No one but you

Этим вечером Гарден Лодж был особенно пуст. Все эти несуразно огромные комнаты казались Фредди до смешного бесполезными. «Бесполезный чертов дом, полный такого же бесполезного барахла», — пронеслось у него в голове, и от чего-то на душе стало совсем тоскливо. Годами он скупал эти диковинные вещицы, не жалея ни сил, ни денег, что с неимоверной скоростью исчезали с его счета каждый раз, когда тот направлялся на шоппинг. Фредди сделал глоток шампанского — лучшее шампанское в его коллекции, — хотя сегодняшним вечером оно ничем не отличалось от любого дешевого пойла, купленного в скромном магазинчике всего за пару фунтов. Ветер гулял по помещению и пробирался под тонкую ткань его белой футболки. То и дело слышался протяжный скрип дверей или печальный шелест бумаг, будто бы поместье на самом деле не пустовало, а стало временным пристанищем для призраков. Только на эту ночь, чтобы Фредди не чувствовал себя настолько убийственно одиноким. Он осмотрелся по сторонам: прямо перед ним, на одной из полок, красовалась редкая фарфоровая ваза, декорированная дорогим золотом и платиной. Это было настоящее произведение искусства, стоившее Фредди целого состояния. Он до сих пор отчетливо помнил красноречивое выражение лица Брайана, когда тот услышал, какую сумму его друг умудрился выкинуть «на какую-то там японскую посудину». Вещи, когда-то пробуждавшие в нем трепет, сейчас лишь раздражали. Фредди поморщился, исподлобья глядя на злосчастную вазу. Господи, как же хотелось разбить ее к чертовой матери, чтобы она разлетелась на десятки маленьких осколков, чтобы никто никогда больше не увидел ее изящество и красоту. Вот так вот просто он мог завершить ее трехвековое существование. Всего одно легкое движение и ваза превратится в пыль, и ни одно живое существо даже не вспомнит. С ним ведь было не так. Чертов Фредди Меркьюри не мог просто взять и сдохнуть. Фредди истерично засмеялся, обхватив руками голову. Что же, блять, это за мир такой, если он даже умереть в покое не может? Конечно же, люди узнают. Пресса рано или поздно начнёт говорить о его болезни — именно болезни, — нужный термин Фредди не мог произнести даже в своих собственных мыслях. Известные издания не поленятся приплести пару тройку скандалов, чтобы найти повод облить его дерьмом. Мерзкие журналисты сделают все, чтобы превратить жизнь «бисексуальной рок-звезды», а точнее его смерть, в самое настоящее грязное шоу. К горлу подкатила тошнота, и Фредди жалобно застонал, понимая, что все, что случилось, — его чертова вина. О чем он только думал? Господи, господи, господи… Дышать было тяжело, горло болезненно сжалось, не позволяя сделать хотя бы один, такой нужный глоток кислорода. Паника охватила его скукоженное тело, которое будто бы уменьшилось в размере и теперь походило на хрупкий силуэт подростка. В голове не переставали мелькать лица людей, множество лиц, намного больше, чем следовало. «Сколько их было, дорогуша?» — насмехалось сознание. Да, сколько их было, Фредди? Десятки? Или скорее сотни? Да какая к черту разница, кто именно тебя заразил, неужели не понятно, что это смертный приговор? Так какое тебе, мать твою, дело до того, кто из них был «тем самым»? Неужели только сейчас до тебя начал доходить тот факт, что ты умираешь? Прямо, блять, сейчас, в эту чертову минуту ты приближался к смерти. Ещё одним шагом ближе, Меркьюри, ещё одним шагом ближе. Лучше бы он не знал, лучше бы никогда не шёл в эту дурацкую больницу. А толку-то? Что это ему дало? Понимание того, насколько сильно он заигрался? Ох, блять, спасибо. — Я не хочу умирать! — рявкнул Фредди в пустоту: его осипший голос зловещим эхом разнесся по дому. — Я не готов умирать, — прошептал он и отчаянно всхлипнул, прежде чем проглотить добрую жменю таблеток снотворного.

