-
— снова собираешься учить сосаться? — да пошёл ты, драко. он идеален, вообще-то. с уложенными прядями, в дорогом, при стандартном блядском взгляде, на который ты велась до пятнадцати ровным счётом. — оно появилось? — да. и всё разрушило тоже. он делает глоток из бокала, сидит нога на ногу и скептично тянет бровь вверх. — мне казалось, у тебя и так ни дом, а руины, пэнс. кто он? — она, — голос сходит на полу-шепот. и снова игра в глупое «море волнуется». ты знаешь, он чертов малфой, он никогда не пойдет против всех. не ради тебя уж точно. — мне жаль. молчишь стеклянными глазами. скажешь слово — слёзы (предатели чертовы) посыпятся из под ресниц. хватаешь за руку, молча закатываешь рукав собственной. — правда жаль. в его голосе нет эмоций.-
кудрявая заучка = погибель. мопс, говорит она. ты вонзаешь ухмылочку (ты не ешь следующие две недели), а затем стандартом стуча каблуками бегом за угол и до крови на ладошках силишься не врезать гриффиндорской шлюхе и себе заодно. спустя неделю замечаешь, что глаза у неё грязные. такие же, как и она сама. — эй, грейнджер, — бросаешь в коридоре. красивые кудри ложатся на плечи, прячут глаза. — ты забыла учебник, — и тянешь руку. вот это ирония, мерлин. знал б кто, что сука-пэнси лицемерка до синих вен, что невидимые маски волочатся следом по полу пыльному, что глаза пусты и за душой искать больше нечего. — спасибо, — осторожничает грейнджер. а легче не становится вообще. чего ж ты ждала, пэнс? поймет лишь уебан-блейз; придурок, узнавший тайну. самый посредственный красавчик выучен наизусть — ты знаешь, он бегает за дафни, но шепчет «всё такая же охуенная», расстёгивая дорогой бюстгальтер бывшей принцессы. — завидую грязнокровке. — захлопнись, забини. но сливочное пиво пьешь всё же в гордом одиночестве. драко через два стола, с тео. прикрываешь глаза, вспоминаешь острые шутки, попытки скрыть заботу, его истерики на ровном месте; вердикт — больше не друзья (аристократия не внемлет девианткам). хогсмид не радует новым — грейнджер смеётся на пару с героем и уизли. ебучее золотое трио, ненавистный стандарт. со стороны, признаться, уютное до омерзения (читай — тайно желаемое). (читай — желать нельзя.) острые ногти впиваются в ладошки сухие; до мелкой струйки крови. они говорят-говорят-говорят, тянут уголки обветренных губ, словно крича, мол за дверьми хогсмида тебе едва холоднее, чем внутри, мерзкая слизеринка. ты одна, персефона паркинсон пока кто-то не ловит блуждающий взгляд. у мионы рождественский свитер, пастельный румянец, теплый взор с выражением недоверчивого сочувствия. фальш ли? оплачиваешь недопитое, стуча каблуками пробираешься сквозь толпу. февраль забирается под куртку без разрешения, вшивает холод в легкие, сводит уставшие мышцы. восстанавливаешь в голове её образ. пытаешься вспомнить точный оттенок пальто, она появляется рядом и сперва сходит галлюцинацией. спрашивает: — бросил малфой, что ли? — и сводит брови. голос насмешкой звучит, но по-актерски. ты умеешь читать людей, ты умеешь прятаться, ты делаешь это всю жизнь, но сейчас отчего-то не хочется. — думаешь, мы встречались? — скалишься. — неважно. ты же одна. не успеваешь натянуть маску (читай — не хочешь успеть). — может быть. а вообще, хуево мне, грейнджер. возвращайся к своим дружкам. её глаза — пламенный дешевый шоколад. твои — тлеющий уголь костра. ты понимаешь — вы не из тех, кто созданы друг для друга.-
— разделим работу, паркинсон. — всё для тебя, грязнокровка. касания как-бы-по-случайности не вызывают отвращение. справляешься с работой быстрее чтоб взбесить, взглянуть на щёки вспыхнувшие, прочувствовать ярость чужую; вызвать хоть что-то отдаленно чувства напоминающее. — перестань на меня смотреть.не на ту напала
— пытаюсь понять, что нужно делать с волосами, чтоб те выглядели т а к и м образом. — не тратить сумасшедшие деньги на бальзамы. или что там мопсы используют для густоты шерсти? показушно вздыхаешь. знаешь — самолюбие непробиваемо, если оно — маска. и всё же, отчего-то хочется рыдать.-
сова приносит письмишко, глядит бездонными глазищами. предсказуемость — мать пишет, что не знает, где допустила ошибку, не знает, как поступить, не знает, как скрыть от мира (читай — умоляет сбежать навсегда), и ты почти не злишься, ты почти её понимаешь, почти осознаешь. девчонка с ревейнкло вновь кричит «шлюха» вслед; ты ухмыляешься, бросаешь «не говори так с будущей мачехой». гуляешь по башне в легком платьице, оставив куртку болтаться в пыльном шкафу, подбиваешь малышку дафни выпить сливочного с блейзом и совсем не думаешь о храброй грязнокровке. врешь самой себе. наблюдаешь. сердце бьется в легких. к черту грязную кровь; там, в приглушённом свете кафетерия, она казалась искусством. её потресканные губы им были, редкие веснушки. её весенний взгляд им был, её смущенная улыбка. она была им. ты же была тьмой. разрушительной пэнси, тонущей в лжи и собственной мантии. грубиянкой, подстилкой блейза. эгоисткой, нервным сплетением грэма. ошибкой. единственной ошибкой в жизни грейнджер. просчётом, о котором ей ещё не довелось узнать.