Цена рассвета

Что такое жизнь? Это свет светляка в ночи. Это дыхание бизона, когда приходит зима. Это тень, ложащаяся на траву и тающая на закате...

      Шерсть бурого волка была заляпана кровью, одно ухо мерзко изодрано, а ноги утопали в обилии снега, отчего он тяжело передвигался, глубоко дыша. В глаза бил попутный ветер, в котором кружились комки снега, отчего хищник не разбирал дорогу и, похоже, уже давно сбился с пути. Он чувствовал, как лапы кровоточат, а раны на ногах пронзают иглы боли и холода, тело же его окутала непрошибаемая усталость. Глаза непроизвольно закрывались, и ему безумно хотелось упасть в снег и уснуть – забыться в морфии сна, легко отдаться в руки смерти, замёрзнув. Но он не мог. Не сейчас, когда от него зависела чья-то жизнь. И не просто «чья-то», а его любимого несносного брата, который прижался своим хрупким, слабым телом, согреваясь и дрожа на его спине.       Волк повёл носом, тот засыпал, волк встряхнулся, не давая ему уснуть. Он понимал, что уснув – уже не проснуться. Затявкав, он старался привлечь внимание, услышав около загривка бурчание и почувствовав, как тонкие, явно оледеневшие пальчики сжимают шерсть, немо говоря, что с ним всё в порядке.       Оборотень понимал, что ещё ничего не в порядке: они посреди полей, и нет белому горизонту конца. Альфа молился, что бы уже скорее появилось очертание кромки леса, где шанс отдохнуть и согреться, укрывшись под корнями деревьев, будет намного больше. Он не мог даже думать о еде – это было несбыточной мечтой. Будь даже крольчатина, которую не признавали такие бывалые охотники, как он, дичью которых была скорее кучные кабаны и крупные лоси. Быть сыном вожака – брать самое лучшее из даров единой природы-матери и доказывать уже в таком юном возрасте своё превосходство.       За этими мыслями последовали уже другие, от которых сердце больно сжималось: они уже больше суток в пути, не давали себе отдыха, силы на исходе. А перед глазами всё ещё свежа картина горевших домов, крови сельчан и приказ оммы "бежать", что они и сделали. У них не было и шанса, останься они там. Волк ненавидел себя за то, что на деле он оказался просто щенком, не способным защитить свою семью, стаю, дом, где они родились, выросли и воспевали песни о Первом волке, Единой природе и о духах, что должны были защищать их.       Прорычав и притоптывая ногами, всё больше утопая в мягком снегу, он повёл носом, стараясь уловить хоть маленький отголосок запаха, который мог привести их к отдыху, теплу и, наконец, еде – ничего нет, как и больше часа назад из-за снега и сильного ветра, свит которого отдавался болью в ушах. Озлобленно он бросился вперёд, яростно притоптывая, понимая, что они ходят по кругу и нет им спасения.       – Стайлз, милый, – хриплый голос над ним. Альфа остановился, поднимая уши, дрожа. Не сейчас, нет времени придаваться отчаянию. Сейчас он должен мыслить здраво, прислушиваясь к волку, который его ведёт, а не человеческому уму, отдаваясь эмоциональному порыву и страху за их жизни. На нём ноша, которую волк и он должны пронести вместе. Слишком ценная ноша, которую он безмерно любит, его единственная семья, его стая, – Мы справимся!       Собравшись, пыхтя, выпрямившись, поднимая голову, он завыл громко и отчаянно, но не как слабый волчонок, а как настоящий волк, коим он должен быть. В его вое была боль, уныние, которые пропитали его, но и сила, которую он унаследовал от вожака, всё ещё горела в его груди и теперь этот титул принадлежал ему, как последнему оставшемуся альфе стаи Омахо, из рода Ноа. Их стая гордо несла титул крови предков Великого Хищника многие годы, ещё при первой песне, когда тотем янтарного волка поглядывал на них алым взглядом. Волк, что оберегал их народ, кому молились и кого воспевали.       Альфа, пробудившись, блеснув красными глазами, чувствуя переполнявшую его силу и тихое биение сердца брата, бросился на север.       Волк укрывал своим телом мальчишку, зализывая его мягкий и нежный живот, где была рана, уже начавшая затягиваться, а тот только теснее прижимался к тёплому животному, водя ладошками по густой шерсти, где запеклась кровь. Было почти уютно, так привычно, если бы только не болезненная утрата, горечь на языке, которую не проглотить. Но только смотря в глаза мальчишки, внутри всё кружилось. Волк понимал, что он не один. Они всё ещё вместе, теперь на них лежит бремя возрождения их былой стаи, они справятся, будут вместе, как и раньше. Стайлз должен сохранить эту единственную нить, что когда-то вела его к дому. Но также он никогда не забудет убийц его семьи, обязательно расплатится кровью за смерть его стаи. Кровь за кровь.       – Что мы теперь будем делать, Стайлз? – пробурчал мальчик рядом.       Если бы он знал ответ на этот вопрос. Будущее было слишком расплывчато. Он только знал, что нужно что-то делать, а первое, что приходило в голову – бежать отсюда как можно дальше, ведь опасность всё ещё дышит в затылок, и это только вопрос времени, когда волки из рода Вукула выйдут на их запахи и следы, которые они небрежно оставляли за собой. Как это было глупо, но в эту погоду, да и со слабым братом на спине не было времени о чем-либо думать.       Уйти. Но куда и зачем? Кто их примет в свою стаю? Смогут ли они там выжить, особенно с братом. Он был редкостью и, прознав про него, все сильные волки захотят его к себе. Да его там в два счета разорвут в клочья, не в силах поделить. Стайлз не мог этого допустить, не когда он так слаб.       Омеги всегда были важной составляющей древа любой стаи. Они были матерями, отцами, именно за ними стояла ответственность укрепления рода, рожая и выкармливая альф, которые потом становились сильными вожаками и воинами, воспитывая бет, которые были прекрасными охотниками, и омег, на которых было возложена функция воспитание членов семьи, приготовление еды для селения и поддержание уюта очага. Они умирали, как и альфы, за своих детей, были готовы убивать за волчат даже самых сильных волков, стоило только им попасть под их сомнение. Омеги всегда были знаменательной частью любой стаи, а такие, как его брат, и вовсе священны, перед ними преклонялись другие вожаки и альфы стаи. Всему этому его и учили родители: этой ответственности за слабую часть их семьи, как и тому, что все они: альфы, беты и омеги, - связаны в крепкий узел, и нет стаи без этих составляющих.       Волк поднял голову, смотря сквозь корни деревьев на буран, что кружился снаружи. Они пришли к лесу, о котором когда-то рассказывал его отец, направляя их сюда к спасению. К их прибытию сгустились сумерки, Стайлз прошёл в самую гущу леса, выбрав, на его взгляд, самое старое, но твёрдое, с толстыми корнями и крепким стволом, дерево. Он вырыл когтями под ним глубокую яму, укрываясь от мороза, что крепчал. Улёгшись и спрятав своим телом брата, он так и уснул.       Тяжёлые лапы ступали по мягкому снегу, утопая в нём, бурый волк смотрел вперёд, склонив голову и выглядывая меж кустов, ветки которых лежали на земле от веса снега на них. Он тихо фыркнул, выслеживая грузного кролика. Он слышал быстрое биение его сердца, хруст снега под его лапами и стук зубов, когда он грыз найденный корень. Про себя Стайлз пожаловался, что за целый день не вышел ни на один след даже маленького оленёнка или того же кабана, должно быть они передвигались тучкой, ища более благоприятные для них земли. Разинув пасть, оттолкнувшись одним рывком задних лап, он вгрызся в холку кролика, чьё биение сердце прекратилась, как только альфа сжал лезвие зубов, пронзая шею жертвы. Выплюнул тушку у собравшейся кучи, которую он старался закончить до вечера, чьи сумерки опускались довольно рано, что следует ожидать от жгучей зимы, которая никогда не была благосклонна к своим обитателям в охваченных ею краях.       Поднимая голову, как и уши, волк с брезгливостью смотрел на бездыханных зверьков. Он никогда не любил кроликов, ведь как ни старайся изящно их убить со всеми сложившими традициями охоты, как учил его вожак: благородно, с уважением равному себе жителю леса, они всегда умирали со страхом в сердце. Этот липкий ужас оставался на языке, и, даже при прожарке, этот горький, дохлый, словно разложившееся тело, вкус отдавался в горле, от чего лишь хотелось вытошнить всё съеденное.       Он вновь фыркнул, вгрызаясь в тельце, собирая каждую пойманную им жертву, отправляясь к брату. Сейчас нет времени, да и не в том положении они, чтобы отказываться от даров леса, что преподнёс тот в такой холод. Он наступает при первом опавшем снеге, и не сыскать даже белку на дереве, не говоря уже об оленях, или, уж о чём не стоит мечтать, лосях. Да и он, пока ещё простой волчонок, не смог бы уложить такого тучного и благородного зверя.       