Между ночью и днем

Несколько дней пролетели в сплошной круговерти. Ночевать Дикон остался в доме Алвы, заняв ту комнату, в которой спал еще оруженосцем. По-прежнему каждую ночь сны снились такие, что вечером он был готов заняться чем угодно, только не идти спать. Лабиринт, Изначальные твари, рушащийся Надор... Зато просыпаться в этой комнате было спокойно – словно возвращался в то прошлое, когда еще не успел наворотить непоправимых дел. Герард принимал его страх за желание как можно быстрее вернуть дому прежний вид и старался помочь, чем мог. Дикону было непонятно – как же так, сын настолько не похож на своего отца! Если бы такое рвение проявлял начальник Лаик, было бы ясно – тупой как пробка боров хочет выслужиться. А сын Арамоны просто хотел сделать все так, чтобы Ворону было приятно. Доставить радость своему эру. В смысле, соберано. Наверное, он пошел в мать. Ту светловолосую воблу, которую эр Рокэ сделал дуэньей Айрис. Ту самую воблу, которую Ворон то ли в шутку, то ли всерьез сравнил со святой Октавией. Ну не мог же он считать ту женщину хоть сколь бы то ни было красивой?! Или мог?.. Вставал Герард очень рано, и Дикону казалось странным, что теперь его такое в людях не раздражает. Прежде наверняка первой мыслью было бы „чернь всегда встает с петухами, вот по сынку Арамоны и видно, из какой он семьи“. Теперь же было чуть спокойнее, что в зимней утренней хмари он не один – можно не лежать в кровати, пялясь в потолок, а встать и спуститься вниз, чтобы позавтракать под веселые комментарии Герарда, до невозможности бодрого и жизнерадостного, словно он спал с раннего вечера до позднего утра. Ложились они поздно – спешили организовать все как можно быстрее, и Дикону приходилось признать, что без Герарда он бы не справился, по крайней мере, не справился так быстро. В хозяйственных делах соображал этот новоявленный рей отменно. Интересно, а что он скажет, если предложить ему весной поехать в Надор? Само там все не восстановится, да и одним своим присутствием не поможешь, нужно будет прикидывать, что делать и в каком порядке, с Герардом же такие вещи обсуждать хорошо – ему много полезного в голову приходит, причем такого, до чего Дикон сам не додумается. Только зачем ему тащиться в разрушенные земли? У рея Кальперадо и свои есть. В теплом и уютном Кэнналоа. Где никаких бедствий не было и быть не может. Потому что принадлежат они другому Повелителю. Который не клянется направо и налево, не думая. * * * Алва вернулся в свой прежний дом, и Дикон все ждал, что тот похвалит за хорошую работу – они ведь с Герардом так старались, чтобы организовать все как можно быстрее. Но Ворон ничего не сказал, и от этого было обидно до зубовного скрежета. Неприятнее всего было, что как раз Герард после переезда Алвы сиял, как начищенная бляха – его-то наверняка похвалили за рвение и старание. Не то что бы сынок Арамоны не старался – это Дикон понимал прекрасно, но старался же не только он один. А Дикона и его усилия вернуть все в доме в первозданный вид Ворон словно не заметил, словно как ни в чем не бывало вернулся после Саграннской кампании. Сказал только, что кэнналийские слуги приедут со дня на день. И все. Злиться из-за этого на сынка Арамоны не выходило – он не выслуживался, не лебезил, не делал подлостей. Он не виноват, что Ворон относится к нему лучше, чем к Окделлу, это сам Дикон виноват в том, что все так сложилось. Рей Кальперадо не подсыпал никому яда в вино, не осуждал на смерть, не предавал. Так что все справедливо. Вот и сейчас эр Рокэ поручил ему с Герардом – или, скорее, Герарду с ним – разобрать кипы старых бумаг, но в результате они оба – вместе – удостоятся лишь вежливого кивка, а своего „кэнналийского рея“ Ворон похвалит лишь когда Дикон уберется из комнаты. Альдо так тоже делал, только тогда теплые слова доставались самому Дикону. Фальшивые слова и фальшивое тепло фальшивого Ракана. Эр Рокэ – настоящий, но его слова – не для Дикона, как бы это ни было обидно. Алва имеет право злиться, но... но до чего же паршиво всякий раз ощущать, что тебя терпят и не более. Верно, эр Рокэ сразу сказал, что не рад видеть его рядом с собой и что Дикону лучше бы убраться в Надорские развалины и не путаться под ногами или, на худой конец, попроситься к Роберу. С Робером было тяжело именно потому, что тот жалел и сочувствовал. А еще вокруг него постоянно крутились Спрут и Карваль. Перед Спрутом нужно было извиниться, пока Ворон не напомнил о своих словах, а извиняться очень не хотелось – Придд наверняка сделает вид, что ему на все наплевать с высокой колокольни, а прежде всего наплевать на Ричарда Окделла и его извинения. Поэтому Дикон старался с ним не встречаться – если Ворон спросит, можно будет с чистой совестью сказать, что они как-то не пересекались. Карваля же Дикон опасался, хоть и понимал – теперь экс-генерал против воли Эпинэ уже не пойдет. Они столкнулись во дворце на следующий день после разговора с Робером. Столкнулись и замерли. Дикон не придумал ничего лучше, кроме как сделать вид, что ничего не случилось, безразлично кивнуть и пойти дальше – он сам сказал Роберу, что не стоит разжаловать этого человека до капитана и отсылать в Торку. А за сказанное нужно отвечать, а не жаться по углам. Тем более, решение было верным – в этом Дикон не сомневался. Наверное, и вправду было бы лучше податься в Надор. Ларак уцелел и сейчас принадлежит ему, правда добраться туда этой зимой будет сложно – дороги так и не восстановили, поэтому даже гонцов в тот медвежий угол не посылают без особой надобности. После Зимнего Излома так и не посылали, отложили до весны... ну так то гонцы, а он бы по перевалу доехал и ничего. Жаль только, что Герарда на такое не уговоришь, он от своего соберано так просто не отлипнет. И правильно сделает – чего ради? Из-за того, что горе-Повелитель Скал внезапно решил записать новоявленного кэнналийского рея в друзья, наплевав на разницу между эориями и навозниками, просто потому, что к нему хорошо относится „сам Рокэ Алва“ и потому, что он знает – и понимает! – поэзию Дидериха? Чушь какая. – У вас тоже голова болит на закате? Вопрос Герарда застал его врасплох, и Дикон непонимающе уставился на приятеля. – Вы уже давно над этой распиской сидите и время от времени лоб трете, – пояснил Герард, – вот я и решил, что у вас голова разболелась, как у эра Рокэ. – Я просто задумался. А у него болит голова? Мне он этого не говорил. Герард прыснул смехом: – Вашему чувству юмора можно только позавидовать. Раньше думал, что только эр Рокэ так шутить умеет – с совершенно серьезным лицом, потом понял, что герцог Придд ему в этом фору дать может, а теперь и вы... Дикон пожал плечами. Просмеется – сам пояснит, не в первый раз. Забавный характер – везде шутки мерещатся. Хотя лучше шутки, чем выходцы или еще какая-нибудь дрянь. – Я прямо представил, как эр Рокэ подходит и говорит так задушевно, как Селина: „Герард, у меня голова болит. Каждый закат. Досада какая...