A Light That Never Comes

— Ты уверен, что сможешь драться? — Джон осторожно прикоснулся к плечу, откуда еще недавно хлестала кровь, своего друга. Рана была получена в результате очередной перестрелки, но уже зажила и не так болела. — Да что со мной случится? — с насмешкой ответил Киран, пропустив, кажется, немую просьбу Марстона не вступать в бой на этот раз. Джон на эти слова лишь тяжело вздохнул. Он уже потерял достаточно людей в борьбе с армией правительства и не хотел, чтобы его единственный сейчас товарищ — и друг, и опора, — погиб. Однако, даже после всего, мужчина не мог сдаться и бросить то, что когда-то начал. Джон убивал. Убивал так часто и видел столько крови, сколько у него и в помине не было на руках. В этой жестокой борьбе против огромного числа солдат он забрал так много жизней. Но это было не сравнимо с тем, сколько судеб поломала нынешняя глава государства. Кольм О’Дрисколл… С тех пор, как началась Третья мировая война, он серьёзно укрепил свои позиции в правительстве. Раньше он был обычным чиновником, коих в Соединенных Штатах было более чем достаточно. Однако он желал большего. После свержения прошлого президента — Левита Корнуолла — мужчина стал настоящим диктатором. Он установил в стране тоталитарный режим, провел масштабную военную реформу и стал самым жестоким правителем за всю историю США. Именно этот человек, если его можно было так назвать, развязал войну, дал самый весомый повод для неё после того, как первая боеголовка стёрла с лица Земли Сирию. Это и стало тем самым спусковым крючком. Война продолжается уже десять лет, и конца и края ей нет. За это время США закрыли свои границы и стали серьёзно расти, становиться сильнее изнутри, чтобы в один миг нанести мощный удар по странам, лидирующим в этой войне. По странам, у которых тоже есть ядерное оружие, но ни одна из них не решается сделать первый шаг к мировому господству. Никто не знает, что происходит там, за границей, однако Америка готовится, и готовится серьёзно. Джон не хотел в этом участвовать. Никак не хотел. И если б он не узнал тайну, тот секрет, что не предназначался для посторонних глаз, не случилось бы трагедии в его семье. Однако он оказался в это втянут, еще когда был принят в ряды армии США. Он не мог предположить, во что превратится его родина, за что они начнут сражаться. А сражаются они теперь против своего же народа. Джону не хотелось сейчас об этом думать. Не хотелось вспоминать Джека, О’Дрисколла, всех этих ублюдков с электронной начинкой, которые докучают и помимо людей в бронежилетах и с автоматом наперевес. Может, оружие у Марстона было и помощнее, всё-таки недавно украденный плазмотрон со склада на юге Лемойна даёт знать о своей мощности, однако мужчине было страшно. Страшно думать о том, что сегодня ему может прийти конец, что его борьба окажется напрасной, что после обычного штурма фургона, в котором будет ехать сам О’Дрисколл, его просто убьют, и в мире так ничего и не изменится. Он не сможет защитить свою жену, своего друга и спасти свою страну от неминуемой гибели, не сможет освободить людей, что трудятся как рабы на «полях» на благо правительства. Но он старается не пробуждать эти мысли у себя в голове. Ему хочется просто сидеть за одной из брошенных на дороге машин вместе со своим другом и напарником (других у него уже и нет, все погибли), прижимать к груди холодное оружие и наслаждаться свежими и колкими каплями льющего с неба дождя. Кожу приятно холодит, и Джон почти засыпает, нежась в объятиях промокшего насквозь свитшота, который ему на два размера больше, ведь иначе бронежилет было не надеть. Быть может, он бы так и заснул, поддавшись напавшей сладкой дремоте, если б не Киран, который периодически тыкал Джона в бок, заставляя того открыть глаза и слушать звуки улиц, чтобы не пропустить нужный момент. Укрытые пеленой тени, отбрасываемой машиной, за которой мужчины сидели, они могли хоть до утра прождать нужный