Одиночество крови

Jasmine You Просыпаюсь рано, и в первый момент меня пугает гробовая, звенящая тишина во всём доме и за окном. В комнату сквозь тяжёлые занавески пробивается яркое солнце, и от вчерашнего ливня не осталось и следа. Сажусь на кровати, бросив взгляд на часы. Половина восьмого утра. С какого же я проснулся так рано? А сна нет ни в одном глазу. И через пару секунд я понимаю, что у меня не кружится голова и даже, кажется, нет той высокой температуры, к которой я стал привыкать. Лишь слабость и едва ощутимая ломка во всём теле. Дышать по-прежнему трудно, глубокий вдох тут же вызывает дерущий горло кашель, и на несколько минут я утыкаюсь в подушку, давясь им, не желая разрушать звенящую тишину вокруг. Но, как ни крути, чувствую я себя всё-таки лучше. Хотя, может быть, это просто иллюзия, и уже через пару часов я буду думать, что такие утренние мысли были очередным бредом. Кончиками пальцев отодвигаю занавеску, тут же щурясь от утреннего, яркого солнца. Кажется, весна уже совсем близко, и можно ждать тёплых и ярких дней. Как бы мне хотелось сейчас выйти на улицу, дойти до моря и просидеть на камнях несколько часов, просто смотря на небо и морскую гладь. Только вряд ли мне кто позволит такое. А в сознание резко, как лучи в комнату сквозь щёлочку меж ткани, врываются воспоминания вчерашнего вечера. Твоё появление, твои слова, твой поцелуй, Мали… Сейчас это больше похоже на бредовый сон, и я бы хотел, чтоб это действительно оказалось так, но не моей реальностью. Я не знаю, что мне делать с тобой, Юджи. Я не понимаю, что ты значишь для меня и чего я хочу. Всё слишком запуталось, и размотать этот клубок я пока не в состоянии. Я ведь даже не знаю, за какую ниточку нужно дёрнуть, чтоб жизнь вновь стала лёгкой и беззаботной! Я слишком хорошо помню ту ночь в клубе, которая сейчас кажется очень далёкой и мутной. Мне кажется, что я помню каждый звук, каждое слово, жест, поступок, чувство… Я никогда не знал, что бывает так больно от предательства. Наверное, я никогда не скажу тебе, но ведь я сам не знаю, что ты должен сделать, чтоб та обида ушла без следа. Пока она лишь улеглась чёрной, спящей кошкой где-то глубоко внутри, но дай лишь повод, эта кошка мигом превратиться в пантеру, готовую броситься на первого встречного, коим по всем меркам обязан оказаться ты. Невесело усмехаюсь, представив себе эту картину, и встаю с кровати, тут же чуть пошатнувшись от слабости. Очень хочется пить, а мне ни один из домашних не удосужился принести воды в комнату. Хороши любящие сердца. Натягиваю халат, бросив взгляд в зеркало, и буквально не узнав себя. Бледный, осунувшийся, кажется, что даже этот халат мне велик. Вздыхаю, отворачиваясь от зеркальной поверхности, не желая расстраивать себя лишний раз, и тихо выхожу из комнаты. А дом действительно весь спит, утопая в ярких лучах солнца. На цыпочках спускаюсь по лестнице, и крадусь в кухню мимо родительской спальни. Пока я утоляю жажду, прислонившись спиной к холодной стене, очередное желание накатывает с такой силой, что становится тошно. Курить. Хотя бы пару затяжек. Мне это нужно, и совершенно плевать на кашель. Только вот где в этом доме найти сигареты? Вопрос занимательный, а ответ на него рождается как-то чересчур быстро. Ты. Возвращаюсь наверх, и методом тыка нахожу комнату, где тебя поселили. В моей одежде, спящий, ты выглядишь как-то нелепо, но эта картина рождает в груди какое-то тёплое чувство умиления. Стараясь не шуметь, потуже затянув пояс на халате, приступаю к обыску твоих вещей, услужливо сложенных в кресле и уже сухих. Ну, где же они? Я в жизни не поверю, что ты не брал с собой сигарет… Kamijo Не помню миг, когда отключился. Возможно усталость все