Натянуты цепи и звенья порвутся, Они улетят, никогда не вернутся. И смерть не помеха, чтоб заново жить, Два сердца не бьются, но могут любить. Darkness heart «Обретённая свобода»
***
Холодной студёной ночью казалось, что на многие километры вокруг все вымерло. Карпаты утопали в снегу: горы, леса, долины с разбросанными в них крошечными деревеньками — природа приняла бесконечное белое покрывало, как неизбежную данность, и словно впала в сонное оцепенение. Слышалось только завывание ветра; даже волки, непременные хозяева зимнего леса, не подавали голосов. И тем более странным на фоне всеобщего холодного безмолвия выглядели светящиеся окна старинного замка, возвышавшегося на горе. Вернее, признаки обитания обнаруживались в нескольких окнах, остальные смотрели в ночь подслеповатыми, темными глазницами.***
В комнате — это был кабинет — горел камин. Двое мужчин высокого роста стояли напротив друг друга: один из них — красивый молодой человек, изящный блондин с длинными, прямыми волосами, собранными в хвост, в удобном спортивном костюме и мягких домашних туфлях, другой — черноволосый мужчина средних лет, широкоплечий, с несколько резкими чертами лица и идеальной осанкой. Именно о таких говорят: «брутальный». Не только в смысле нарочитой грубости и жестокости, но больше мужественности и прямолинейности. Этакий «сытый лев», покоритель женских сердец, уверенный в себе и в своих силах. Между мужчинами угадывалось несомненное фамильное сходство, к тому же прически у них были одинаковые. Однако молодой человек смотрелся утонченнее, аристократичнее своего собеседника, одетого в стёганую домашнюю куртку и удобные брюки. Отец и сын, Его Сиятельство граф и виконт фон Кролоки. С одним небольшим «но»: они не были людьми, смертными из плоти и крови. Разговор вели два носферату. Герберт всячески старался уговорить отца. Еще бы: каково было осознать Его Сиятельству, что ежегодный Бал пройдет без постоянного распорядителя. Граф отнюдь не был глупцом, речи сына о внезапно проснувшемся интересе к колониальной Эспаньоле совсем не убедили его. Виконт и сам понимал: его доводы не выдерживают ни малейшей критики. — Скажи откровенно, зачем? Неужели мало мест в Европе, где можно побывать? Назови хотя бы одну причину, которая заставит меня согласиться с твоим отсутствием на Балу. Я немного от тебя требую, так хотя бы эту малость ты должен исполнить для пользы клана, — граф фон Кролок сверлящим взглядом немигающих глаз смотрел на сына. — Ты же наверняка не захочешь путешествовать в одиночку? Альфред? Всё дело в нём и в его ежегодной депрессии? Герберт внимательно рассматривал паркетный пол и старался не проявлять эмоций, но, разумеется, граф понял верно: сын вздрогнул после его слов. — Не пытайся меня обмануть. Я категорически говорю «нет». Мне непонятно твоё упорное желание быть нянькой у капризного мальчишки. Вместо благодарности за то, что я терплю его присутствие рядом, он всем своим видом показывает, как глубоко несчастен. — Альфред просто очень чувствителен. Ему тяжело каждый год вспоминать, при каких обстоятельствах оборвалась его жизнь. Представь, каково это переживать заново, присутствуя на Балу. Тем более, ты словно в насмешку пытаешься ему напомнить о Саре: приглашаешь рыжих дурёх и даришь им одинаковые платья. — При чём тут Альфред? — возмутился граф. — То, что решает единственно мой личный вкус, не должно кому-то нравиться или нет. Главное — это нравится мне. И я не собираюсь изменять своим правилам из-за твоего любовника, — презрительно скривившись, Его Сиятельство закончил монотонным голосом: — Традиция велит присутствовать на Балу всем обитателям клана, не позволяет отсиживаться по углам. Виконт понял, что вновь не сумел достучаться до отца. О, Герберт почти ненавидел его в такие