“ Дикон фыркнул – картинка выходила действительно смешной. – Вообще-то, я что-то в этом духе и представлял, только не так комично. Ворон мог попросить вас принести какое-нибудь лекарство, поэтому вы и узнали. – Нет, со мной он о таких вещах не говорит. Просто это заметно, что у соберано на закате часто голова болит. Он же никогда на этот период ничего не планирует по возможности, только если что-то неотложное. Ну и заметно, как он голову держит и вообще... Не знаю, мигрень это или что-то другое, но лезть с советами я не решаюсь – эр Рокэ в таких вещах лучше меня разбирается. Вот только... – Что? Герард вдруг покраснел. – Когда матушка приедет, я хочу поговорить с соберано, и хотел попросить вас присутствовать при разговоре, для моральной поддержки. У меня в детстве часто болела голова, и маменька гладила меня по голове водой, я не знаю, как это объяснить. Это не массаж и не ласка, это скорее что-то из старых верований – этому матушку моя няня обучила. Я из этого ничего не запомнил толком, но там упоминались четыре молнии, четыре ветра, четыре волны и четыре скалы – как в тех словах, которыми выходцев прогоняют. Мне это помогало, может, и соберано поможет? – Понятно... – протянул Дикон растерянно. Он-то ничего не замечал. Ну уставал Ворон к вечеру, потом снова расходился – с кем не бывает? А сынок Арамоны приметил. – Ну так что скажете? – Вы правы. Если считаете, что мое присутствие чем-то поможет, а не навредит, конечно, я буду рядом. Герард облегченно улыбнулся. – Спасибо. А с распиской что? Раз вы над ней так задумались, значит, там что-то серьезное? Дикон кинул взгляд на бумагу. Что-то про закупку древесины. Подпись Айнсмеллера. Наверное, та афера с Дорой, когда гнилые доски закупили. Мерзкая история. – Нет, ничего серьезного. Я всего лишь задумался. – Извините, герцог Окделл. Не думал, что лезу во что-то личное. Герард отвернулся к своей стопке бумаг, которую успел разобрать почти всю. Хотелось бы думать, что дело тут в бумагах, а не в том, что сынок Арамоны соображает лучше эория. И меньше отвлекается на мысленное нытье. Закатные твари, а ведь он обиделся. Они все еще не перешли „на ты“, но „герцогом“ Герард давно уже называл его только при Алве, а уж „герцогом Окделлом“... – Не личное. Я думал о том, что мне надо было последовать совету эра Рокэ и отправиться в Надор. – Зимой? Там же гораздо холоднее, чем в Олларии, и снегу много выпадает. До весны ничего восстановить не удастся все равно. – Я тоже так решил, – кивнул Дикон. Ничего он не решил, просто надеялся, что Ворон все простит и забудет. Надеялся, что все будет по-прежнему или даже лучше – теперь-то он знает, каких ошибок не совершать. И теперь над ним не зудит эр Август. – Правильно решили. Если бы вы сразу в Надор уехали, дом удалось бы вернуть в первоначальный вид не раньше, чем приедут кэнналийские слуги, а эру Рокэ тут нравится гораздо больше, чем во дворце. – Только он даже не удосужился сказать, что я справился и смог все сделать так, как было! – выпалил Дикон возмущенно и тут же замер, наткнувшись на взгляд Герарда. Приятель смотрел на него так, словно Дикон швырнул в него снежком из-за угла и попал прямо в лоб. Смотрел и молчал. Леворукий, до чего же неловко вышло!.. – Вас же он за эту работу похвалил, – буркнул наконец Дикон. – Да, я понимаю, что мы просто восстанавливали то, что я сам и покрушил прежде, но... Закатные твари, до чего же жалко звучат эти слова, словно капризному ребенку на ярмарке леденец не купили. Та жуткая девочка, Цилла, наверное тоже так ныла, когда была человеком. А может и после тоже. Герард покачал головой и неуверенно улыбнулся: – Я не знаю, с чего вы взяли, что эр Рокэ меня за это хвалил как-то отдельно. И не понимаю, что именно вы ждали от него. Что он скажет, что мы чудесно восстановили все после ваших попыток изменить дом? Да гори все синим пламенем!.. – Именно! – Шутите? Дикон сжал кулаки. Только ссоры с Герардом ему и не хватало. Причем ведь на ровном месте все началось, всего лишь потому, что он задумался, а потом сдуру выложил сынку Арамоны всю правду. – Послушайте, герцог, вы или шутите так, что я не