***

Бам-бам-бам! Сквозь ватную пелену сознания до Фредди доносились непонятного характера звуки. Мысли представляли собой огромный спутанный клубок из туманных воспоминаний и обрывистых образов. Он с трудом цеплялся за остатки разума, до конца не осознавая, кто он вообще такой, и что с ним, черт возьми, происходило. Фредди из последних сил разлепил глаза: все, что он увидел, — множество цветных пятен. Они то сливались в одно целое, то заново разделялись, приобретая непонятные очертания. Красный, белый, желтый… А потом желтый превращался в нежно-голубой, сливался с зелёным, создавая какой-то немыслимый оттенок. «Может, я умираю?» — подумал он и улыбнулся. А улыбнулся ли? Возможно, он так и остался лежать с неподвижным лицом, не сумев пошевелить пересохшими губами. Казалось, все его мышцы разом атрофировались, а кости потяжелели. — Фредди! Ты меня слышишь? — чей-то обеспокоенный голос звучал в его голове. Слова представляли собой набор непонятных звуков, лишенных какого-либо смысла. — Фредди, что ты принял? В ответ раздалось лишь неразборчивое мычание. — Что ты, черт возьми, принял?! Чьи-то сильные руки подняли его с холодного пола и крепко прижали к себе. Как же его тошнило: все внутри сжималось от рвотных позывов, он судорожно кашлял, намереваясь избавиться от этого удушающего чувства. — Ну же, — что-то приятное смочило огрубевший язык, на котором все еще чувствовался омерзительный привкус рвоты, смешанный с горечью таблеток. — Пожалуйста, Фредди! Он никак не мог заставить себя сглотнуть жидкость: должно быть, она стекала по его подбородку. Он не хотел даже попытаться себя спасти. Зачем? Ради всего святого, дайте ему просто умереть, раз уж от этого все равно не убежать. Из глаз ручьём текли слезы, Фредди был слишком изможден, чтобы думать о том, что их вызвало: сковывающее все тело онемение или рвущееся на части сердце. Никогда в своей жизни он не чувствовал себя настолько жалким, настолько слабым и беспомощным. Но как же сложно было найти в себе силы бороться, когда все, что его ожидало, — медленное увядание, совершенно непредотвратимое. Бедная, бедная Мери. Неужели она заслужила иметь его в качестве друга? Если он умрет прямо сейчас, сможет ли она себе простить, что не была рядом? А если он таки очнется, сможет ли она смотреть на то, как он гниет изнутри? Фредди не знал, какой из вариантов был хуже. Он потерял счёт времени, оно тянулось немыслимо медленно, однако с каждой новой секундой ясность мыслей постепенно возвращалась, будоража его сознание всевозможными картинами из будущего, такими пугающе реалистичными, что у Фредди складывалось ощущение, что это и не будущее вовсе, а уже давно пережитое прошлое. Что будет с его группой? Подумал ли он о том, как это отразится на Брайане, Джоне и Роджере? Фредди даже посвятить их в курс дела не соизволил, решив сразу же сбежать от всех проблем разом после того чертового звонка из больницы. Глотая таблетки, Фредди даже не задумался о том, что если этой дозы окажется достаточно, то он больше никогда не запишет ни одну чертову песню, никогда больше не запоёт. Эгоист, чертов эгоист. Фредди думал о своих похоронах. Эта мысль почему-то казалось ему до ужаса смешной, учитывая то, что образ своего собственного бледного тела в чёрном ящике вполне мог быть последней мыслью перед тем, как он действительно там окажется. Фредди будет бездыханно лежать на мягкой обивке искусно сделанного гроба, впитывая в себя слезы и скорбь тех, кто его любил. Его изможденный мозг создавал легко узнаваемые мизансцены, смотреть на которые было равносильно пытке: дрожащие хрупкие плечи Мери, огромные, покрасневшие от слез глаза Роджера, побелевший от горя Брайан и поникший Дики, смотрящий куда-то в пустоту. Все они, все до одного, будут задавать себе один вопрос, снова и снова: «Почему?». Его любимые будут годами мучиться, ища виноватых, в том, что сделал, он, Фредди, страдая от бессильной злости, от невозможности хоть что-то изменить. Кажется, его опять рвало: раз за разом, так мучительно долго. Организм всеми силами старался побороть избыток токсических веществ в крови. Внутренности поражали спазмы до тех пор, пока ноющая боль в мышцах по всему телу стала почти что невыносимой. Но это было ничем по сравнению с чувством вины, что прожигало его вены изнутри. Лучше бы ему и вправду умереть, чтобы никогда не извиняться за то, что он пытался сделать. После смерти же всем все равно, ведь так? И снова ты до омерзения эгоистичен Хотелось кричать, хотелось рыдать во весь голос, но все, что мог делать Фредди, — лежать на чьих-то коленях и тихо всхлипывать, надеясь на то, что его неподвижное тело наконец-то поглотит благословенная темнота.