***
Невыносимое чувство паники и отчаянья окунуло парня с ног до головы. Он видел, но словно через пелену воды. Ее волосы, мягкие, но взъерошенные, он прижимает к себе. Их розовый цвет постепенно сходил у корней, показывая бесцветность, но это ее ничуть не портило. Она не смотрела на него, но прижималась в ответ, закрывая глаза. В такие моменты на его душу как будто клеили заплатку. Он чувствовал себя полноценным, живым и… счастливым? Даже в этот дождь, даже сидя в подворотне ночью, на асфальте, он чувствовал себя счастливым. Как он мог этого не замечать все это время? — Саске? — ее хриплый голос снизу заставил парня моргнуть. — Да? — Ты… — даже с этого ракурса было видно, как она покраснела и чуть приоткрыла глаза, — ты можешь сказать, что любишь меня? Парень впал в ступор, задержав дыхание. Он никогда и никому не говорил таких слов, потому что понимал их ценность. Но сейчас, чуть ли не потеряв ее, он, может, скажет ей это?.. — Ты — все, ради чего я живу. Девушка трепетно схватилась за его рубашку, испачкав ту кровью. Слезы собрались в уголках ее глаз, но они тут же были смахнуты ресницами. — Я тебя люблю, Саске, — розоволосая подтянулась наверх и чмокнула парня в губы. Саске выдохнул ей в рот, закрывая глаза. Я тебя тоже, Сакура. Хоть я и не могу это сказать прямо. — Тогда… — внезапный толчок в районе груди заставил парня открыть глаза. Сакура вся дрожала, опустив голову, прижимая руку к сердцу. — Тогда посмотрим, как ты выживешь без меня, ахаха, — улыбка через все лицо показалась из-под ее волос. — Чт… Он увидел, как она вонзила нож себе в грудную клетку. Ее линзы выпали, глаза слепо уставились на него, а улыбка так и не сходила с ее лица. — Хочу видеть, — она придвинулась ближе, продвигая нож все дальше, так, что кровь начала вытекать изо рта, — хочу видеть, как ты будешь страдать. Хочу видеть, как ты будешь жить, — она протянула это слово фальцетом, — когда весь твой мир рухнет. Хочу прожить эти мгновения с тобой, вместо тебя, мне так интересно-о, — девушка закрыла глаза и засмеялась так, будто она плачет. Саске в ужасе не мог пошевелиться. — Ты мог остановить меня, ахах, — глаза с замутненным зрачком снова вернулись к его лицу, смотря чуть выше. — Ты же читаешь, мать их, мысли. Сакура содрогнулась в кашле, выхаркав и выплюнув кровь на штаны Саске. — Но ты все-таки… — она не успела договорить.***
Все они бьют, как ты. Но так больно сделать мне никто не может. Поэтому они проигрывают. Я не убиваем. А они — да. Ох, эти сукины дети мрут как мухи. А под травой это чувствуется сильнее. Веселее, я б даже сказал. Сколько бы раз я не представлял на их месте тебя, все равно всплывает мой образ. Я бью себя. Потому что ненавижу. Ненавижу себя! Все эти крики толпы как будто расплывчаты, я сокрушил себя снова, чему вы радуетесь, твари? Что я добиваю остатки себя самого? Вот так веселье. Хотя… И правда забавно. Бои за боями. Моя постоянная смерть. А ты все равно смотришь среди толпы невидящим взором, с той самой страшной улыбкой, и говоришь: «мне так интересно-о». Тебе этого мало? Чего ты хочешь от меня?! Я бросаюсь в толпу, ловлю первого попавшегося зрителя и начинаю орать: «Что ты от меня хочешь?!». Уже не так смешно вам? Меня отстраняют. Мои мысли не читаемы, и я опасен. Со мной не хотят иметь дело. Ухожу. Куда? На верную смерть, надеюсь. Скитания по улицам доводят меня до края. Отбиваю наркоту, но те места, где эта дрянь водилась, теперь охраняются. Я не умру, если меня отпиздят, но с товаром не уползу далеко. Не вариант больше. Торгаши охраняются пятью человек каждый. А завидев меня, эти твари теперь достают лазерные пистолеты. Дешевка, но пробивает на раз. Я на измене. Меня трясёт, и я не ел дней пять. Мне нужна доза, вся голова чешется, чешется все сраное тело, меня трясет. Меня тошнит, и я блюю желудочным соком. Около помойки валяются остатки конечностей, пустые пачки, но нет еды. Вода загрязнена на этом уровне. И хуй пойми чем. Но если хочешь умереть в мучениях — милости просим. Пей это дерьмо. Через пару дней, когда я выбил себе мефедрон у пидора, только что его купившего, меня находит Орочимару. Эту скользкую тварь боятся здесь, ведь, по сути, это дерьмо управляет Нижним уровнем. Работает на правительство, поставляет им нужных людей для экспериментов, над неугодными работает сам. Хуй пойми какова его цель, но это чмо нашло меня не просто так. Падла