фургон, однако информатор Джона утверждал, что конвой обязан прибыть с минуты на минуту. По его словам, Кольм должен был переехать из своего бункера в Главный военный штаб для решения какой-то важной проблемы. Это была хорошая возможность убрать этого урода сразу, даже не привлекая целую армию для уничтожения основной военной базы и штурма административных зданий. Этой армии у Джона и так не было. Был только Киран. Армию предстояло собрать, только каким образом — неизвестно. Но все эти несколько лет, что Марстон ведёт одиночную, по сути, борьбу против правительства, он не проиграл ни разу. Не все битвы были выиграны по-настоящему, конечно, поскольку Джон, которому свойственна некая самоуверенность, просто успевал сбегать с поля боя тогда, когда понимал, что напал на слишком мощный отряд, чтобы устранить его в одиночку. Да, он всегда справлялся даже с хорошо охраняемым складом один, но некоторые всё же были ему не по плечу. Вот если бы таких, как он, было много… Если б другие тоже начали сражаться за свою свободу и свободу своей страны, может, война закончилась бы намного раньше… — Эбигейл знает, куда ты снова пошёл? — голос Кирана дошёл до Джона так внезапно, что тот даже подпрыгнул от испуга, до этого погрузившись в себя и свои мысли. — Она уже не спрашивает, куда я ухожу и где ночую. Просто… — Марстон прикусил губу. — Я не хочу подвергать её опасности. Она единственная, кто у меня остался. Не хочу, чтобы до неё добрался этот ублюдок. — Датч уже сделал всё, что ему нужно было. Вряд ли он заявится снова. Тем более, что он получил от тебя то, что хотел, — Киран пожал плечами так, словно ничего серьёзного не произошло когда-то и не происходит сейчас. — Он не получил самого главного — моей головы, а уж что-что, но мою жизнь он заберёт лишь после того, как сдохнет сам. Как и его чокнутый дружок, — слова Джона сочились ядом так же, как слова Датча в тот день, когда он своим поганым языком отдал в рацию приказ убить Джека. — Не дай эмоциям захлестнуть тебя, — серьёзно произнёс Киран. — И не доверяй всем подряд. Нынче люди не имеют в себе ничего человеческого, а то, о чем ты узнал тогда, в лаборатории, только это подтвердило. Они преследуют лишь корыстные цели. Доверяй, но с оглядкой, как говорится. Джон бросил на друга неопределённый взгляд и несколько презрительно фыркнул. — Я не хочу становиться бездушной машиной, как все эти ублюдочные военные и сами андроиды, — слишком громко сказал Марстон. — Как же иначе мне проявлять эмоции? — Есть чувство намного лучше, чем злость, а жестокость проявляется не только с использованием оружия, — лицо Кирана в отблеске неоновых вывесок, что висели над головами мужчин, почти сияло, а данный эффект подчеркивали капли дождя на его скулах. — Любовь — вот что делает нас людьми. И ничто иное. — Но я же люблю. Люблю свою жену, — недоуменно произнёс Джон. — Ты в этом уверен? — в глазах Кирана мелькнули нотки скептицизма, а губы скривились в такой усмешке, словно мужчине на самом деле было очень больно, или его лицо исказила гримаса предсмертной агонии. На лице же Джона не отразилось ничего, кроме неоновой надписи «Drugs», что нашла свой отклик в мелких каплях воды на небритых щеках. Мокрый асфальт и лужи возле мостовых внезапно сверкнули ярким светом. Кажется, пора. На улицу, где прятались Джон и Киран, медленно въезжал вооружённый конвой. В середине был тот самый фургон, о котором предупреждал информатор. Военных было немного, однако большую часть колонны составляли андроиды, что значительно упрощало поставленную задачу. С машинами драться было легко, поскольку они не чувствовали боли и не вставали после нескольких выстрелов, в отличие от людей. И их было не жалко убивать, если это можно было назвать убийством. — Как бы нас не повалили сегодня, — задумчиво и обеспокоенно произнёс Джон, на что Киран лишь махнул рукой. — Нужно жить сегодняшним днем. А если и помирать, то ради благого