Третья грань

      Тишина нарушается четким ритмом. Затухающий стук капель эхом врезается в барабанные перепонки. Этот ритм настолько монотонный, что ощущается почти неестественным, но Максим старается изо всех сил концентрироваться только на нем. Он боится, что скоро стук капель поредеет, затухнет навсегда. Это единственное, что связывает его с жизнью.       Максим точно знает: когда последняя капля багровой крови скатится с запястий вниз, в его собственное соленое море цвета кармин, сердце замолкнет. Проложенный вниз ручеёк уже сужается, высыхая в местах, где кожа не тронута грязно-красной коркой.       А боль настолько привычна, что, кажется, стала составной его частью, вживившись нейроны. Поэтому Максим не издаёт ни звука, когда поднимает руки на уровне груди, и лишь борется с гравитацией, увеличившейся в разы. Картина, которая предстает перед его глазами, не пугает его, будто он ожидал увидеть именно это. Предплечья изрезаны до мягких тканей, крупные сосуды и сухожилия сплелись в единый кровавый рисунок. Но даже эти раны не трогают его, и лишь шипящий полушепот хлесткой пощечиной отпечатывается в сознании:       - Считаю до десяти.       Максима начинает трясти - кровь с новой силой стекает вниз по предплечьям.       - Раз…       Он срывается на крик, но тот тонет где-то желеобразном воздухе. На смену смиренному ожиданию смерти приходит животный страх.       Максим не хочет умирать. Снова.       Его вытягивают из плена собственного сознания резко, за грудки. Перед серыми глазами пролетает не одно трехмерное пространство, прежде чем Максим возвращается в реальность. Ядовитые лучи солнца на лице – первое, что идентифицируют рецепторы. Затем они улавливают знакомый шум города, пробивающийся сквозь толщу окна. Усталые глаза щурятся, вглядываясь в расплывчатую фигуру, склонившуюся над ним.       - Ты меня напугал, Макс, - доносится до брюнета явная тревога друга. – Ты кричал во сне, а я не мог тебя разбудить.       Озноб уходит в ту реальность, где текут кровавые реки, а Максим с пораженным стоном прикрывает ладонями лицо. Пойманный с поличным он сожалеет, что Вишну застал его в таком состоянии. Скрывать становится невозможным.       - Как ты? – сыпет вопрос за вопросом Гоша, склоняя голову набок. – В порядке?       Максим не помнит, как давно не был так близок к тонкой грани сумасшествия. Каждая последующая ночь копает под его сознание все глубже и скоро доберется до самых глубинных нейронных связей, разрушив все к чертям. Мысль заставляет его перевести на друга затравленный взгляд.       - Если только в обратном, - мрачно шутит он.       Вишну хмурится и наблюдает, как брюнет устало трет переносицу.       - Расскажи мне об этом.       Максим не хочет сознаваться себе, что сомневается. Пронеся через столько лет ношу безумия, он сомневается, стоит ли снова делиться ею с другим человеком. Гоша будет молчать и, возможно, даже поймёт его, но рассказать - значит взвалить груз ответственности этого знания на его плечи. Поэтому Максим молчит, нервно заламывая пальцы с неприятным хрустом. Гоша освобождает от необходимости молчания, срываясь:       - Блять, Макс, я вижу, с тобой что-то происходит. Расскажи мне! Ты каждую ночь мучаешься кошмарами, кричишь, жрёшь хренову тучу таблеток, молчишь, да даже, блять, из комнаты не выходишь. Я заебался пиздаболить Глебу, ребятам, что Максу нездоровится, что у него дела, что он пишет. Покрывать то, о чем, блять, даже не знаю. Ты как, давно видел себя в зеркале? Вылитый колесный. Ты думаешь, что я не вижу всего этого? Ты думаешь, я не волнуюсь за тебя?       Тирада сходит на нет, последние предложения вылетают из уст друга с такой горечью, что Максиму становится стыдно. За то, что за пару дней возвел глухую стену; за то, что не доверился, и за то, что до сих пор не доверяет раскрыть свои мысли человеку, который ни разу не давал повода сомневаться в нем.       Гоша смотрит на него тяжелым, металлическим взглядом еще несколько секунд и после разочарованно вздыхает:       - В пизду все это, - и уходит из комнаты Максима, оставляя его на произвол вины и стыда.       Еще несколько секунд слышатся затухающая поступь за стеной       - Блять, - тихо шипит брюнет, когда шаги Вишну затухают за стеной.       