же сказалась, но мне думалось, что я так и не смогу уснуть, лежа с открытыми глазами и глядя в потолок. Просто потому что мысли крутились о тебе, и я по-человечески всю ночь молил высшие силы, чтобы тебе стало легче. Хоть немного. Наверное, тогда я бы смог оправдаться в своих собственных глазах, потому что в твоем теперешнем состоянии есть и моя вина. Я не могу сказать, что люблю тебя, с тем значением этого слова, какое всегда вкладывал в него. Может ли любовь убивать? Лишать воздуха? Сковывать волю? Нет. Любовь призвана дарить ощущение радости и счастья, одного стука сердца на двоих. Но насколько привлекательным может быть лезвие ножа? Или огоньки громадного пламени, в котором мне предстоит сгореть… Это завораживающая красота, и такая же любовь – резкая, быстрая, огненная. Мне не выжить в этом пожаре, Ю, так может разумнее сейчас примириться с неизбежным? Перестать уже сопротивляться, и дать тебе понять, что кроме тебя мне никто не нужен. Сказать тебе это. И обязательно глядя в глаза, сделать так, чтобы ты поверил. Но дело в том, что я не знаю – буду ли еще интересен тебе, если ты сможешь читать меня как открытую книгу. Чутье мне подсказывает, что нет. Тебе подавай игры, Мали ведь предупредила, что любить ты не умеешь. Я мог бы научить тебя, если бы ты сам хотел этого. О, да, больше всего на свете я хотел бы научить тебя… Сидеть вместе на диване, как-нибудь зимним вечером, слушать потрескивание поленья в камине и смотреть, как на окне расцветают халцедоновые хризантемы. И молчать. Господи, это счастье… молчать вместе. Сплести пальцы и дышать. Я чувствую, что ты мог бы быть и таким, но только если сам того захочешь и дашь мне ключик от своей души. Только у меня почему-то такое чувство, что ключик этот я смогу вырвать у тебя только с кровью. Люди, создающие себе сложности и проблемы – почему я привязываюсь именно к таким? И сегодня вот ты лежал, отвернувшись, и кашлял через силу, стараясь не показывать как тебе больно. Ради чего? Да просто ради того чтобы доказать – да, у тебя по-прежнему самая сильная воля в округе. Может, я совершаю ошибку? Может, зря разорвал вот так все, поехав за тобой, схлестнулся с твоей сестрой, которая ни за что не отступит. Точно знаю, что не отступит. Семейное это у вас что ли? …На диване в гостевой комнате неожиданно удобно, ни это ли причина того, что я засыпаю с рассветом, с твоим именем на устах. Именно так, словно влюбленная впервые школьница. Юи, знаешь, ты заставил меня чувствовать себя глупо перед самим собой. Это так невежливо с твоей стороны, но что с тебя взять? Просыпаюсь как от толчка, разве что не сев спонтанно в постели. Однако каким-то усилием воли лишь приоткрываю глаза, глядя сквозь ресницы на до боли приметный халат. Кажется, в этой комнате завелся воришка и нарушитель постельного режима. Даже и гадать не стану, что ты ищешь… Только вот если ты думаешь что все так просто, дорогой, то ты глубоко ошибаешься. Пока ты слишком увлечен моей сумкой и курткой, тихонько сажусь, сбросив одеяло и спустив ноги на пол, запустив руку в задний карман джинс. — Это ищешь? Вздрагиваешь так сильно, словно я окатил тебя ледяной водой. Верчу в пальцах чуть смятую пачку, усмехаясь. — Так и знал, что будешь искать. Жаль только, что тебя ко мне приводят сигареты, Юи. Смотришь молча, явно понимая, что покурить тебе не светит. Я же улыбаюсь, пряча пачку, чтоб не соблазнять тебя, и встаю с постели. — Как ты? – Так тихо, что слышно, как ты чуть затаил дыхание. Кладу ладонь тебе на лоб, убирая прядки волос, неожиданно даже сам для себя подавшись вперед и проведя ладонями по твоим плечам. * * * Ты не мог проснуться от шума, я был тихий, как кошка. Неужто, у тебя и во сне на моё