дела, — мужчина, улыбаясь, осторожно достал из кобуры пистолет, взвел ствол и принял выжидающую позу. Джон глубоко вздохнул. Пар струился меж его приоткрытых губ, а по коже бежали мурашки. Холод весенних улиц и проливной дождь давали о себе знать. Кажется, вместе с водой у Марстона происходило внутреннее очищение от сомнений, терзавших его душу столько времени: выстрелить или же подумать? Ждать или идти напролом? Играть своей жизнью не нужно, когда на кону стоит так много. К счастью, Джон это понял. Одного лишь он не умеет — предсказывать будущее. Но разве оно важно, когда друг, поживший не так долго, однако набравшийся достаточно опыта, говорит, что нужно жить здесь и сейчас? Джон и живёт. Плечом к плечу с единственной опорой в своей жизни. Кажется, время начало течь так медленно, словно оно вовсе потеряло свою силу и вес в этом мире, что, безусловно, было ложью. Время позволяло отсчитать мгновения до нужного момента, когда была б возможность сделать точный и быстрый удар прямо в сердце Кольма О’Дрисколла. Осталось только взорвать двери фургона, расстрелять охрану и всё будет кончено. Собственно говоря, час Х уже настал, когда Киран, достав гранату из-за пазухи и выдернув чеку, но не разжав спусковой рычаг, повернул голову к Джону и шёпотом сказал, кажется, последние слова в своей жизни: — Момент истины, друг мой, — лицо мужчины озарила лёгкая улыбка, а у Марстона дыханье сперло. Киран, вскочив на ноги, выбежал из-за машины, за которой он и Джон прятались, прямо на дорогу и, прыгнув на одного из андроидов в охраняющей фургон колонне, прижал его к асфальту, а сам разжал ладонь, надеясь, что отданная жизнь послужит хорошим толчком для начавшейся перестрелки. Взрыв задел большую часть других андроидов, несколько людей и совсем чуть-чуть — сам фургон, однако ударной волны хватило, чтобы двери машины с грохотом распахнулись. Неужели всё так просто? Джон, перезарядив свой автомат и сдерживая ком в горле от увиденного, тоже вышел из своего укрытия. Колонну накрыла свинцовая очередь, как в старые добрые времена. Для конвоя данная напасть была совершенно неожиданной, а посему андроиды, не успевшие получить от военных приказ об уничтожении появившейся угрозы, почти не отстреливались. Они выглядели точь в точь как люди. Только Джон прекрасно знал, что за этой внешностью скрывается бездушная начинка, наполненная электричеством. Они не знают пощады, не знают страха и боли. А военные… Кажется, тоже. Часть людей, попавших под взрыв, разорвало на части, андроиды же падали как мухи от полученных, чаще всего в голову, травм. Электронные частицы валялись то там, то здесь, осторожно мерцая под покровом ночи и дождя. Джон не жалел патронов, раз за разом меняя магазины. Лишь когда он заглянул в открытый фургон, то понял, что всё было не зря, что смерть Кирана, такая глупая, но, быть может, имеющая свой вес в скором будущем, была не напрасна. О’Дрисколла ринулись защищать оставшиеся военные и андроиды, прикрывая его своими телами. Джона уже успели ранить, и не раз, но он, кажется, не чувствовал ни боли, ни страха. Совсем как машина. Да, бронежилет защищал. Однако, возможно, защищал не только он. Жажда справедливости — вот лучший щит, а месть — лучшее лекарство от внутренней боли. Когда патроны кончились, Джон вновь ринулся за ту машину, где всего-то пару минут назад он и Киран прятались. Именно там лежал украденный с военного склада плазмотрон. Мужчина, взяв в руки тяжелое оружие, вышел из своего укрытия и направил ствол, кажется, прямо в голову О’Дрисколла. Попал. Верно? И всё же нет. Ошибся? Не может быть! Подстава от Трелони? Киран умер зря. Кольм, которого защищали уже павшие андроиды, но ещё не все павшие люди, был лишь подделкой. Глупый бездушный андроид, точная копия самого О’Дрисколла. Неужели информатор не знал о том, что это ловушка? Джон ещё никогда не был так разочарован. И именно в этот момент его захлестнула такая боль и обида, что он просто нажал