минуты! В очередной раз граф унизил его; так и не смирившись со связью сына с жалким, слабым мальчишкой, почти подростком, фон Кролок спустя больше, чем столетие по-прежнему всячески подчёркивал неприятие бывшего студента. — Напомнить тебе, зачем Альфред пришел в замок, что он хотел сделать с нами? — Отец, но он же не занёс кол ни над тобой, ни надо мной. — Ха! Кто бы ему позволил! Но он должен был попытаться. Возомнил себя охотником на вампиров, а оказался слаб и ничтожен. Мальчишка был предназначен оказаться трапезой, десертом к основному блюду. Лишь по недоразумению он стал бессмертным, — граф говорил категорично и непреклонно. — Ты с ним нянчишься больше ста лет. Не надоело? — Я люблю его, и ты это знаешь. Но кому я говорю… Тому, кто понятия не имеет об этом чувстве, — в голосе Герберта сквозила горечь. Он отвернулся и смотрел в непроглядную тьму ночи за оконным стеклом. — Я отправлял его учиться — ты поехал с ним. Захотел лабораторию — будьте любезны. Теперь постоянно слышатся хлопки, а какая вонь от его экспериментов! И я всё терплю. Чего ему не хватает?! — Но ведь именно благодаря Альфреду у нас появилось электричество. Генератор и солнечные батареи, — Герберт видел, как графа передернуло при упоминании о солнце, но все равно продолжал, решившись идти «ва-банк», — как бы ты не отказывался признаваться, это — несомненное благо. Если бы не Альфред, так и сидели бы с голубиной почтой и свечным освещением. К тому же отпала необходимость убивать несчастных селян — просто заказываем кровь в крупном госпитале, да еще и разных групп. Куколю остается только забирать готовые посылки с пластиковыми пакетами… — Не спорю, — вынужден был согласиться старший фон Кролок, — твой протеже совсем не глуп и способен сделать кое-что полезное. Но этот ваш… как его… интернет со спутника стоит очень немалых денег! Консервированная кровь делает наше существование безопасным, но мы утрачиваем древние инстинкты не-мёртвых. В первую очередь мы нежить, бессмертные, рожденные царствовать над миром, а не принимать кровь так, словно это аптекарское лекарство для больного. Это унизительно, на мой взгляд, — графу вконец надоели препирательства, похожие на игру в пинг-понг. — Я не понимаю, к чему весь этот разговор? Он меня утомляет. Герберт понимал: сейчас или никогда, поэтому был настойчив. — Отпусти нас, отец. Я редко прошу о чём-то. Подари частичку лета зимой… Брови на бесстрастном лице графа резко взлетели вверх. — Ты в своём уме? О чем ты сейчас говоришь? Какое лето, когда в твоих жилах мёртвая кровь, а сердце почти не бьётся? И вообще, кто заменит тебя на Балу? — Я договорился с Владом, он с удовольствием принял моё приглашение и прибудет в замок, независимо от того, здесь я или нет. К тому же он навестит тебя не один: с ним будет спутница, Сантанико Пандемониум*, — заговаривал зубы виконт. — Серьёзно? Стриптизерша Эсмеральда — это просто кофе с перцем, — глаза сиятельного вампира похотливо блеснули. — Надеюсь, она порадует чувственным танцем в бикини и с удавом на прекрасной шее. Ммм… интересно, чьё общество милое создание предпочтет после Бала и праздничной трапезы, — усмехнулся граф и продолжил самодовольно: — Без ложной скромности скажу: она непременно окажется в моей спальне. — Отец, так ты отпускаешь нас? — с надеждой спросил Герберт. — Какой же ты хитрец, просто змей-искуситель. Хорошо, уговорил. Только из-за того, что не хочу видеть ваши постные физиономии на торжестве. Ты ведешь себя на Балах совершенно недопустимо! Я не хочу, чтобы наследник рода фон Кролоков демонстративно отворачивался от полнокровного женского тела, словно в жилах у жертвы не сладкая кровь, а «Jagermeister»**! Твой Альфред вообще норовит упасть в обморок, стоит ему увидеть, как жалкий бурдюк с кровью