присутствие такое чутье? Прикрываю на секунду глаза, когда ты прикасаешься ко мне, и внутри вновь начинается борьба двух сил. Той, что жаждет быть рядом с тобой, и той, что неумолимо желает оттолкнуть и прогнать тебя прочь. Господи, почему ты наделил меня таким характером? Где был я, когда всем нормальным людям раздавали нормальные характеры, желания, чувства и эмоции? Видимо, я стоял в очереди за чем-то другим, только не знаю «за чем». — Юджи… я курить хочу… — Слишком капризно, и в то же время почти умоляюще. Даже я не ожидал, что могу так сказать. Усмехаешься мне в ответ, изучая взглядом лицо, и мне отчего-то становится неуютно. — Нормально я себя чувствую… вроде бы. – Коротко пожимаю плечами, чуть отходя от тебя, косясь за окно. Наверное, меня должна грызть совесть, что я без спроса рылся в твоих вещах, но этого нет. Как и всегда, как и обычно. И в комнате повисает тишина. Всё та же звенящая, почти хрустальная тишина, волнами разливающаяся по всему дому, раскрашенная солнечными бликами. Подхожу к окну, чуть поежившись, зарываясь носом в ворот халата. Странно, сегодня будний день, стрелка часов уже спешит перевалить за восемь утра, а на улице нет практически никого. Лишь на соседском дворе через дорогу от нас, пожилая женщина сервирует стол на веранде. Погода способствует завтраку на улице, и как же неумолимо мне хочется купаться в этом солнце. — Совсем скоро здесь будет очень красиво… когда зацветут деревья… — Тихо, скорее сам себе, проводя пальцами по стеклу окна. Наверное, мне надо уйти к себе, но я отчего-то остаюсь здесь, и вопрос, который очень хочется задать тебе никак не идёт. И вместо него я задаю абсолютно глупый, нелепый и, пожалуй, слишком резкий вопрос, отчего мне даже кажется, что ты вздрагиваешь за моей спиной. — Когда ты собираешься домой, Камиджо?.. * * * Другого я от тебя и не ждал, можно сказать, уже даже привык и освоился. Неожиданностью стали только твои слова о том, что здесь скоро будет красиво. Это даже странно при всем том, что я могу от тебя ждать… Эдакая маленькая разбавка густого коктейля под названием «Дурное настроение». Подхожу к тебе, невесомо отводя с шеи пряди волос, положив подбородок на твое плечо. Неслыханная дерзость, правда? За такое тебе стоит сейчас резко увернуться от меня, наговорить кучу злых слов, чтобы я опять разозлился на тебя, чтобы перестала сжимать душу эта непонятная нежность, едва я закрываю глаза и вдыхаю твой запах, который кружит голову. Так пахнет кожа, будоража сознание, так пахнет кровь, под напором бегущая сейчас по голубоватым венам. Они кажутся хрустальными, словно ты ненастоящий. — Когда ты собираешься домой, Камиджо?.. Ах, дорогой мой, ведь ты же хотел сказать это сухо и безразлично, верно? Но отчего тогда твой голос дрожит, отчего ты сам дрожишь, сжимая пальцы в карманах халата так, что они белеют. Откуда я знаю? Знаю. — Еще не решил. – Отхожу от тебя, прибирая растерзанные тобой мои вещи, обнаружив свою чистую и сухую одежду на кресле. Наверное, стоит переодеться все-таки, в твоих вещах мне не слишком удобно. Поворачиваюсь к тебе спиной, стягивая майку и наклоняясь, рывком набрасывая свитер прямо на голое тело. Ворс приятно покалывает кожу, я даже на миг привычно утыкаюсь носом в ворот. А вот мои джинсы мало чем отличаются от твоих и, переодеваясь сейчас, присев на край дивана, я думаю, зачем вообще делаю это. Ты стоишь спиной, покашливая чуть-чуть – снова это ослиное упрямство. Невыносимо. — Юи, иди, ляг. Еще же рано. – Подхожу к тебе ближе, но не решаюсь прикоснуться, держа в опущенной руке зажигалку. – И поспи. Иду на выход из комнаты, намереваясь сходить покурить, но так чтобы ты не видел. На крыльце, наверное, будет само то. Первая