на спусковой механизм и так держал, пока весь оставшийся отряд из конвоя не пал навзничь в огромную лужу крови. Яркие пятна были почти везде, а застывшие капли мягко стискивали кожу на руках Джона. Больно. А им всем — павшим и сгинувшим навсегда — уже всё равно. Человеческая жизнь для них ничего не значит. Отправить часть живых людей защищать конвой, который был всего лишь муляжом, чтобы выманить Джона на свет, — разве это не подлость? Определённо. Капли прекратившего лить дождя застыли на ресницах мужчины, пот струился по вискам, а из лёгких доносился хрип. Пальцы словно сами разжались, роняя тяжёлый плазмотрон на мокрый асфальт. Все теперь мертвы. И сам Джон, возможно, тоже. Марстон сделал осторожный шаг в сторону бездыханного тела Кирана. Сейчас от него не осталось ничего, кроме оторванных рук, разбитой грудной клетки и обезображенного лица, которое для Джона по-прежнему было таким родным и близким. Мужчина присел на корточки и прикоснулся самыми кончиками пальцев к спутавшимся волосам на ещё целой голове друга. И рука дрогнула. Джону стало так страшно. Он резко поднялся на ноги и, почувствовав боль в области предплечья и бедра, поковылял в сторону тёмных дворов, где никто и никогда теперь не бывает. Сейчас большинство домов пустует. Свет в окнах не горит. А всё потому, что там никто не живёт, кроме огромного числа военных. Ночью почти весь город засыпает, поскольку отбой происходит строго по расписанию — ровно в 10 вечера, а сейчас уже далеко за полночь. Улицы освещают лишь фонарные столбы и неоновые вывески. А Джон всё плетется меж переполненных мусорных баков в сторону скрытого от посторонних глаз подвала дома, коих по городу достаточно. Небольшие убежища на случай непредвиденных обстоятельств никогда никому не мешали. В каждом таком подвале есть медикаменты и некоторое количество еды. Не только военные ко всему готовы. Как глупо, да? Армия не может обнаружить даже ничтожные подвалы, потому что просто не знает об их существовании. Считается, что ни один из них уже не используется. Джон обеими руками зажал свои раны, чтоб кровь не капала на асфальт и не оставляла за собой следов, по которым можно было бы выследить мужчину. Всё продумано. Ну почти. Открыв ключом дверь в подвал, Джон с трудом поднял железные створки и стал аккуратно спускаться вниз. До утра не так много времени, как может показаться. Сил у Джона не осталось совсем. Он лишь осторожно сел на холодный пол и оперся спиной на такую же холодную стену. Греться надо было бы дома, рядом с женой, однако сейчас опасно возвращаться. Не нужно, чтобы место, где Джон скрывает свою семью (точнее, то, что от неё осталось), нашли. Иначе Эбигейл отправят работать на «поля», чего уж точно не нужно ни ей, ни Марстону. Мужчина откинул голову назад, сильно втягивая ноздрями сырой воздух. Этому миру теперь не хватает кислорода, поэтому Джон дышит сразу за всех: за Джека, за Эбигейл, за всех погибших в бунтах людей, а сейчас и за Кирана. В груди по-прежнему тяжело и одновременно пусто. Именно здесь, в чёртовом подвале, пытаясь стереть кровь друга с рук, Джон вновь предался воспоминаниям о недавних событиях, а слова Кирана всплыли в сознании, словно мёртвое тело, долго пребывавшее в воде. Уверен ли Марстон в том, что он по-прежнему любит Эбигейл? Может, после смерти сына чувства уже угасли? А может, это случилось намного раньше, ещё до рождения Джека? А чувства? Стоит ли им вообще поддаваться, когда вокруг царит такая разруха? Может, Датч всё же прав, и эмоции только мешают жить? А может, прав Киран, и чувства помогают понимать, что ты ещё жив, что ты ещё дышишь и существуешь на этом свете? Сейчас Джон не способен получить ответы на все эти вопросы. Он может только сидеть на холодном бетонном полу в Богом забытом подвале, зажимать рану, ощущая, как между пальцев осторожно струится горячая кровь, и, отпустив все мысли, предать себя сну, надеясь, что до утра его никто не обнаружит.