, взглядами. От того, что больше никогда не подарят душевного тепла и трепетных прикосновений, которые были его единственным спасением в жестоком мире высших. Он слишком уязвим, и поэтому ему так страшно. Наотрез не хочется понимать, что предначертанное пугающее будущее начинается уже сейчас. Пытаясь хоть как-то уйти от душащего и кружащего голову волнения, он размышляет над отвлеченными вещами. Над тем, как так и не дописал давно начатую песню. Над тем, что не распет сегодня. Над тем, как гитару по приезду придется настроить. По приезду… Он уже собрал все вещи, и теперь смотрел в зеркало. Лицо поникло, глаза потухли. Никакого умения скрывать эмоции. Все так очевидно. И как он, такой, вообще выживет среди высших? Ах, лучше бы он был просто рабочим какой-нибудь фабрики и жил общиной вместе с другими низшими. Одна и та же работа каждый день, просто делай ее хорошо — и ты с правом на обычную жизнь. Но нет, он оказался слишком красивым. Таких забирают, чтобы сделать из них личных рабов высших классов. А потом еще выяснилось, что у него и слух, и голос есть. После этого о какой-либо даже самой ничтожной надежде на возвращение в ряды обычных рабочих не могло быть и речи. Времени до отъезда осталось так мало. Его жизнь бесповоротно изменится уже через считанные часы. Не лелея себя надеждами на лучшее, он осознает, что совсем скоро навсегда останется без тепла, без понимания, без поддержки, страдая морально и физически изо дня в день. Слезы предательски катятся по лицу, несмотря на все попытки сдержать их. Может, для него это уже конец? ✨✨✨ — - Поедем ли мы в студию сегодня, или ты опять будешь прожигать жизнь за записыванием нот сочиненных песен? — Сонджин улыбается, ярко и со смехом. — Сегодня эту, как ты говоришь, нудную и недостойную нас работу буду выполнять уже не я, — усмехнувшись в ответ, Енкей просто жаждет услышать реакцию главного вокалиста. — Да ладно?! Неужели ты сделал заказ на живое имущество? Енкей уже не сдерживается и в открытую смеется, похлопывая друга по плечу. — Представляешь, да. Кажется, я перерыл все, что только можно, я пытался душой почувствовать, что выбор правильный. — Стоп-стоп-стоп. Так ты же типа против был участвовать в этой системе личного рабства? — Сонджин хмурит брови, уже совсем серьезно смотря на одногруппника. — Ну, я просто подумал, что если я не возьму кого-то, то этот кто-то может оказаться в руках у извергов? Поэтому мне кажется это помощью в каком-то роде. — Да ладно, спаситель великий, тебе просто наконец стало лень записывать ноты, — Сонджин смеется, будучи явно удивленным такими великодушными порывами. — Ну или хорошо, тебе за пределами студии просто слишком скучно, вот ты и решил скрасить будни новым опытом. — Можешь не верить, но то, что я сказал — действительно причина, — добродушно улыбнувшись, Енхен решил закончить разговор и жестом пригласил друга уходить. — А все же, готов что угодно поставить на то, что это во-первых он, во-вторых в твоем вкусе, а ещё по-любому с голосом и на гитаре играет. От таких беспардонных заявлений в глазах Енкея начали недобро поблескивать искорки. — Сонджинааа, ну не первого попавшегося же брать, а? — Душой он блин чувствовал, ага, конечно. — заключил для себя Сонджин, чем вызвал недовольное цоканье. — Но знаешь, я просто счастлив, что ты наконец остался без всей рутинной работы и можешь больше времени уделять репетициям и записям. Порадуешь фанатов своей еще более упорной работой над текстами, музыкой и вокалом. — Эх, не могу не признать, что тоже безумно этому рад, — подернув уголками губ, согласился Енхен. — Ну что, заставим это поколение надолго нас запомнить? ❄❄❄ Дверцы лифта распахнулись, и его уже подводят к дверям нужной квартиры. Дышать становится труднее; совершенно необоснованный панический страх окатывает с головы до ног. Что он боится увидеть? По одному внешнему облику ничего нельзя будет распознать. Вся его дальнейшая жизнь, зависящая от хозяина, станет ясна как минимум через несколько недель. Такими мыслями он пытается успокоиться и поумерить боязнь, но это получается откровенно плохо. Дверь открывается, он входит вовнутрь. Глубокий вдох. Раз, два… Западный поднимает глаза, моментально сталкиваясь взглядом с Ним. И в глазах тихими искорками загорается восхищение, ибо прямо сейчас он лицезреет само воплощение человеческой красоты. Ему, конечно, говорили, что Восточные прекрасны, но чтобы настолько, до легкой дрожи по всему телу? Статный