сигарета с утра кажется самой гадкой – проверенная истина. Один вопрос: какого черта тогда курить? С привычкой бороться сложно, мне ли не знать, поэтому сейчас давлюсь дымом, перебирая немногие события пятиминутной давности, и не понимаю, в какой момент потерял нить реальности. Ю, я не верю, что безразличен тебе, я видел, что ты говоришь специально. Но, черт… Каких сил стоит мне убедить себя в этом, знал бы ты. Поглядываю на свою машину у ограды, опираясь руками о низкие решетчатые перила. А солнце светит прямо в глаза, отражаясь от фар и лобового стекла, на котором длинная трещина. И вчерашняя птица встает перед глазами, отчего мне становится не по себе, пока совершенно непонятно с чего мир перед глазами темнеет, словно я погружаюсь в одному мне ведомый омут. …Бесцельно пытаясь уцепиться за балясину перил, понимаю, что этого мне не удастся. А в сердце покалывает тупо срезанным кончиком лезвия. Мир, где ты? Почему я вижу, как тебя всасывает какая-то воронка перед моим глазами, а тело становится таким легким. Последняя мысль – день сегодня удивительно солнечный, весна совсем уже… Off. * * * Наблюдаю за тем, как ты выходишь на крыльцо, и щурюсь от солнечных лучей, бьющих в глаза. Солнце так причудливо играет с твоими волосам, как будто они сотканы из этих самых лучей. И я даже не понимаю в первую минуту, что случилось. Просто сознание отказывается принимать это как реальность. Юджи! Ну что, что с тобой?! Прижимаюсь ладонями и лбом к стеклу, смотря на твою фигуру, медленно оседающую на ступеньки дома, и лишь часто моргаю, втягивая носом воздух, давя в себе кашель, а в груди очень холодно и больно. Срываюсь с места, наплевав на всё, сбегаю вниз по ступеням, сталкиваясь на лестнице с Мали, которая сонно трёт глаза, и не понимает, что случилось. — Юичи! Ты ошалел?! Куда?! – Почти кричит мне в спину, когда я торможу у двери, дрожащими руками стараясь справиться с замком, и благодарю свои остатки разума, когда мне на глаза попадаются тапки. – Ты меня вообще слышишь?! Идиот! Куда ты…?! Но нет. Я её не слышу, и не хочу слышать. В ушах отдаётся бешеный стук сердца, и меня вновь бросает из жара в холод. Вылетаю на улицу, и в лицо мне тут же ударяет свежий, такой чистый воздух, а нежные солнечные лучи приятно касаются кожи. Но на всё это я не обращаю ни малейшего внимая. Опускаюсь на колени рядом с тобой, чувствуя, как дыхание сбивается, и я неловко убираю волосы за уши, не зная, что делать. — Юи… — Голос Мали обрывается где-то за моей спиной. — Юджи… — Шёпотом, буквально выдыхаю твоё имя, совершенно не заботясь о том, что сидеть на холодных ступенях в моём состоянии просто противопоказано. Осторожно кладу твою голову к себе на колени, и слышу, как за спиной сестра буквально убегает, видимо, в ванную, видимо, к аптечке. Кусаю губы, просто не понимая, что могло с тобой случиться и почему так. А утро всё-таки не такое тёплое, как казалось из родного дома, и я чувствую, как от малейшего ветерка у меня по коже проходят мурашки, и вновь начинает неприятно знобить. Глажу тебя по щекам, чуть жмурясь, и слышу стук своего сердца. Сестра нарисовывается рядом с нами через пару минут, садясь на корточки, ежась от ветра, и открывает бутылочку с нашатырём. Ох, как мне знаком его запах! Если бы ты знал… Морщусь, стараясь не дышать, и наблюдаю, как Мали осторожно подносит бутылочку к тебе, водя ей перед твоим носом, вновь непримиримо сжав губы, но я чувствую, что мысленно она материт нас обоих. * * * Сознание обычно возвращается так же, как в пустующий дом возвращаются хозяева. Громко и внезапно. Кажется, вот только вокруг было так умиротворяюще тихо и спокойно, и так хорошо было плыть в каком-то полубреду-полубеспамятстве. И