la peur

Аглая Лили Малфой— дословно блистающая, великолепная. Яркий пример /того как лишают рассудка/ Аглая говорила напрямую-холодно, глядя навыворот глазами ртутно-обезумевшими, а демонические огни горели в глубине так, что становилось на каком-то животном уровне по-настоящему страшно. Выражение лица у его ангела не дрогнуло ни на секунду. — Я очень за тебя переживаю. /Мне, на самом деле, абсолютно всё равно. У меня есть собственные проблемы, поважнее. Абсолютно безцветно-пыльный, скучающий отец, от которого несёт виски и дорогими сигаретами, что просадил всё фамильное состояние, гадкая даже ей самой мать Героиня Магического Мира, что носит неизменно-чёрные платья, наверное, ещё со свадьбы, и укладывает локоны цвета костра в высокие прически на затылке, будто в траур о ком-то. /В трауре о том человеке, которым она не стала/. Потягивает дорогое вино, каждый раз кривится при виде неё и говорит, что Аглая ей противна. Куча невыплаченных долгов рода и рассыпавшийся почти в пыль особняк с кучей пустых закрытых комнат, по которым гуляют сквозняки. / Смуглая кожа помнит прикосновения горячих бледных кистей той волшебницы, что сейчас гордо вздёрнутым подбородком выражает несгибаемое упрямство. Ему всегда почему-то казалось, что её бледные ладони холоднее льда, словно у прекрасной снежной статуи. Которой всё равно. Кожа выглядит, как дорогой белоснежный фарфор, жаль только хозяйка дешевая. Ангел, чьим взглядом, теперь, наверное, можно даже гвозди забивать. Когда она держала его за руку счастье струилось по венам, и он был уверен — у его ног весь мир. Почему же сейчас она смотрит отстраненно-холодно, устало из-под накрашенных век, а выражение лица не дрогнуло. Он не понимал, когда всё осыпалось прахом по плечам, в какой миг? Аглая ведь не терпит масок, но носит их так часто, что самой интересно — какая настоящая? Между ними ничего не было, да и не хотелось ей, что бы было. Ему всё равно. Лишь бы быть рядом хоть иногда и чувствовать запах её дорогого парфюма. Лишь бы она позволяла ему касаться её платиново-Малфоевских тяжёлых прядей. Стирать своими губами её ярко красную помаду. Набрасывать на неё мятую ткань джемпера и согреваться в безразлично холодном свечении. У них ведь и не было ничего общего — раздражающе-веселый, добрый до зубного скрежета, "Настоящий Уизли", — презрительно цедит мать. Аглаю раздражают многочисленные гриффиндорские подружки Хьюго; морковно-рыжие, не знакомые с расческой вихри, приводили в бешенство смуглые ладони с корицей-веснушками, что постоянно трепали её белые локоны. Аглая же Слизеринская королева, привыкла блистать на всех школьных вечеринках, которые часто сама устраивала. Его там, разумеется, никогда не было. И она не собиралась когда-либо приглашать. Даже после равных горячих-жадных поцелуев на Астрономической башне да до ужаса редких встречь вечером в Хогсмиде ничего не менялось. И не должно было измениться. Мать придирчиво рассматривает светлую девушку, что в таком же белом платье выглядит как призрак-фантом, поправляет ледяными ладонями серебренные локоны, выбившиеся из прически дочери и выдыхает, обжигая холодом спину, будто Дементор. — Ты меня разочаровала. Аглая Лили Малфой — это разочарование, разочарование, разочарование. Мать цепко хватает горячие предплечия младшей дочери, говорит — стадо мурашек от затылка и вниз по спине, а ядом из её предложений можно захлебнуться, бокал летит в стену. Аглая выпрямляет и без того идеальную спину, сминает дорогой бархат и старательно прячет слёзы. Адара только размеренно разворачивается и звонко выдыхает что-то там о помолвке с Яксли. Аглая Лили Малфой — это остеклянелый взгляд в потолок прозрачных глаз, в которых всегда плясали черти, и кружевное багровое белье, что красиво контрастирует с бледной кожей, Кассиопеей на груди и не менее багровой кровью в ванной.