понимаю, или... или я просто не понимаю ход ваших мыслей. Злость ушла, осталась усталость и стыд. Хорош бы он был, если бы сорвался сейчас на Герарда. В конце концов, Ворон прав, а ныть попросту стыдно. – Я не шучу. Впрочем, давайте забудем этот разговор. – Нет, постойте. Я хочу понять, зачем вам было нужно, чтобы эр Рокэ лишний раз ткнул вас носом в то, что вы натворили? Сказать, что мы все хорошо восстановили - это как раз и было бы щелчком по носу и очередным напомнанием о том, что вы тут устроили, пока у власти был этот... таракан. А эр Рокэ решил замять это все и сделать вид, будто ничего и не случилось, будто он вернулся к себе домой после очередной военной кампании и все на своих местах, все нормально. По-моему, большего в этой ситуации и сделать невозможно. Дикон удивленно моргнул. А ведь Герард прав. Закатные твари, ну почему правы всегда другие, а он сам вечно делает глупость за глупостью?! Хорошо еще не при Вороне такое брякнул. – Вы правы, рей. Я просто как-то не подумал... Ворон сказал бы что-то вроде: „Вы вообще не думаете, а если пытаетесь, то выходит какое-то непотребство“. И был бы прав. – В таком случае, хорошо, что мы об этом поговорили, – произнес Герард примирительно. – Предлагаю прерваться и сделать круг по городу. И лошадей промнем, а то они совсем застоялись, и сами проветримся. Соберано хотел, чтобы мы закончили с бумагами к вечеру, осталось не так много – все равно успеем. Что скажете? Дикон кивнул. Разговаривать хотелось меньше всего. Настроение было препаршивое, хотя ничего по-настоящему плохого не случилось. Подумаешь, поговорил с Герардом, выслушал его точку зрения и согласился с нею. Хуже было бы, если бы весь этот бред услышал эр Рокэ... Герард не пытался завязать разговор, и если что-то и произносил вслух, то обращаясь к своей лошади, та тихо всхрапывала в ответ. От этого молчания было чуть легче. Ну почему все так нескладно, до мелочей? Герард предложил прокатиться на лошадях, и Дикон тут же отправился в свою комнату за плащом и перчатками, даже не подумав зайти на кухню за лакомством для Соны. Он всегда, выходя из дома, приносил ей какое-нибудь лакомство, а сейчас совершенно вылетело из головы. Герард сообразил захватить с собой две морковки, и на ее долю тоже, поэтому Сона не обиделась, но на фоне всего остального это настроение не улучшило. Дикон сам не заметил, как они оказались у ворот. Дора? И как их сюда занесло? Ну да, куда ехать – решал он сам, Герард просто следовал рядом и молчал. Они въехали внутрь, и Дикону показалось, что он провалился в прошлое. Только что перед глазами был пустая заснеженная площадь, и вдруг нахлынул весь тот ужас, о котором Дикон после коронации Альдо и не вспоминал толком. Помнил лишь,что очень злился тогда на толпу, на Робера и Спрута... А ведь это была его обязанность, проследить, чтобы все прошло спокойно и радостно. Да, готовил празднество Айнсмеллер, но он-то сам должен был хотя бы ознакомиться со всем, а не только думать о том, в какой одежде он поедет и как рано ему придется встать! В одном из снов Синеглазая говорила, что неважно, каковы люди, важно, что эории за них в ответе. А тогда, на том кошмарном „празднестве“ настоящими эориями были лишь Робер со Спрутом, а он сдуру оказался в толпе, за которой не уследил, и только злобился на всех и вся, как мерзкая ювелирша. От воспоминания о гадкой девчонке стало трудно дышать, Дикон судорожно рванул ворот плаща, почувствовал на плече тепло чьей-то руки и пришел в себя. Все в порядке. Он в Доре, но тот кошмар уже давно позади. Позади. – Вы в порядке? – Д-да. Просто вспомнил... Дикон медленно выдыхнул и погладил Сону по черному боку. А может рассказать Герарду про ту