тут же резко врываются голоса и прикосновения, запахи, ощущения. От всего этого я чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. Кто-то гладит мое лицо, и только теперь я понимаю, что это ты. Так хорошо на твоих коленях, так спокойно. И мне кажется, я мог бы провести так очень долго: лежать, закрыв глаза и чувствуя твое тепло, твои ласковые руки, слышать пение птиц и ощущать легкий ветерок, шевелящий волосы. И тут в нос ударяет премерзкий запах, от которого я морщусь, едва не чихнув, пытаясь сесть. Но голова кружится так, что я отказываюсь от этой идеи, утыкаясь носом в теплые колени, мягкий ворс халат. — Кажется, пришел в себя… — Надо мной женский голос, очень тихий, но вместе с тем дрожащий. Только не от волнения, а от ярости. Мали. Очень вовремя. Голос этой маленькой женщины теперь будет вечно являться мне во снах. Кошмарных. — Юи, марш в дом! Сумасшедший… — Приоткрываю глаза и вижу, как она тянет тебя за руку, стараясь сделать так, чтобы ты встал. Но ты продолжаешь сидеть и, что самое неожиданное, даже видя, что я уже пришел в себя, продолжаешь гладить мое лицо, наклоняясь и говоря что-то, но я не слышу. Это так непривычно и неожиданно – чувствовать твою нежность. Как будто долго-долго бредешь по пустыне, отчаявшись увидеть оазис, а он появляется у тебя под носом. Или долго ждешь чего-то, почти отчаявшись, но внезапно получаешь все и сразу. Страшно и отчаянно весело. …Встаю, с трудом садясь, стараясь убедить себя, что все хорошо, но вот на ноги встать сложно. — Жас, иди в дом, я прошу. Я не хочу, чтоб ты в больницу попал. – Тихо тебе на ухо, и впервые в жизни я вижу твои глаза такими, какими их мог бы видеть только по-настоящему близкий и родной тебе человек. Ты молчишь, продолжая сжимать меня в объятиях. Ох, Ю… ну вот почему должно было произойти что-то, чтобы я увидел тебя настоящего? Прежде я был бы несказанно рад. Сейчас же мне хочется выть и лезть на стенку. Перевожу взгляд на машину, вернее на отметину на лобовом стекле. Я никогда прежде не верил в приметы, но сейчас перед глазами так четко стоит та мертвая птица, что я понимаю. Не нужно было мне сюда ехать. — Ю, знаешь… Я ведь и забыл, что иногда лучше послушаться высших сил. – С усилием поднимаюсь, беря тебя за руку и подталкивая впереди себя в дом. Меня чуть пошатывает назад, и Мали, которая идет следом, заботливо поддерживает меня, явно в душе мечтая меня укокошить. …В твоей комнате она не терпящим возражений голосом велит тебе забираться в постель, а затем точно так же укладывает на диван меня, вытащив откуда-то плед. — Я сейчас приду, принесу тебе горячий чай, а тебе, — Смотрит на меня сурово, ой, как сурово, — Тонометр. Скорее всего, давление резко упало. Когда она выходит, я сажусь, подтягивая колени к подбородку, натягивая плед на себя как можно больше. Ты как-то тяжело дышишь, лежа под одеялом и глядя на меня молча, безмолвно. — Я когда к тебе ехал, в лобовое стекло врезалась птица. Ворон. Мне кажется или твои глаза чуть расширились? — Да знаю я, знаю, что это значит. — Упрямый… — Тихо говоришь ты, скорее сам себе, нежели мне. — Слишком уж хотел тебя увидеть. Откидываю голову на валик дивана, все еще чувствуя головокружение и молясь, чтобы Мали не приходила подольше, чтобы с тобой все было нормально после этой вылазки, чтобы ты не прогонял меня от себя. Чтобы отпустила проклятая боль в сердце от того что я слишком хорошо понимаю – мне явно противопоказано твое негативное отношение, Юи. Иначе оно бумерангом бьет по мне. * * * Лёжа в постели мне вновь начинает казаться, что температура, которой не было с утра, медленно ползёт вверх. Что и требовалось доказать. А дышать очень тяжело. И не только из-за болезни. Я слишком