Сладкое мясо, вкус которого до сих пор ощущался на языке, съеденное ещё две полные луны назад, когда они последний раз выходили со стаей деревни в их родной лес. Он помнил, как его омма разделывал принесённый его вожаком лося и другую живность, что были пойманы ими. В тот месяц духи леса были щедры к ним, и они запаслись на зиму шкурами, мясом, корнями лечебных растений и овощами. Этот год должен был быть спокойным и радостным. Перед глазами до сих пор проносились дети селения, с которыми всегда возился столь же активный брат. Только ему хватало сил перенести их ропот, игры и улюлюканье и при этом не падать с ног от усталости в конце дня, ведь маленькие волчата в их стае всегда были и оставались полны жизненной энергией, они были их будущим. Альфа помнил, как его омма первым, на правах пары вожака, разделывал священное животное, сохраняя обычаи и традиции и обучая им других омег, воспевая благодарность Первому волку и хранителю леса, отдавая первое вырезанное, сырое сердце главному альфе, за которым следовала стая, после, его братья, кто отличился в сезоне охоты и тем, кто проявил себя сильным воином. Тогда Стайлзу впервые вручили печень, что означало похвалу деревни, и он видел гордость в глазах отца и оммы, как и яркие, светящиеся янтарём глаза брата, что смотрели на него. В тот момент тепло наполняло волчонка, а от пронизывающих эмоций ему оставалось только выть и петь о счастье.       Стоило только Стайлзу добраться до нужного дерева, от которого он ушёл на охоту ещё с восхода солнца, как омега поднялся, а в его глазах стояли слезы. Мальчишка бросился вперёд, спотыкаясь, волк слышал надрывный стук его сердца, что означал страх. Он зарылся лицом и руками в шерсть бурого волка, всхлипывая.       – Тебя долго не было, и я… прости, мне не стоило так думать, это просто кошмар и… я всё ещё боюсь, – Стайлз очень хорошо знал, как тяжело даются эти слова брату. Признать свой страх. Их всегда учили быть сильными волками гор У–кау, где они жили.       Омега потом долго говорил. О несущественном: о снежинках, которые он разглядывал, пока не было Стайлза, о корнях, что он смог выкопать под деревом и ветках, что успел собрать для костра. Они под ночь разожгли костёр, около которого грелись, хоть альфа и не принимал несколько дней человеческую форму, шерсть его волка мало грела в холодные ночи зимы, при том, что этим теплом ему стоило прогреть человеческое обличье брата. Хоть омега и родился щенком, как и большинство волчат в стае, встал на человеческие ноги уже к двум годам, что было редкостью, ведь обычно волки принимали людскую ипостась только в четыре, а некоторые и вовсе к пяти, после чего омеги могли принять свой облик вервольфа только в период первого цикла, в отличие от альф и даже бет, которые могли делать это с рождения.       Они медленно поедали мясо кролика, что был пожарен на костре. Альфа морщился, заставляя себя проглотить добытую еду. Хоть омеги и имели превосходный нюх, что был лучше чем даже у альф и бет, но они никогда не могли понять вкуса добытого на охоте животного. Только альфы могли ощущать все эмоции живых существ, что окружали их. Омеги только с возрастом могли лукавить, играя хвостом, учиться прятать свои чувства, чем и принуждали кипеть кровь в жилах у альф, завлекая уже не только благоуханием. Стайлз посмотрел на брата и невольно представил, каким будет омега, когда тот вырастет, ведь даже в юном возрасте он умело крутил вожаком, их отцом, как и им самим.       Когда лес затих, погружаясь в дрёму, Стайлз укрыл брата своим тяжёлым телом, согревая от морозов, что начали крепчать. После первого снега начинался отчёт цикла Квакиутль, что праздновался у них. Это означало начало сна леса, когда его дух ослабевал и уходил на покой, а вместе с ним же уходили и предки, что защищали стаю. Проснётся дух только с первым рождением весной волчьего аконита. После семи ночей выпавшего первого снега они всегда устраивали танцы вокруг огромного костра в центре селения, разряжаясь в духов тотема, вешали ветки рябины на дверях каждой хижины. Их шаман играл на бубне, принося последнюю благодать Первому волку, предкам и духу леса перед сном. После омеги перевоплощались во вторую ипостась, напевая в ночное небо, усыпанное звёздами и купаясь в свете луны с остальными жителями, и убегали в лес, где придавались игрищам. Брат любил такие праздники, разряжаясь вместе с шаманом в ровню в разнообразные яркие леггины, платья-куб и варбоннет*, что развевался на его голове пёстрыми, яркими перьями. Это разрешалось носить только шаману их стаи, но только его брату спускали всё с рук. Он бегал так по деревне, разнося собой радость, он был и оставался главным источником тепла в Ноа.       