превращается в совершенное создание ночи либо выполняет высшую миссию, став ритуальным блюдом для собратьев. — Ты не передумаешь, это окончательно? — не унимался виконт. — Я никогда не давал тебе повода усомниться в моём слове, — холодно ответил Его Сиятельство. — Отпускаю вас хоть завтра. Герберт почтительно склонил голову и молча удалился, оставив графа в предвкушении встречи с Владом и очаровательной брюнеткой. Мысли его были заняты тем, как отвлечь Дракулу от Сантанико и при этом не поссориться с другом. Думать, насколько непутёвый у него сын, фон Кролоку не хотелось: это была старая и очень болезненная для него тема.***
Альфред сидел, уткнувшись в ноутбук и в который раз смотрел фильм, записанный на флешку. Интернет в древнем замке хотя и появился, но работал крайне нестабильно за толстыми стенами. Для хорошего приёма надо было подниматься на крышу либо на сторожевую башню. Услышав, как хлопнула дверь, юноша поднял глаза. — Я с хорошей новостью. Отец нас отпускает из замка, куда мы только захотим! — у виконта был вид триумфатора. — Надеюсь, он не передумает, — с сомнением в голосе сказал Альфред. — Улетим завтра же, — успокоил его Герберт. Нежный и миловидный, словно девушка, невысокий шатен с копной темно-русых вьющихся волос, действительно казался совсем юным, почти подростком. Спустя почти полтора века после становления бессмертным, Альфред так и не научился себя вести, как положено вампиру: юноша не смог переломить себя и заставить убивать живых людей. К тому же он панически боялся графа фон Кролока, не-жизнь в замке угнетала Альфреда. В присутствии Его Сиятельства он терялся и робел, становился неловким, чем вызывал ещё большее неудовольствие графа. Даже его новаторские идеи, воплощение которых в корне изменило и осовременило быт, не смягчили отношение сиятельного вампира к любовнику сына. Но больше всего раздражала графа привязанность Герберта к «жалкому хлюпику», как он называл Альфреда. Однако стоило лишь оказаться вне стен замка, вдали от парализующего взгляда старшего фон Кролока, Альфред преображался. Появлялась уверенность и хладнокровие, юноша становился раскованнее и решительнее. К тому же Альфред, в прошлом студент престижного университета, был самодостаточным и очень способным. Он на лету схватывал научные новшества и быстро адаптировался в стремительно меняющемся за годы бессмертия мире. Герберт один ни за что не рискнул бы совершить даже небольшое путешествие, тем более — в такую даль. Виконт не особенно хотел куда-то отправляться, ему и в замке было неплохо, он затеял всё ради Альфреда. С наступлением зимы его любимый мальчик начинал хандрить сильнее, Герберту было больно видеть это. Альфред, как это не парадоксально звучит, будучи вампиром, страдал от холода. Не помогал ни жарко натопленный камин, ни пуховые одеяла, даже энергичные занятия любовью не согревали его. Холод сковывал юношу изнутри, не позволял хотя бы ненадолго расслабиться. От книг Ирвина Ялома и Станислава Грофа***, как и от записанных на ноутбуке сеансов психотерапевта, не было никакого толка. Но сейчас Альфред преобразился, казалось, известие о том, что скоро он и Герберт выберутся из ледяной карпатской глуши, оживило его. Молодые люди решили ускорить отбытие, они не стали утруждать себя сборами и подготовкой багажа. Следующим вечером, лишь только тьма опустилась на вершины гор и заснеженные вековые леса, две летучие мыши взмыли ввысь и быстро стали удаляться от родового замка. Высокая фигура в чёрном плаще неподвижно стояла на ступенях до тех пор, пока две крошечные точки не растворились в чернильной темноте зимней ночи.***
— Я надеюсь на ваше благоразумие, — напутствовал граф незадолго до этого, а сам с интересом рассматривал пластиковую карту, постукивая по ней длинным***