перенервничал за тебя… Всё-таки, что бы между нами не происходило, ты, Юджи, для меня не чужой человек, и я тоже умею волноваться и нервничать за своих близких и дорогих людей. Практически через не могу приподнимаюсь на кровати, кутаясь в одеяло и сверля тебя взглядом. — Мали очень хочет нас убить. Я чувствую. – Усмехаюсь, массируя виски, ощущая едва прорезающуюся головную боль от поднимающейся температуры. – Как же мне надоело постоянно быть в постели! Это невыносимо… — Обращаюсь скорей к самому себе, нежели к тебе, прикрывая на мгновение глаза. В доме по-прежнему странно тихо. Видимо, родители не услышали нашей возни, что странно. Я помню, что у них обоих отпуск, и вставать рано не имеет смысла, но тот шум, который наделали мы, как малые дети, должен был разбудить их. Впрочем, мои родители очень тактичные люди, и не стали бы в принципе лезть в проблемы детей, особенно когда дети уже настолько взрослые. — Почему ты не позвонил? Юджи, для чего было узнавать у кого-то мой адрес, не спросив меня самого, а? – Открываю глаза, вновь сверля тебя взглядом. – И, знаешь, если мы оба приедем больные в Токио, на съёмки, это будет уже перебор. Сейчас я готов податься минутному импульсу и выбраться из-под одеяла, сесть рядом с тобой и зарыться лицом в светлые волосы. Впрочем, не долго я думаю об этом, и благополучно плюю на всё – запреты и угрозы. Вместе с одеялом добираюсь до тебя, забравшись с ногами на диван и, закутавшись в одеяло, утыкаюсь, как и хотел, в твои волосы, не давая тебе обнять меня, прикоснуться. Я чувствую каждой клеточкой тела твою растерянность, твоё удивление и негодование. Давай же, начинай ругаться. Я жду этого. С минуты на минуту должна вернуться сестра, и тогда в комнате начнётся третья мировая война. Но это будет уже потом, а это «потом» кажется сейчас крайне далёким и не реальным. Медленно перебираю твои волосы, глядя куда-то в одну точку в стену позади тебя, чувствуя, как вновь начинают гореть ладони и щёки, но сейчас это не имеет значения. * * * Теряюсь от таких твоих действий, чувствуя просто неконтролируемое и нестерпимое желание обнять тебя сейчас, но знаю, что ты не позволишь. Только вот так – сам слегка прислонившись ко мне. — Юи, не мог я просто звонить, не мог, понимаешь? – Шепотом, потому что голос меня предает и дрожит так, что трудно говорить. Я в жизни никогда не просил ни у кого прощения, кроме Хизаки, и то это далось мне нелегко. Но с тобой все совершенно иначе, так, словно я и вправду чувствую вину. Странное чувство, оно не дает мне смотреть на тебя сейчас, но я преодолеваю его и медленно разворачиваю тебя к себе, вглядываясь в глаза. — Прости меня за тот случай. Я сам не понимал тогда, насколько… насколько это все серьезно. Я без тебя не могу, физически не могу, понимаешь? Дурак… — прислоняю твою голову к своему плечу. Неожиданно в памяти всплывает желание предложить тебе попробовать нормальные отношения, а не то непойми-что, что имело место быть в последнее время. И ведь чертовски хорошо понимаю, что момент не самый удачный, но другого такого может и не представиться. — Хизаки сейчас встречается с Юки. Я за него рад… — Глажу кончиками пальцев твою руку, беря за пальцы и некрепко сжимая. – Знаешь, наверное, он навсегда останется в моем сердце, но… — Что? – Хмуро, одними губами, не глядя на меня, но я чувствую, как ты напрягся весь, даже перестав непроизвольно покашливать. И в этот миг посылаю все к черту. Ва-банк, сейчас или никогда. Я не могу больше, Ю, словно кто-то подталкивает меня, заставляя сказать эти роковые слова, будто они горят у меня огненными буквами перед глазами. «Остановись! Пока не поздно, не делай глупостей, ведь потеряешь же, непременно