Между ночью и днем

Через пару минут Ворон все же заговорил сам: - Юноша, я не сошел с ума и не устал жить. Но мои желания сейчас ровным счетом ничего не стоят. Так же, как ничего не стоили желания Рамиро или Ринальди. Я не горел желанием сдаваться вашему господину в белых штанах или ехать в Ноху. Но выбора у меня не было – я УЖЕ поклялся кровью и назад пути не было. И сейчас пути назад тоже нет. Ни у меня, ни у вас. Я не спал, когда приходила эта девочка. Это нельзя назвать сном. Вмешаться я не мог – это был действительно исключительно ваш разговор. Единственное, что могу добавить – насчет вашей клятвы мертвой кровью она не лгала. Выходцы говорили мне, что дочь Арнольда Арамоны каким-то образом стала Королевой Излома. Как вас угораздило принести клятву именно ей – я не знаю. – А что будет... что будет, если я нарушу и эту клятву? Еще одно землетрясение? Или еще хуже? Страх куда-то ушел, осталось только тоскливое чувство, что ничего теперь не изменить. Поздно бояться. – Я не знаю, – ответил Ворон после долгой паузы. – Не думаю, что холодная кровь может как-то повредить Надору или другим землям. Тут скорее речь о вашем собственном посмертии. Но это уже мои домыслы. – Значит, я не обязан был идти за ней? – Я не знаю, Ричард. И если вы спросите меня о том же самом еще раз – ответ будет тем же самым. Но мне кажется, что если бы вы ушли с ней, разрушений было бы больше. Дикон молча кивнул в ответ. Надо было сказать хотя бы „спасибо“, но слова застревали в горле. Все-таки эр Рокэ прав: Ричард Окделл не столько Человек Чести, сколько идиот. Человек Глупости. Алва, в его привычной манере, съязвил, что не спал, а он тут же в ответ окрысился. Хорошо еще, что не вслух. Хотя по лицу все и так наверняка видно было. И ведь даже если бы Алва мог вмешаться, он вовсе не обязан был этого делать. В конце концов, он и сам справился, без своего бывшего эра. Хотя если бы Алва сразу сказал, что не мог ничем помочь, было бы легче. Нет, говорить о том, что „эр его предал“, было бы глупо, но... Ворон ему уже давно ничего не должен, да и не был должен прежде. Просто как-то спокойнее знать, что невмешательство не было ни прихотью, ни издевкой. Дочка Арамоны, такая же мерзкая, как ее „папенька“ права в том, что и Ворон, и Робер его презирают. Как презирали и Катари, и эр Август. Только вот у Алвы и Робера для этого есть причины. Говорят, позор можно смыть только кровью. Глупость, наверное, тоже. Смерть платит по всем счетам. Но до чего же обидно, что все сложилось именно так, как сложилось. Ему еще и двадцати лет не исполнилось, а позади одна только мерзость. Ворон сел на самый край озера и опустил руку в синюю воду, словно пробуя, не слишком ли она холодная. Вода была теплой, как парное молоко – это Дикон помнил точно. Теплой и мягкой. Холодной была только одна волна – которая вышвырнула Дикона на берег. – Эр Рокэ, наверное вы правы, что для всех было бы лучше, если бы вы меня к себе оруженосцем не взяли и меня просто отправили бы в Надор. Я бы продолжал злиться на власть Олларов, но не мог никому навредить. Надор был бы цел и вообще. Алва пожал плечами и чуть заметно поморщился. – Но лучше всего было бы, если бы меня по какой-то причине услали домой, когда мы вернулись в Олларию с победой. Тот год... это было самое интересное в моей жизни. И я хоть чему-то научился. – Мне посочувстовать вам, что не отправил вас в Надор вовремя? – Нет. Я бы все равно вернулся... – Какая прелесть. – Здорово было бы начать с начала с того момента, когда я пришел домой с перстнем с ядом, – Дикон поймал себя на том, что даже вслух при Алве говорит о его доме „пришел домой“, но решил, что оправдываться как-то глупо. Катари говорила, что Ворон никогда не был мелочным, так что он вряд ли подумает, что Дикон считает дом Алвы своей собственностью. Он не считает, просто... Алва ничего не произнес, и Дикон торопливо продолжил: – Эр Рокэ, дело в том, что... я даже представить себе не могу, что бы убедило меня в тот день в том, что Штанцлер не прав. Я хотел спасти Катарину и Людей Чести... - От Штанцлера? Голос Алвы звучал настолько рассеянно и задумчиво, что Дикон едва не принял это за чистую монету. - Нет, от себя самого, - огрызнулся он. - О, это все равно, что пытаться спастись от селевого потока. - Но ведь никакого списка не было, правда? И вы не собирались убить Катарину? - Не было. Не собирался. Юноша, вы уже на второй круг со своими вопросами пошли... - Да хоть на четвертый, я просто хотел сказать „спасибо“! – буркнул Дикон обиженно, но обида тут же испарилась – Алва соскользнул в воду, тихо, почти бесшумно. И вода его приняла. Пара часов прошли в тишине, Алва больше ничего не сказал, а спрашивать было больше не о чем. Дикону было жаль, что еще немного – и все закончится. Изменить уже ничего не изменишь, прошлого не вернуть, да и от настоящего остались какие-то осколки. Конечно, можно себя успокоить, что если бы он был эру Рокэ совсем уж неприятен, он бы не пускался в сколь бы то ни было пространные объяснения. Припечатал бы чем-нибудь язвительным и все. Но в самом начале Алва сказал, что он сейчас с Диконом нянчится не ради Дикона, а ради Талига. Будь же воля Алвы - убил бы на месте. Лучше бы уж убил, чем так – узнать, что абсолютно все, чем жил прежде – пустышка. Но паршивей всего узнать, что сам погубил свой Надор. Какой же он Повелитель Скал после этого? И ведь было, было множество моментов, когда он мог попытаться во всем разобраться до того, как натворил все это. Все было на поверхности, а он не думал. А сейчас – поздно. Можно только ждать, когда Алва достаточно придет в себя, чтобы завершить начатое. И от этого неожиданно спокойно – от него самого уже совсем ничего не зависит, можно просто ждать и чувствовать, что не один в этих арханами забытых пещерах. Или не забытых, неважно. Главное, что он тут оказался не один. И можно сидеть, ждать и слушать чужое дыханье. И тишину.