My Direction

       Саске смотрит исподтишка, слегка наклоняя голову. Ему так многое хочется спросить! Но он понимает, что не имеет на это никаких прав. Итачи сидит рядом с ним, смотрит на фотокарточку, что стоит на тумбочке, там совсем маленький Саске, ребенок, что покоится на руках Микото, которая улыбается, глядя на своё чадо. Наверное, она гордится тем, что на свет появился такой красивый ребенок. И правда, если присмотреться, можно заметить, что она слегка наклоняет голову сыночка так, что можно увидеть его лицо: совсем детское и невинное, с широко распахнутыми чёрными глазками, румяный и пухленький, он улыбался во весь свой нежный ротик, махая ручками, словно готовясь обнять весь мир.        Итачи мягко улыбнулся, и развернулся лицом к Саске, нежно проговаривая:        — Ты и сейчас всё такой же, как на этой фотографии, — в его голосе сквозила какая-то непомерная теплота и нежность. Саске и не мог поверить, что в нём, таком надломанным и искалеченном, может зародиться такое чувство по отношению к нему, Саске, который ничего толком и не сделал, чтобы заслужить это. Подтягиваясь вплотную к нему, всё также заглядывая в глаза напротив, Саске тихо прошептал:        — Почему? — Итачи слегка вздрогнул, но не отвернулся. Саске показалось, что он поглощает его взглядом, препарирует, как ученый любопытную зверушку, но в его взгляде был не только этот животный интерес, когда хочется приблизиться и обнюхать, там было что-то еще, неуловимое и трогательное, так смотрят, когда говорят, что уйдут навсегда, больше не вернутся, прощаются. Саске вцепился в его руку, боясь, что он может исчезнуть. Боже, как же он привязался к нему! Такому отчужденному и уставшему, к нему хотелось прижиматься, с надеждой, что он укроет от бед, разгладит морщинки на лице и бережно чмокнет в лоб.        — Ты дорог мне, — как просто такие слова слетают с его уст! Саске не смог бы в этом признаться. А, если бы и признался, всё равно покраснел бы, замямлил, затараторил, и в итоге ничего бы и не сказал вразумительно. А Итачи смотрит в глаза, он так спокоен, что даже страшно становится. А человек ли перед ним? Саске протянул руку к лицу Итачи, но у того во взгляде проскользнуло что-то опасное и тревожное, пугающее. Так смотрят хищники, когда видят вблизи жертву, обманчиво-ласково, приглашая на свою территорию, чтобы сцапать, задушить и проглотить! Саске резко дернулся и отвернулся. Руки дрожали от испуга, как и всё тело. Мальчик и не думал, что такой простой порыв может вызвать такую неоднозначную реакцию.        — Саске, — снова этот голос, сводящийся с ума. Обволакивающий, терпеливый и спокойный. Слушая такой голос, хочется прикрыть глаза и заснуть, представляя что-то невиданное и далекое, сказочное, будь то подводное царство, или пещера с золотыми сокровищами, а может просто мохнатый холмик, где звучит красивая музыка.        Цепкие пальцы схватили его за плечи, притянули к себе, утягивая на коленки. Саске пришлось обнять его, чтобы не соскочить, всё-таки, не маленький уже. Глаза в глаза, такие похожие и отличающиеся одновременно. У обоих чёрные и обволакивающие, но в тоже время, в глазах Итачи проскальзывает пугающая взрослость и какая-то тоска, а в глазах Саске слабый и мерцающий огонек, живой, поистине глаза ещё совсем неискушённого человека, — большие и чистые, ещё не ослепленные горем и ужасом. Саске совсем маленький для Итачи, ну, просто совсем!        — Ты всё такой же чистый, — мягко говорит Итачи и протягивает руку к его лицу, поглаживает щеку, что поразительно быстро заливается краской. Саске не видит улыбку Итачи, поскольку опустил глаза, но чувствовал некую теплоту и ласку, исходящую от поглаживающей его руки.        — А я вот грязный, Саске, вымаранный в ужасах, — его рука со всей силы сжала щёку Саске, оттягивая, делая больно. Саске вздрогнул и посмотрел на почерневшее и резко изменившееся от ярости лицо. Итачи словно превратился в злобного старика, что сгорбился и ожесточился во взгляде.        — Не надо, не вспоминай, — вскрикнул Саске, упираясь руками в грудь Итачи и чуть ли не хныча. Но Итачи словно не слышал, сжимая его сильнее, грозясь разорвать свою жертву. Слёзы брызнули из глаз Саске, он всхлипнул, и лишь этот звук отрезвил Итачи, чьё лицо приобрело прежние очертания. Саске не успел отдышаться, как его снова прижали к себе, целуя в висок и шепча:        — Я не болен, они заставили меня в это поверить! Я не убивал, потому что псих. Я не псих! — его шёпот становился бредовым, и Саске попытался извертеться, высвобождая свои ладони наконец, что прикоснулись к горячему лицу Итачи, мягко оглаживая и успокаивая. Глаза у Саске были покрасневшими, он смотрел испуганно, как пойманная в силки птица, но всё равно тянулся, чтобы забрать боль ближнего. Итачи не видел таких особенных детей, как Саске. Всё ещё дрожащий, он продолжал тянуться к Итачи, беспокоясь и волнуясь за него, стараясь облегчить его страдания. Ему казалось, что этот ребёнок послан к нему, чтобы исцелить его, и он потянулся, схватил этот свет и прошептал:        — Ты моё всё, — щёки у Саске вспыхнули, но он не отстранился, продолжая прижиматься к Итачи.        — Пообещай мне, Саске, — произнёс он, отстраняясь от его лица и вглядываясь в его глаза, — Что сможешь меня простить, пообещай мне!        — Я… Я обещаю тебе, — и неважно было, за что прощать, главное согласиться, чтобы Итачи улыбнулся, облегчённо выдохнул и обнял Саске снова.        А за дверями тихонько подвывала мать, что плакала, забиваясь в угол. Она слышала весь разговор и знала, что Итачи лжец, что он тот, кто хочет сгрести её мальчика в омуты. Она знала всю правду, разговор с Фугаку часто всплывал в её памяти, такой далёкий…        — Этот ребенок! Он… Он… Он так смотрел на меня! Я… Я боюсь его, — прокричала Микото, и закрыла лицо руками, стараясь забыть, то, каким взглядом на неё смотрел этот ребёнок, таким, словно запомнил…        — Он тебя не запомнил, — словно прочтя её мысли, ответил Фугаку, — У него болезнь Альцгеймера, дорогая. Этот ребёнок забывает, что творит вообще.        — Но это не так! Он не болен! Он прикидывается!        — Ты в своём уме, Микото? Он болен. Есть документы, доказывавшие это. Я посвятил тебя в это дело, потому что он мой…        — Молчи, молчи! — прокричала женщина и выбежала с кухни, направляясь в собственную комнату, где разразилась громкими рыданиями, полными отчаяния и страха.