потеряешь!» — кричит сознание, но тут же его перекрывает холодный голос, которому невозможно противиться. «Скажи». Это очень похоже на раздвоение личности. И мне кажется, что сейчас я себя самого просто потерял. Но даже если это так, пускай. Только вот надо уже решиться на что-то, невозможно и дальше качаться как маятник меж двух огней. Надо уже упасть куда-нибудь. — Юи, я хочу, чтобы ты был моим. По-настоящему, не ломая комедий. Чтобы ты… Крепче сжимаю твои пальцы, переборов себя и посмотрев в твои глаза, подавшись вперед и невесомо, почти целомудренно коснувшись губами лба. -… был со мной. * * * Зачем ты это говоришь? Дурак, глупый, глупый Юджи. Неужели ты не понимаешь, что совершаешь сейчас очень серьёзную ошибку?.. Я не один месяц позволял себе мечтать о тебе, рисовать в воображении картины того, что могло бы быть между нами. У тебя был Хизаки и, в какой-то мере, это лишь сильнее подстрекало моё желание. Жёнам дарят цветы, а вот любовницы получают всё остальное, разве не так? Так зачем же занимать роль официальной пары, теряя при этом всё остальное. Я знаю, ты очень многое можешь дать мне, и уже многое дал. И частью этого «много», кажется, стала твоя душа. Но всё это могло бы происходить и дальше, если бы я оставался рядом с тобой только на птичьих правах. Мне нужен риск, и ты это знаешь. Мне нужны наглые поцелуи в коридорах отелей и концертных залов, будучи всегда наготове, чтоб в любую минуту отскочить друг от друга как от огня. Мне необходимы встречи на чужих квартирах, когда есть всего пара часов, чтобы насладиться друг другом, или быстрый секс в машине, когда ты бы подвозил меня домой, а потом, как ни в чём не бывало, ехал бы к Хизаки, ломая комедию перед ним. Мне нужна возможность сбегать с тобой из города на сутки или чуть больше, с отключёнными телефонами, без явок и паролей, а затем порознь приезжать в студию, скрывая последствия этих прошедших суток. Мне нужен риск, Юджи. Я не умею иначе и не хочу учиться жить по-другому. И при всём этом, когда бы ты возвращался к Хизаки, — да даже к кому угодно! — я всё равно должен был бы знать, что ты принадлежишь мне, что не можешь без меня. И я знаю, что всё бы так и было, если бы ты не обрубил все пути к отступлению. Неужели ты не понимаешь, что азарт игры, попытка добиться, получить, а затем вновь грезить и строить коварные планы – куда заманчивее, чем тихое счастье? Нет. Для тебя нет. И ты никогда не поймёшь этой моей черты характера. Ведь я не подхожу тебе ни по одному параметру, и мы оба знаем об этом. Но только тогда зачем ты говоришь сейчас эти слова про отношения, про полную и безоговорочную принадлежность друг другу? — Юджи… — Заставлю себя наконец-то подать голос, оставаясь сидеть рядом с тобой, а сам мыслями уже где-то далеко, не в этой комнате. – Ты ведь понимаешь… понимаешь, что это – абсурд? Мы не сможем жить вместе, рядом, мы раньше убьём друг друга или сойдём с ума. – Непроизвольно кусаю губы, чувствуя, как ты сжимаешь мои пальцы, и вновь ловлю твой взгляд, не отпуская, смотря в глаза. – Не уничтожай себя ради меня, я того вряд ли стою. – Улыбаюсь уголками губ, ласково погладив тебя по щеке, и нехотя поднимаюсь с дивана, прихватив с собой одеяло, уходя обратно к себе в постель, ожидая, что уже вот-вот появится сестра в не самом лучшем расположении духа. А в груди что-то очень неприятно саднит, тянет. Наверное, сейчас я совершаю ошибку, но иначе не могу и не умею. Наверное, сейчас ты ненавидишь меня, и мечтаешь, чтоб я исчез из твоей жизни навсегда. И, наверное, ты прав в таких своих мыслях, только вот теперь тебе от меня никуда не уйти. И, к сожалению, мне тоже. * * * Каждое твое слово – как обухом по голове, с каждым разом слова все тише