За туманами Поклюки

      Может быть, именно злость в большей степени подстёгивала Мартена в день гонки преследования, потому что чувствовал он себя на самом деле отвратительно.       Он по-прежнему плохо спал, опасаясь кошмаров, хотя, по совести, пока все кошмары — притом не лишённые некоторой приятности — случались только среди бела дня. Но в ночи всё равно было тревожно. А может, Мартен намеренно ждал Антона, чтобы тот порадовал его в иной своей ипостаси — не как соперник на лыжне или случайный собеседник.       Симон, взволнованный его давешним признанием, теперь названивал Мартену по пятьдесят раз на дню и уже довёл неуёмной братской заботой до белого каления. Слава богу, хоть лично так и не припёрся. И всё-таки Мартен опрометчиво спросил у него совета, не сняться ли с пасьюта, сославшись на проблемы со здоровьем. Ясное дело, Симону Мартен был дорог в первую очередь как младший брат, а как спортсмен — уж во вторую, поэтому эту идею он всецело поддержал.       И именно поэтому, не то чтобы Симону назло, Мартен решил стартовать — и изо всех сил постараться выкарабкаться с двадцать четвёртого места в лидеры.       Однако стрельба лёжа у него немного не задалась, и после второго огневого рубежа за плечами осталось два штрафных круга. Фуркад всё так же плёлся в двадцатых номерах, но это его нисколько не раздражало. Главное, что на этих кругах с ним не приключилось ничего мистического. Даже затеплилась робкая надежда, что действие «поклюкской аномалии» всё ж таки закончилось.       А что, если?..       Разохотившись и впервые за три соревновательных дня нормально продышавшись на дистанции, Мартен отработал первую стойку на ноль и, возрадовавшись, прибавил ходу в попытке отыграть ещё места и набрать побольше кубковых очков. Он думал о том, что, несмотря на неважное самочувствие, стреляет лучше многих и, пожалуй, больше одного раза из пяти никогда и не мазал. Ну ладно, ладно, было. Но редко, очень-очень редко.       Самодовольство и самоуверенность на пользу, увы, не пошли: на четвёртом рубеже Мартен стрельнул мимо дважды. И снова эти злосчастные штрафные круги... На исходе второго у Мартена мелко задрожали ноги — конечно, не от усталости, а от непонятного испуга, но вокруг ничего не изменилось. Стадион остался на месте, и Фуркад вместе со всеми покатил по трассе, готовясь финишировать опять где-то очень далеко от призовых мест.       День выдался ясным, без малейшего намёка на туман.       Мартен более-менее успокоился. И сам не понял, как, когда и после какого чёртова поворота вдруг оказался без лыж и винтовки среди елей, а рядом шёл — разумеется! — Шипулин.       Его появление Фуркада совершенно не обрадовало, наоборот — разгневало окончательно.       — Отстанешь ты от меня или нет?! — выкрикнул он, потрясая палками, которые единственные остались у него в руках.       Антон тихонько рассмеялся.       — Я разозлил тебя, — констатировал он.       — Конечно, разозлил!       Честное слово, не будь это Антон, Мартен отделал бы его лыжными палками. Да что там, и просто кулаком зарядил бы.       — Того и добивался, — Шипулин улыбнулся с очевидным удовлетворением.       Он шёл параллельным курсом, то скрываясь за стволами деревьев, то показываясь вновь.       — Вымотать мне нервы? — изумлённый пуще прежнего, Фуркад остановился на пригорке, после которого начинался спуск к финишной прямой.       Антон загадочно молчал.       — Ты испоганил мне половину этапа, — неожиданно спокойно высказал Мартен. — Если не считать индивидуалки... Я всё-таки выиграл её, хотя и не помню как.       — Ты сам виноват, — пожал плечами Шипулин, повернувшись в сторону трассы. — Слишком много обо мне думал, что меня не будет на первых этапах и всё такое...       Между тем гонка катилась к завершению — мимо них, как мимо пустого места. Завидев издали комбинезон родной команды, Мартен даже отвлёкся от Антона и выбрался на обочину, поближе к лыжне. Золото готовились разыграть между собой Йоханнес Бё и Александр Логинов. Их не без успеха догонял Кантен Фийон Майе.       Один только вид Логинова действовал на Фуркада, как красная тряпка на быка, невольно будоража те самые смешанные чувства. И вот теперь, как только россиянин начал спуртовать в подъём, Мартен отточенным, ювелирным движением ткнул палкой в его лыжу. Логинов закономерно упал, и Фийон Майе вихрем умчался вперёд, оставляя ему шансы лишь на очередную бронзу.       — Мартен, чёрт тебя дери, ты опять?! — возмутился Антон и пихнул Фуркада в плечо.       — Я подумал, что Кантену поможет, — попробовал оправдаться тот, но вышло не особо убедительно.       Антон лишь иронически усмехнулся:       — Да неужели?       Стыд Мартена сделался вдруг почти невыносимым.       — Я больше так не буду, — повинился он и умоляюще свёл брови к переносице.       Злость его перегорела, как старая вольфрамовая нить, и Мартена снова охватила нежность к Антону, по которому он действительно безумно скучал, и так хотелось сейчас его доброго взгляда.       Они свободно брели вдоль трибун со зрителями и докатывающихся спортсменов, как настоящие невидимки. Фамилия Мартена красовалась на табло в самом низу с пометкой «не финишировал». Ему в голову вдруг взбрела шальная мысль: поцеловать Антона у всех на глазах. Ведь если это только галлюцинация, игра воображения, то всё равно никто ничего не увидит...       Фуркад остановил о чём-то задумавшегося Шипулина и, приобняв, потянулся к его губам. И почти уже коснулся их, когда Антон в своей излюбленной манере начал буквально растворяться в воздухе, подобно бесплотному духу. Он хитро подмигнул Мартену и со словами «Скоро увидимся» пропал совсем.       — Антон...       Мартен сидел на лавке в душной раздевалке и чувствовал себя обманутым и потерянным. Над ним склонился лохматый и встревоженный Симон Дестьё. За его плечом виднелось радостно-озабоченное лицо Фийона Майе. Кантена наверняка распирало от радости за серебряную медаль, чуть не ставшую золотой, и при этом беспокоило состояние бессменного лидера сборной.       А на зов откликнулся Гигонна. Мартен вздохнул с тоской.       Что же дальше-то будет?