силуэт, тонкие пальцы, сияющие глаза с недосягаемой глубиной, ровный идеальный нос, чуть поджатые изящные губы, лунно-белая кожа — все выглядит так гармонично. Так идеально. Совершенно. Безграничное восхищение налегает на страх, и вдруг появляется неистовое желание узнать Его как можно раньше. Образ жизни, привычки, взгляды, характер — узнать как можно быстрее, скорее понять, с кем придется провести, возможно, целую жизнь. Боязнь перед высшим лишь изредка ёкает в сердце, и Западный решает, что в целом ему удалось успокоиться. Даже отчаянные мысли о скором конце отходят на дальний план. Сейчас все его внимание — в Нем. Так интересно видеть перед собой Восточного, коих не видел ни разу в жизни, так хочется быстрее все понять. Это многообразие эмоций слишком явственно прописано на лице низшего, и Енкей, заметив их, улыбается, кивая сопровождающим в знак благодарности за доставку. Что она значит? Эта невыразимо красивая, яркая, спокойная и словно сияющая улыбка. Еще ничего нельзя сказать. Она может иметь множество подтекстов, за нее хвататься нельзя. — Как твое имя? — резко вырывая низшего из размышлений, неожиданно безэмоционально спрашивает Енхен, продолжая изучать прибывшего пытливым взглядом. Слова этого высшего, обращенные к Западному, звучат будто речи Бога, который спустился к грешникам. Волнение поднимается словно цунами, так страшно сейчас сказать что-то не то, запнуться, сглупить. И как назло, вопрос ставит в ступор. «Имя? Зачем? Имеется в виду номер?» — Мой индивидуальный номер 9774.. — Нет, не номер, имя. Ты помнишь свое имя? Низшего перебили, и это заставляет вздрогнуть. Моментально становится ясно, что он в ответе на первый же вопрос умудрился ошибиться. Еще и интонация Его голоса звучит как допросная, а это значит, что Енкей собирает огромное количество информации только лишь с облика, с реакций, взглядов, дрожи в голосе. Слишком неуютно в такой обстановке, в которой Западный вот-вот останется абсолютно проигравшим. А имя… Имя, которое все родители дают своим детям? Конечно, оно давно забыто, ведь у низших нет права его носить. На его месте — до костей въевшиеся безликие цифры. — Нет, — кажется, он хочет сказать что-то еще, но обрывает сам себя. Вновь сказывается волнительное состояние. Безусловно, эта деталь уже зафиксирована внимательным анализирующим взглядом высшего. — Теперь тебя зовут Джэ, — Он говорит сразу, без раздумий, будто знал все заранее и давно выбрал этот вариант. Говорит так же безэмоционально. Низший лишь рвано кивает, про себя отмечая, как это лаконичное имя безумно красиво звучит, прямо под стать Ему. Только почему Он хочет звать его по имени? Так странно. И опять ничего непонятно. — Позволите задать вопрос? — хочется продлить этот первый контакт, ведь неизвестно, сколько ещё раз с низшим будет говорить Он. К тому же, желание получить больше информации все еще живо, и, пожалуй, оно даже важнее всего остального. — Позволю, и больше не спрашивай разрешения на вопросы, просто задавай их. Что? Западный вновь замирает. Одна вещь удивительней другой. Енхен не походил на тех, к служению которым Джэ так упорно готовили. Он сейчас явственно чувствовал, как в своих попытках быстрее понять этого человека медленно, но верно опускается к самому дну. Удручает. Но нельзя сдаться. Поэтому чувство особой важности первого контакта окончательно уходит на второй план, и, погасив волнение, в ход идут совсем радикальные способы. Первоначальный вопрос меняется на совершенно другой. — Как позволите называть Вас? «Что? Вот это интересно! Хочет сделать вид, будто не читал список требований? Чтобы посмотреть, насколько сильной будет моя отрицательная реакция на этот проступок? Ого, умно, очень умно». Енхен улыбается внутри, а снаружи все еще представляет собой каменное изваяние. Ему, конечно, тоже хочется побыстрее узнать, что за человек будет с ним долгие годы. Поэтому он избирает стратегию холода и безэмоциональности. Ведь если низший не будет видеть никаких эмоций, он не сможет приспособиться и менять свое поведение в соответствии с настроением хозяина. А это значит, что рано или поздно проявится его истинная натура. — Енхен. Ни хмурых бровей, ни упрека, ни недовольного взгляда — лицо хозяина вообще никак не поменялось, несмотря на такой непозволительный со стороны низшего вопрос. План провалился, а на время забытый страх начал беспощадно накатывать вновь. Равнодушие в каждом слове. Ноль эмоций. Х о л о д.