девчонку? Слушать сынок Арамоны умеет... Леворукий, ну как же он мог забыть, что Цилла – сестра Герарда?! – Герцог? Только не говорите, что с вами все в порядке. Не поверю. Что происходит? – Ничего. Просто я вспомнил вашу сестру. – Циллу? Но вы ее не видели, когда мы приехали в Олларию... – Я видел ее уже после смерти, – Дикон поежился, – но только в Лабиринте узнал, что она ваша сестра. Потом как-то не вспоминал. Что еще сказать, Дикон не знал. Герард подал коня назад и улыбнулся, толькло как-то невесело: – Вас смущает общество родни выходцев? Верно, одно дело вытерпеть новоявленного рея, другое... – Не несите чепухи, – оборвал его Дикон резче, чем собирался. Чтобы как-то сгладить эту резкость, он добавил с усмешкой: – Кажется, это все-таки моя черта. И уступать ее вам я не собираюсь. Рей не ответил, только успокаивающе погладил своего коня – тот наверняка почувствовал настроение всадника и занервничал. – Рей, дело не в вас. В ней. Она... Извините. Герард пожал плечами и отвернулся. – Я никогда ее не любил, она была очень вредной и злой. Селина и другие сестры – они совсем другие. А эта... кукушонок какой-то злобный. Даже когда с ней играли, всегда норовила или укусить, или что-то сломать. Я не знаю, почему. А потом отец стал выходцем и забрал ее с собой. Я ее больше не видел, но... Соберано сказал, что Цилла стала Королевой Излома – той тварью, вокруг которой вся скверна и собирается. И которая эту скверну распространяет. Скверну, гниль и смерть. Наверное, я должен ее пожалеть, но не могу. Мне маменьку жалко – она из-за этой дряни переживала очень. А я не могу. Мне только хочется, чтобы Цилла упокоилась с миром. – Я ее видел во время Октавианской ночи. И в Доре. И потом... Рей, вы сказали, что Королева Излома распространаяет скверну и гниль? – Да. Так говорил эр Рокэ, а он не ошибается. Там где выходцы сон наводят, может натечь скверна. От нее и совсем новые бревна и доски могут почти мгновенно сгнить и почернеть, порасти ядовито-зеленой плесенью... – Т-точно. Такое было, когда ваш отец ко мне приходил. Он предупредить хотел, а я не понял. – Эр Рокэ говорит, что выходцы очень многое говорят не напрямую. – Как же я раньше не сообразил?! Ведь все на моих глазах было! Она прыгала по дощатому настилу, потом влезла на помост для жонглеров и кривлялась оттуда... – Вы думаете, он поэтому обвалился? – Я уверен! Тогда все решили, что поставщики были нечисты на руку и сговорились с Айнсмеллером, но они клялись и божились, что поставили хорошие годные доски. Рабочие тоже говорили, что доски были в порядке, но их не слушали. Мало ли что простолюдины болтают, наверняка это они из страха, что и их накажут, что знали о гнилье и не предупредили. Настил не был гнилым. Он сгнил, когда она... Дикона передернуло. – Думаю, вы правы. А что с поставщиками? – В каком смысле? – Раз они невиновны, их необходимо оправдать. Закатные твари, ну почему Герарду это в голову пришло, а он сам только о том и думал, насколько жуткая эта Цилла?! – Точно. Кажется, их сослали на каторжные работы. Не уверен, что они еще живы, но... – Но нужно во всем разобраться как можно быстрее. Только я бы сначала поговорил с герцогом Эпинэ, а не с соберано – на соберано и без этой истории много навалилось. А ему бы по-хорошему еще неделю-две отдыхать нужно. – Верно. А он бы, не думая, вывалил все это на Ворона... Кретин да и только. Хорошо еще, что у Герарда голова на плечах есть. – Герцог, давайте сделаем так: вы сейчас отправитесь к герцогу Эпинэ, а я вернусь к бумагам. До вечера я их и сам разобрать успею. Заодно и отложу в сторону те, что касались Доры. – Договорились и... мне жаль, что с вашей сестрой так вышло. – Мне тоже. Увидимся вечером.