Первым летит одеяло, с шорохом ударяясь об стену напротив, после - все, что попадается под горячую руку: рабочая тетрадь, наушники, разбросанная одежда, керамическая кружка, наполовину наполненная кофе, что стоит на тумбе. Последняя оставляет почти художественный след на светлой стене, а Максим с досадой рычит, все больше отдаваясь безумию. Он силится перебороть желание причинить боль самому себе, но, опускаясь на корточки, позволяет ногтям впиться в сероватые предплечья. Кожа лишь слегка покалывает.       - Сууука, - тянет Максим, до скрежета сжимая челюсти. – Это же так легко, сука. Это же так просто. Просто выключи это. Выключи это!       Теряя рассудок, он с силой раздирает кожу до кровавых следов. Очень скоро алый бисер слаженно течет вниз, прямо к запястьям, где собирается уже во что-то более жуткое – в карминовые моря. Жидкость красит в свою палитру и светлый ковер, и свободные спортивные штаны. В зверских глазах плещется нездоровая синева, а зрачки расширяются до предела.       Максим теряет возможность чувствовать – ярость выжигает угольные узоры в сердце, разрывает капилляры в голове. Он хочет вспороть все вены до единой, выгрызть из них голос, что держит его в бестелесной тюрьме, вернуть то, что по праву принадлежит ему. Свою душу, свой рассудок.       Крови становится больше.       - Ну, попробуй… - шипящий голос внутри насмешливо начинает свой монолог.       Координация отключается вслед остальным аппаратам, равновесие стремительно исчезает, отправляя тело Максима в свободный полет на спину. Кажется, он ударяется затылком о паркетную доску, но боль наступит потом, когда замолкнет хохот над ним и высохнут багряные реки на запястьях.       Вишну приходит на звуки неохотно, с сомнением заглядывая в комнату из-за косяка двери, и уже через мгновение с разбега приземляется на колени перед другом, который с широко распахнутыми глазами лежит на полу в неестественной человеку позе. Пальцы с рваным движением ложатся на шею, и Гоша с облегчением отметает ужас в сторону. Жив. Но в следующее мгновение светлые глазные яблоки закатываются вверх за веки, а верхняя губа приподнимается, оголяя ровный ряд зубов, застывая в полуоскале.       Онемевшими руками Гоша переворачивает вокруг все то, что осталось нетронутым. Он почему-то знает, что нужно искать. Таблетки Вишну находит в тумбе в прозрачном пакете, что используют для упаковки украшений в ювелирном. Красные, зеленые, синие, желтые, розовые – на любой вкус. Наугад он кладет одну из них под язык Максиму и переворачивает его набок, придерживая голову от неосторожных движений.       - Макс, блядь, давай, - шепот отражается от стен, вибрируя.       Проходит минута, другая, третья под сопровождение нестабильного дыхания брюнета. Когда пальцы друга начинают подрагивать, проходит около пяти минут: Вишну успел досчитать до трехсот. Глаза открываются еще через минуту. Максим оценивает ситуацию на удивление быстро, ловит пару обеспокоенных глаз друга, после оглядывает чистые предплечья, ладонью проводит по грудной клетке, задерживаясь в области сердца, все еще громко дыша. А стук ровный, уверенный.       Гоша боится пошатнуть равновесие и хранит молчание.       - Сколько таблеток ты мне дал? – принимает сидячую позу брюнет.       Голос Максима не такой, как обычно, он бесцветный, и режет слух Вишну.       - Одну.       - Мало, - констатирует Макс и тянется за прозрачным пакетиком. – Надо больше.       Длинные пальцы уверенно отбирают три разноцветные таблетки, которые зараз отправляются под язык.       - Посмотрим, что сдохнет быстрее: сердце или мозг, - и если бы это была шутка, Максим бы точно посмеялся вдоволь.       - Как думаешь, может, я уже заслужил узнать правду? – ставит вопрос ребром Вишну, облокачиваясь на грязную стену. – Посвятишь, м?       Злость и обида читается без труда.       - Без бутылки не разобраться.       Снова шутка неуместная и такая нелепая, что Максиму становится неловко от самого себя. Он поднимается на ноги и открывает окно настежь, закуривая. Москва все такая же отвратительная. Руки все так же дрожат.       - Ты же откинуться можешь через пару минут. Что там? Транквилизаторы? Кома, если я не ошибаюсь? Нееее, - тянет Вишну, - я пас. Наберу-ка я номерок скорой сразу.       - Спасибо, Гошан, - слова тихие и, наконец, правильные, которые должны были быть озвучены первыми. – То, откуда ты меня вытащил, - ад.       Максим не врал. Это был ад, сотворенный собственным разумом, и на пути его саморазрушения уже начинает маячить конечный пункт. Былая надежда на равновесную жизнь на таблетках растворилась, на смену пришла паранойя. Наивно было предполагать, что этот крохотный мирок из стекла самого низкого качества продержится долго, но Максим, отправляя по утрам очередную таблетку в рот, позволял себе так думать. Он забылся настолько, что мысли о музыке, семье, детях, собственном доме где-то на стыке земли время от времени посещали его голову.       Однако теперь Максиму хочется поймать пулю в лоб.       Сколько прошло с начала новой волны? Неделя? Месяц? Два? Возможен любой вариант.       - Что ты видишь? – произносит Максим, разворачивая запястья тыльной стороной вверх, обращаясь к Вишну.       - Сигарету.       - Тогда это хорошая новость для меня. Я тоже вижу только ее сейчас, - дым выходит из легких густой, но ветра нет совсем, и он застывает облаком под потолком. – Кровь будет позже.       Максим бросает окурок в пепельницу с водой, отчего тот зло шипит, стремительно теряя температуру. Внутри закрадывается что-то похожее на облегчение, дыхание выравнивается. Жалость здесь ни к чему, поэтому брюнет скупится на описания, донося все на уровне симптомов, а не ощущений. Друг слушает его внимательно, немного хмурится, сводя брови на переносице в одну линию, и не перебивает Максима. Когда тот заканчивает, они оба ненадолго погружаются в молчание, пребывая каждый в своих смешенных чувствах. Гоша разрывает тишину первый:       - То есть таблетки тебе помогают?       - Помогали, - тон Максима становится ниже. – Я все время переходил на большую дозу, на препараты сильнее, увеличивал количество приемов, но теперь это бесполезно. Организм очень быстро привыкает, эффект снижается. Побочка дает о себе знать. Моя читка стала редкостным дерьмом. Провалы в памяти, во времени, в пространстве.       Максим запинается на секунду, вдыхает воздух полной грудью и на выдохе произносит:       - Я не знаю, что делать.       Он и правда не знал. Приступы с завидной периодичностью травили его в больше, а каждый третий заканчивался отключкой. Образы становились красочнее, въедаясь в сознание, причиняя почти физическую боль. Количество кровавых ран, что, как фантомы, расползались по телу, перевалило за мыслимые рамки, и если бы они были бы реальны, Максим был бы не жилец.       Мир внутри рушится, сохраняя видимость целостности оболочки.       - Я бы не так не сказал, - отрезвляет своим голосом Вишну, отчего Максим поспешно меняет позу, дезориентированный. – Выглядишь хуево. Очень.       Разве он сказал это вслух?       - Спасибо, братан, - саркастично отвечает брюнет. – Ты, как всегда, очень тактичен.       - Я, конечно, не хочу, чтобы ты меня понял неправильно, - осторожно интересуется Гоша, заглядывая в глаза друга, - но ты не рассматривал вариант обратиться к специалистам?       Максим отвечает ему полураздраженным тоном:       - Скажу тебе больше: я был у них, и они не видят ничего ненормального во мне.       - В Москве? – уточняет Вишну.       - Да.       - Как я могу тебе помочь?       Горький смешок срывается с губ Максима. Он ощущает этот привкус сочувствия в произнесенных другом словах, который заставляет его сморщиться:       - Мне не нужна помощь, - но после добавляет чуть мягче: - Но если мне что-то потребуется, то я дам тебе знать первому.       Вишну тоже чувствует смену настроения разговора. Также он видит, как изменился Максим. Раздраженный и уставший, друг все чаще проводит сутки напролет в своей спальне, забывая даже про минимальный человеческий комфорт в виде открытого окна летом. Запущенная борода, впалые глаза, нездоровая худоба – Максим теряет свой некогда харизматичный вид настолько стремительно, что Гоша подозревал онкологию. К рассказу, который он получил от друга сегодня, он не знал, как относиться. Облегчение от того, что это не смертельное заболевание, сменилось на тревогу от незнания, как помочь справиться со всем этим.       «Справиться с чем? – проносится в голове Вишну. – С его собственным сознанием?»       Противник невидим. Шансов мало.