И сейчас омега оставался последним светлым лучиком в сердце Стайлза, удерживающим от окончательного провала в кромешную тьму отчаяния и горя. Маленький ребёнок, ради которого альфа хотел жить и продолжать сражаться, ведь тот заслуживал небесных благ.       Этот ритуальный праздник как раз должен был пройти сегодня ночью, а ещё восемь ночей назад, когда ничего не предвещала беду, их селение жило размеренной жизнью, пропитанной обыденными делами и предвкушением подготовки перед праздником. Огонь войны отнял всё это в одно мгновение, а волка заставил повзрослеть в одну секунду, взяв на себя обязанности главы рода, как на последнего альфу Ноа.       Луна свисала высоко над ними, освещая лес серебряным светом, в котором сверкали кристаллики снежинок. Подул ветер, ударяя по носу волка, который с дуновением этого воздуха поднял морду, а вместе с ним и мальчишка рядом.       – Стайлз? – омега сжал в кулачках мягкую шерсть, прижимаясь к нему всем телом, – Волки…       Альфа оскалил зубы, зарычав злобно. В принесённом ветром запахе слышался дух горелого и железный аромат крови. Стайлз прознал кто это: беты из Уокер-Ривер. Они были лишь в нескольких милях от них. Тупые шавки! Стайлз толкнулся носом в бок омеги, торопя.       – Угу, – чуть сипло произнёс омега, садясь на спину волка, слегка качаясь, когда тот резко встал на лапы и оторвался от земли, сразу переходя на бег.       "Нельзя позволить им вновь найти нас", – думал альфа, чувствуя хватку рук на холке и тяжёлое дыхание омеги. Он слишком поздно понял, что с братом что-то не так: только когда они прошли реку, стараясь смыть запах и сбить с пути бет вражеской стаи. Тот дышал надрывно и лепетал, будто в бреду. Альфа не мог разобрать, что тот говорил. Стайлз чувствовал каждым волоском страх и стук сердца, что отбивался в груди у мальчишки. Он фыркнул и заскулил на бегу, не в силах предпринять что-либо или даже остановиться, чтобы привести в чувство брата, у которого начала подниматься температура и…       Он услышал вой. Десять волков, во главе был альфа. Стайлз слишком поздно его учуял, на что был немерено зол, слыша клацанье их зубов и удары сорока лап по сырой земле, обрамлённой снегом под убийцами их стаи.       Им стоило не останавливаться и уходить дальше, пусть и маленькими шажками, но такого долгого пути не выдержал бы его брат, что был, подобно человеческим особям, слабым по сравнению с ними, волками, которых и видел лишь раз за свою короткую жизнь. Это была палка с двумя острыми концами. Он выбрал временную сохранность и утоление голода, за что сейчас и платил. Но эта цена была слишком высока, альфа мог уже давно пойти в лоб и умереть в схватке, и только ради своего глупого братца он, поджав хвост, убегал, как бесчестный шакал.       Взвыв, поддавшись отчаянию, он обратился к духу леса и предкам, моля о спасении жизни брата. Он молил, чтобы омега увидел солнце завтра, чтобы свободно вздохнул, сбрасывая с себя оковы этого бремени, что на них пало. Он молил за жизнь любимого брата, в обмен на свою кровь и израненную душу. Волк хорошо знал цену рассвета, что брали все духи. Равноценная плата. Он готов, и это прозвучало в его вое. Он ощущал, как беты и альфа клана Вукула, рассредоточившись в полукольцо, старались, будто они с братом были дичью, загнать их в тупик и убить.       Как вдруг с ветром и рассыпчатым снегом, что падал и слетал с веток деревьев, кустов, появились они. Светлячки. Они разом вспыхнули, будто бы всегда окружали их.       – Он спасёт нас… Я слышу его… Стайлз, – между бормотанием мальчишки только и мог разобрать оборотень.       