и тише, и раздается как сквозь вату. Основная тема понятна, основная тема была мне сказана еще тогда, в аптеке, твоей сестрой. Не умеешь любить по-человечески. Осторожно отпускаю твою руку, поднимаясь и подходя к окну. И не понимаю, почему так больно, почему мне хочется сейчас отмотать время назад, примерно в те дни, еще до примерки костюмов. Я ловил твои взгляды, и нутром чуял, что ты хочешь меня, желаешь обладать мной – и поддался. Сорвался, совершил роковую ошибку. Мне не стоило вообще говорить тебе об отношениях. Слава богу, хоть о любви сказать глупости не хватило. — Хорошо. Я понимаю. Не оборачиваясь, слышу, как возвращается Мали, бормоча, что мы оба совсем с ума сошли и вообще ведем себя как сентиментальные дети, не думая ни о чем. А потом, кажется, она поит тебя чаем, заставляет лечь в постель, теребит за плечо меня, уговаривая сесть и смерить давление. Только и это раздается словно издалека, и я убираю руку твоей сестры, тихо говоря ей, что все в порядке. — В порядке? Юджи, и ты туда же?! Начинает невыносимо болеть голова, я понимаю, что мне нужно домой. Просто домой и отоспаться с выключенными телефонами и опущенными до самого пола шторами – чтоб не понять, какое время суток, день, месяц… — Не нужно ничего, со мной все нормально. – Мягко отстраняю Мали, взяв за плечи, чуть улыбнувшись, — Спасибо, что беспокоишься обо мне. А сейчас мне пора. От чего в твоих глазах столько удивления, Юи? Ведь ты же хотел, ты же просил меня уехать, а сейчас, когда я выполняю твое желание – недоволен? Ты очень непоследователен, ангел мой. — Куда это пора? В таком состоянии? – Брови Мали сходятся на переносице. Черт, а она красивая… Юичи, ты знаешь, какая у тебя сестра красивая?.. — Мали, ну вот в каком таком состоянии, а? Все со мной нормально, просто спал плохо, вышел на свежий воздух, и голова закружилась. Я вообще хлипкий, вон, Юи ли не знать. Ты сидишь, кутаясь по-прежнему в одеяло, и не смотришь на меня, грея в ладонях чай. Интересно, что я скажу Хизаки, когда приеду один и поставлю в известность, что ты болеешь и болеешь серьезно? — Я позвоню, Жас. Три шага до двери, десять по коридору, лестница, прихожая – попрощаться с твоими родителями – и вновь на воздух, на то нестерпимо проклятое солнце, бьющее в глаза. …И всю дорогу до Токио я думаю, размышляю о том, что ты сказал. Но еще больше о том, о чем предпочел смолчать. Ты ведь не любишь меня, я нужен тебе только как боевой трофей, как символ того, что сумел влезть в мои мысли, взломать сердце и душу, поселиться там, а затем сказать, что мы не сможем жить вместе и поубиваем друг друга. Ты уже где-то убил, Ю. Иначе отчего у меня такая пустота внутри, будто влетела шаровая молния и все там пережгла? Юичи, если бы я только знал, чем закончится та интрижка в ателье, поступил бы я так же? Сделал бы снова все те глупости, стал бы так неистово стремиться к тебе? А в глубине души есть ответ, но я не хочу его знать, пускай он и лезет против воли на свет. Сделал бы. Все в точности бы повторил, ради того, чтобы тогда, утром в моей квартире, увидеть тебя без масок и ролей, увидеть в своих руках чистого ангела, и полюбить его, понимая, что секунда – и ангел обернется хохочущим дьяволом, которому я отдам душу. Путь до дома оказался раза в три короче, возможно, потому что я все время думал о тебе, почти не глядя на пейзаж за окном, переслушивая в плеере одну и ту же песню. Песню, звучащую в ту ночь в клубе, когда ты увидел меня, целующего Аарона. Может, мне не стоило вообще тогда звонить тебе и ехать с тобой? Все было бы проще… Приехав домой я сделал то, что хотел – отключил все телефоны и провалился в сон, перед этим набрав Хизаки смс, чтобы позвонил мне через два дня.