***

      В начале июля в Москву, наконец, приходит прохлада, а с ней и надежда. Дожди сыплют каждый день и пропорционально улучшают самочувствие Максима, расправляя легкие от дерущей сухости. Он позволяет себе тихо радоваться моросью по утрам, которая пыльцой ложится на сухую кожу лица, прикрытую плотной тканью капюшона толстовки, в то время как другие не устают брюзжать на несправедливость погоды. Вставая с рассветом, Максим берет привычку отправляться на пробежку по окрестностям, попутно слушая что-то из синти-попа 80-ых.       Голос находит его, по большей части, только во снах. Максим объясняет это самому себе увеличенной до предела дозой и сменой погоды, но на самом деле не видит четкой связи. После продолжительных размышлений, от которых пробирает тошнота, он хочет оставить это – проблемы надо решать по мере их поступления.       Ремиссия стала едва ли не единственной возможностью заняться музыкой. Сосредоточенные на одной и той же теме текста появляются на листе за пару часов и становятся прямой сублимацией страха, отчаяния и одиночества. В каждой строке – его собственная вселенная.       В левом боку начинает ощутимо покалывать при каждом шаге, когда Максим, наконец, переходит на более спокойный темп. За неделю он заметно подтянул бег и уже способен пробежать около четырех километров без передышек. Воздух в это время суток особенно чист, а никогда не спящий город чуть более спокоен и просторен. Максиму это нравится.       В наушниках резко прекращает играть музыка, и взамен раздается стандартная мелодия звонка телефона. Остановившись, Максим с сомнением смотрит на неизвестный номер несколько секунд, прежде чем принимает звонок:       - Почему я до сих пор не получила никаких комментариев? – хлестко произносит женский мелодичный голос в трубке.       Он не кажется Максиму знакомым, что еще больше настораживает помимо тона и самой озвученной фразы вместо приветствия.       - Ээээ… - тянет парень, силясь придать спокойствие все еще бешено бьющемуся в грудной клетке сердцу. – Мы знакомы?       - Насколько я знаю, да.       Ответ ответа не дает. Легкое раздражение завладевает Максимом.       - Хочется думать, что ты не забыл, - продолжает девушка на том конце, - либо ты действительно тогда перебрал, как и говорил.       Мозг сам рисует густую копну волос цвета глазури на эскимо, светлые глаза, хрупкую линию ключиц, граничащий с неприличием белый топ. Удивительно, почему так надолго она потерялась где-то на периферии его сознания.       - Зара, - с долей неуверенности произносит Максим.       - Все-таки приятно, что вспомнил, - включая мягкие нотки, отмечает девушка. – Не хочу тебя отвлекать, но просто стало любопытно, почему от тебя не последовало никакой реакции по поводу фотографий, вот и решила набрать тебя сама.       Смысл начинает очерчиваться в голове парня, когда тот припоминает, что Гоша больше недели назад сбросил на его ноутбук все фотографии с того вечера и даже посоветовал использовать одну из них для обложки альбома, но в тот момент все это интересовало Максима в последнюю очередь.       - Прости, дела, - словно оправдываясь, отвечает он и неловко проводит по коротко стриженым волосам, которые чуть намокли от дождя.       - В общем, ты забил на них, - девушка почти умело маскирует обиду в голосе под дружелюбие, но Максим чувствует и это.       - Но есть большое желание исправиться, - бодро начинает он. - Можешь подписать меня в телефоне как «Пидорас», если я не сделаю это сегодня. Смех Зары приятен его слуху. Он милый и заставляет его улыбнуться самого.       - Договорились. Надеюсь, ты дорожишь своей репутацией.       - Более чем.       - Отлично.       Разговор плавно превращается в тянущуюся жвачку, но, кажется, никто не хочет класть трубку.       - Есть планы насчет небольшой тусовки в субботу, - Максим осторожничает, подбирая слова. – Что у тебя со свободным временем?       - Это приглашение? – также неуверенно задает вопрос девушка.       - Возможно. Смотря, что там за фотки будут.       Шутки на уровне подколок, но Зара понимает ее именно так, как он того хочет:       - Уж будь уверен.       - Тогда приглашение.       - Окей, я посмотрю, что у меня со свободным временем.       Максим не может сдержать улыбки – девушка умеет за себя постоять. Она прощается первая, а он позволяет ей создать видимость превосходства в этом странном словесном соперничестве, покорно заканчивая разговор.       В наушниках снова Брайан Фэрри, а перед глазами – дорога домой легкой трусцой.