Глаза обжигал ярко-жёлтый, переливавшийся в мягко-зелёный, цвет. Из груди вырывался воздух, а голова гудела. Только бы успеть. Шаг, второй, рывок, и альфа ощутил жгучую боль в ногах. Выбив весь воздух из лёгких, волчонок упал на снег, ощущая пульсирующую боль в правой задней ноге, а впереди лежал вылетевший омега, не шевелясь. Стайлз испугался, его привёл в чувство рокот сзади. Бета. Рыча, тот не отпускал его ногу, таща на себя, стараясь тянуть время, пока не подоспеют остальные. Он знал, что не справится даже со столь маленьким альфой. Стайлз не мог просто лежать, и он, вцепившись в горло бете, уже сдирал с него шкуру. Тот был глуп, открыв слабое место, порывистое надменное желание справится в одиночку было на руку альфе. Встав и выплюнув кровь убитого волка, что была языке, он, хромая, подошёл к мальчику, тявкнув, ткнув в него носом. Тот поднял голову, по его лбу стекал растаявший снег.       – Он не поранил тебя? – волк проигнорировал вопрос, закрутился вокруг него, тыча носом в бока и моля поторопиться, он не мог сейчас самостоятельно усадить брата на себя, и омеге нужно было самой забраться.       Альфа постоянно заглядывал за спину, пока рысью бежал по пути, что указывали им мерцающие светлячки, беспокоясь за внезапное ухудшение состояние брата. Страх в нем нарастал. Волк понимал, что так он только ещё больше подпитывал азарт преследователей, но он ничего не мог с собой поделать.       Вдруг стало мгновенно тихо, как если бы вокруг всё замерло, он слышал дыхание омеги, но не чувствовал запахов. Волк запаниковал, когда почувствовал вокруг себя вакуум и темноту… Перед глазами появилось нечто огромное, откуда сочилась энергия и пронзительный свет в эту кромешную ночь, где не было место даже серебряным отблескам луны. Перед взором волка и омеги раскинулось огромное дерево с могучими толстыми ветвями и корнями, что впивались в землю, вокруг этого дерева вился хоровод из сотни или даже тысячи тех самых светлячков, что указывали им путь.       Всё вмиг вернулось на круги своя, он смог вновь уловить рокот волков, что бежали за ними. Только теперь волк был в тупике. Стайлз не понимал, почему духи привели его к этому дереву, хоть и ощущал его силу, оно не могло помочь ему спасти брата. Словно его мысли были услышаны, земля затряслась, с дерева посыпался снег, а под его могучим стволом осыпалась сама почва, показались корни, плотно сплетённые между собой. Они вдруг сдвинулись, издавая устрашающий звук, создавая тёмное углубление под самым сердцем ствола. Волк понял, чего хотят от него духи. Он медленно шёл, секунды отбивались в черепной коробке, в сердце затаилась тоска. Стайлз тоже был ребёнком, и он помнил рассказы оммы.       – Когда я был на середине цикла, а вы находились под моим сердцем, ко мне пришёл шаман… Он сказал, что слышал биение сердца детей моих, он видел альфу и омегу в моём плоде, и они обнимали друг друга. Это был высший знак, вы, как единое целое, пройдёте по этой земле. Эта связь особа и редка среди волков, ведь такие волчата имеют нить даже крепче, чем в стае или у пар, что находят друг друга.       – Что будет, если разорвать эту нить?       – Это будет, как если ты умрёшь, будучи живым. Боль, не сравнимая с любой физической... Об этом можно много говорить, дитя моё. Поэтому, вы должны быть в ответе друг за друга.       Стайлз думал, что лучше умереть, чем быть такому. Но прямо сейчас, он собственноручно обрекал брата на глубокое отчаяние и печаль, что убьёт его, оставив в живых. Волк не желал такой участи и поэтому просил у дерева забрать эту боль и нить, что связывала их. Пусть лучше он заберёт его, как если бы его никогда не было, чем обрекать омегу на подобную ужасающую участь. Это была последняя его просьба, когда альфа отдал брата в объятия могущего дерева, которое окутало его теми самыми светлячками, усыпая и обвивая тонкое, детское тело корнями, закрывая его от всего опасного, скрывая, согревая. Стайлз отступил, смотря на землю и корни дерева, словно и не было здесь ямы. Земля осталась ровной и рыхлой на том месте, а альфу внутри разрывал собственный волк, скуля о потерянном последнем лучике, что потух прям на глазах. Вновь стало темно, и светлячки больше не светили.       Вскоре его настигли враги, он вступил в неравную схватку, заведомо проигрывая в ней. Последнее, что сказал маленький мальчик, лёжа в собственной крови, окружённый сильными волками, смотря на дерево:       – Мечислав… – хриплый выдох и смерть.