языкастая возвращает меня на ринг, потому что выкупил его. Или убил всех. Не важно. Хочет, чтобы я снова бился. Мне все равно, главное, чтобы можно было покупать наркоту. Объявляют меня как «Бешенный волк, который вернулся!». Хотите, чтобы и вам досталось во время боя? Садитесь поближе, заплатите побольше. Ощущения — опасная вещь. Не надо играть с ними. На ринг выходит какой-то мудила, начинающий орать что-то на меня. Ладно, не в первый раз. Не пропускаю ни одного удара, потому что бьюсь под феном. Это говно в какой-то момент, когда поняло, что жестко проигрывает, начало что-то кричать про девушку, которую я убил. Как потом выяснилось, я сложил фрагменты разных слов в то предложение, которое хотел услышать, чтобы убить его. Я не слышал, как хрустят его кости, но с каждым ударом, я как будто бил не себя, а кого-то, кто сделал это со мной. Со всей моей жизнью после. Меня оттаскивает рефери вместе с вышибалами. Сквозь красную пелену я все равно различаю Орочимару с балкона и его настороженный взгляд. Это что, была какая-то шишка? И почему меня трясет? Я не бился три месяца. Бледнокожий извращенец дал мне «отпуск». Вместе с альфой и кокаином. Но мне не нужен был отпуск. Я не чувствовал того, что должен чувствовать человек, когда он убивает кого-то. Мне было нормально. И это было страшно? Вряд ли. Чипсы слишком охрененно хрустят. Обо мне ходили слухи такие, что люди отползали от меня в сторону. И не потому, что я убил человека, кидался на всех. Это похуй. Это же Нижний уровень, тут за углом могут готовить стейк из жопы проходившего мимо человека. Их пугал почему-то мой взгляд. Типа он вызывал у людей эмоции тоже. Чувство паники, необъяснимый страх. Я не замечал. Мне похуй. Больше не бьюсь под солями и тяжелой наркотой. Только под травой. Мои дни одни и те же, как у сурка. Попытки суицида не было, потому что есть плюшки. Первый передоз почти не почувствовался. Я уснул под смесью чего-то тяжелого. Нашел меня пидрила-языкожоп, откачал, прочистил, и снова дал отпуск. Сука, заебал, ну честно. Второй передоз я не понял, но поняла шлюха рядом со мной. Потащила к своему знакомому, который привел меня в чувство, но занес инфекцию, ибо обрабатывал иглы водой из реки. Этой бледной пидриле нужно было работать детективом, потому что и в этот раз он меня нашел. Рубрика «Угадай с трех раз, что он сделал». Теперь у меня дома летающий дрон-откачаю-от-передоза. Орочимару раскошелился. Можно было бы задать вопрос, зачем я ему, собственно, такой проблемный нужен. Но я не хочу. Ничего не хочу. Мне удобно так жить, и зачем спрашивать лишнее?***
Саске словно вытягивает из моря с электрическими скатами и угрями. Орочимару снимает шлем, и свет больно бьет в глаза. Голова кружится, а тело до сих пор сокращается само по себе. — Ну что ж, мальчик мой, ты в полном порядке! — скривился змеюга. Да такими фразами только покойников мотивировать. Саске потирает руки и встает. — Сегодня нет боев, дорогуша, можешь потренировать новичков. Перевожу: можешь пиздить новых пидоров, если хочешь подраться. — Ага. Это на самом деле неплохая идея. Что еще делать? Саске заходит в раздевалку, переодевается, периодически смеётся, скручивает еще сативы и закуривает по дороге. Спуск из раздевалки такой же узкий, как она сама. Темный, неосвещенный и сырой. Все шаги эхом накладываются друг на друга так, что складывается ощущение, будто за тобой кто-то идет. Саске как всегда ведется и оборачивается. Еще один спуск в тренировочный зал, под ареной. Слышны крики и начало битвы. Сегодня вроде рыжий бьётся. Зал просторный, освещенный тусклым белым светом, как в больнице. Саске сбросил бутылку на пол и прохрустел костяшками. — Кого тут нужно обучить, придурки?***
Вообще, Нижний уровень для всяких отбросов не должен был предоставлять условий для выживания. Однако, тут была некоторая система районов, которые управлялись самыми матерыми тварями. Ничего необычного. Продуктовых магазинов не было. Зато было все остальное, но с водой небольшие проблемы. Еда завозилась два раза в день бронированными автономными фургонами. От одного из них как раз и шел Саске, поправляя сумку, надетую через плечо. Парень редко думал о том, зачем он здесь. Причиной была наркота, конечно. Но сегодня, когда он смотрел, как избивают и насилуют девушку, мысли пробились к его остатку разума. Почему ему теперь все равно? Сколько лет прошло? Достаточно, чтобы думать, что больше ничего не было в его жизни, кроме боев и наркоты. Все остальное — как будто фрагменты из сна. Девушка выкрикнула «Помогите», размахивая обрубком. Саске проходит мимо, понимая, что духота на улице невыносимая. Молния пронзает небо, но грома не слышно. Дождя нет. Просто невыносимо. Кажется, он просто весь состоит из боли. И больше ничего не сможет его убить, ранить, дать повод заплакать. Большая часть мыслей занята ловлей кайфа. Боями. И тем, что это не вечно. Он ведь не бессмертный. И когда он умрет, это будет лучший праздник. Вот и дом. Окруженный забором с биометрическим входом. Да-да, Орочимару балует. Иногда парню кажется, будто он его сучка. Саске скидывает вещи, ставит чайник, достает кремовый торт и чипсы. Включает пультом телек. Да, хоть вход биометрический, сам дом очень древний. Как и технологии на этом уровне. Раздолбав таблетки мефедрона, делает дорожки и занюхивается. Чай остыл, торт недоеден. Вся комната в идеальной чистоте. Недочитанная книжка только валяется у комода. Парень сидит на полу, опираясь спиной на кровать, и смотрит боевик, который уже видел тысячу раз. Тут нет ни телевиденья, ни интернета, а диски покупать он вечно забывает. Но это не мешает наслаждаться реально охуенным фильмом. На экране Пелли Шеволт достает пушку, приставляя к виску, и кричит, что покончит с этим дерьмом раз и навсегда. Саске кривится и отвечает ему, вторя голосу с телевизора: — Ты и так уже мертв, Пелли.***
— Ну что, что, готов, сраное ты чмо? — его друг, имя которого он вечно не может выговорить, а потому и запомнить, скакал вокруг него, в шутку ударяя в живот. Было смешно, он ведь намного меньше ростом Саске. — Готов. — Я тебя не слышу, кусок дерьма! Ты готов или нет? Парень оскалился. — Готов! — Ударь меня, давай! Саске делает хук правой так, что парнишу заносит чуть назад. Но мелкий пидор улыбается, напрягая мышцы. — Да, так, мать его! Теперь гони на ринг, разорви их всех! Разорвать ему хочется только себя. Эти шуточные поддержки перед боем уже порядком надоели. Хотя, признаться честно, все надоело. Если раньше он был эмоциональным, то сейчас все как будто сломалось и потеряло цвет. Надо поскорее с этим закончить. Саске вдохнул, и ворвался на арену под голос ведущего. Сколько народу, твою мать, что за дичь? Орочимару опять где-то подсуетился. Парень забрался на ринг под рев толпы. Встал и стал скучающим взглядом наблюдать за приближающимся оппонентом. Соперник слишком перекаченный и увесистый. Взгляд влево и вниз. Травма ноги, слабое место. Обратно, на шею. Он под стимуляторами. Бой заказан. А вот это уже интересно. Саске прищурился, но не двинулся с места. — Бой! Лысый кидается почти мгновенно, но Саске предвидит удар, уворачивается, ударяет по почкам, затем делает подсечку. Едва успевает отскочить от вылетевших ног, когда лысый с рывка поднялся. — Тебе не кажется нечестным то, что у тебя механическая рука, а у остальных нет таких привилегий? — толпа загудела, одобряя вопрос. Саске игнорировал. Просто еще один придурочный, вкидывающий что-то во время боя. — Но ничего, сегодня воздастся за всех! Я буду творить возмездие! — лысый поднял руки, неся свою чушь. Да делай что хочешь, честно. — Я буду мстить и за своего брата, — противник указал пальцем на Саске, не в силах сдерживать истеричную улыбку, — которого ты здесь убил, Учиха Саске. Внезапно наступила тишина, под которую лысый растягивал свою улыбку в невозможных пределах. Где-то краем глаза Учиха заметил, как Орочимару подорвался, как в жопу ужаленный, и куда-то убежал. Так. То, что я убил того придурка, всем известно. Этим никого не удивить. Но… он сказал, что я Учиха? Додумать эту мысль не было времени, потому что оппонент начал трансформироваться на глазах, выращивая вторые механические руки-пилы. Киборг. Пиздецки дорого для этих районов. Они не с этого уровня. Что, блять, происходит?***
Исход был очевиден. Он задевает моё лицо пилой и я, наконец-то, падаю в собственную лужу крови. Лысый добивает ногами, как сраный трус. Я не слышу толпы, и глаза видят все в кровавом тумане. Главное, чтобы Орочимару не вмешался. Пожалуйста, не надо его останавливать. Я так хотел умереть, и тут время пришло. Никто не должен вмешиваться. Он бьет меня каждый раз, когда я хочу вдохнуть. В глазах темнеет. И никто его не оттаскивает. Гипоксия, слабость и… Я скоро встречусь с тобой, Сакура.