Одиночество крови

Kamijo Прежде я не верил, что возможно так измениться и изменить мир вокруг себя. Настолько резко, а ведь даже ни на что списать нельзя – мы оба, и ты и я, давно вышли из подросткового возраста. …Это, однозначно, самые странные месяцы в моей жизни, самая неожиданная весна и уже даже кусочек лета, которые я впервые провожу не один. То, что было прежде – все тлен. Почти ничего не значащие воспоминания о былом, как будто далекий-далекий сон. Я и не думал, что смогу так погрузиться в жизнь другого человека. По установившемуся негласному правилу, мы теперь почти всегда вместе едем домой из студии, и обычно – я подвожу тебя до квартиры, куда вы все-таки переехали с сестрой. И настолько стали привычными эти рейды по ночному Токио – потому что репетиции мы заканчивали далеко за полночь, а иногда и засиживались почти до утра. Ты вечно начинаешь дремать в машине, а мне вечно не хватает смелости тебя разбудить… — Снова задумался о чем-то? Вздрагиваю, чуть обернувшись и почувствовав, как ты обнимаешь меня за шею, наклонившись и уткнувшись носом в волосы. Ходишь беззвучно, словно кот, а я в последнее время что-то слишком рассеян. — Не бери в голову. Я как всегда… Обвиваю тебя за талию, глядя на твои руки, а вернее – на перстни, что ты носишь, практически не снимая. Перстни, которые с завидным упорством дарил тебе я, наравне с остальными украшениями. Достаточно неброскими, чтобы не вызвать пересудов, но зато каждый – для меня особенный. Смотрю в одну точку, куда-то за окно, где стремительно вечереет, хотя летние дни обычно длинные. А ты стоишь рядом с моим креслом, как-то очень ласково перебирая пряди волос. Я настолько привык к вот такому простому порыву тебя обнять невзначай, что уже почти перестал думать и удивляться, что когда-то все было по-другому. Кажется, это было в прошлой жизни. В последнее время я много молчу, но не потому что нам стало не о чем говорить. Просто сказывается идущая полным ходом запись альбома, и к вечеру у меня сил нет уже разговаривать, но ты и не требуешь. Не обижаешься. Ты просто рядом, всегда, и я даже не особенно удивлен, что всю эту неделю ты исправно живешь у меня, предоставив Мали что-то вроде каникул. Нет, я не предлагаю тебе пока что совсем перебраться ко мне, по той лишь причине, что когда-нибудь ты сам до этого дойдешь, сказав мне, или же нахально явившись с вещами. Второе – вероятнее. Садишься у моих ног, рядом с креслом, обняв мои колени и потянувшись за сигаретой. Я даже не возражаю против того, что ты куришь в комнате, и уже успел прокурить мне всю квартиру. А еще твое просиживание ночами за басом недавно окончательно перестало раздражать, и теперь мне кажется, что я даже не смогу уснуть без этих бархатных, тягучих звуков – ты никогда не повторяешься, наигрывая каждый раз какие-то новые мелодии, и очень редко – из рабочего материала. Исключением стала только одна композиция, и я не знаю, потому ли, что песню эту написал я, или по какой-то другой причине. Когда-то я считал, что для каждого вампира наступает такой момент, когда он залегает на дно, сменив образ жизни опасного авантюриста на что-то спокойное и почти домашнее, выбирая себе спутника. В общем-то, я оказался прав, и хотя тебя сложно назвать идеальным объектом в плане соответствия мне – я не жалуюсь. Да, ты частенько бесишь меня, злишь и дразнишь, нарочно говоря какие-нибудь глупости, которым я верю и так по-детски реагирую, а порой и безбожно ревную тебя. А ты смеешься всякий раз, лохматя мне волосы или в шутку отбиваясь от моих нападок. Ты притащил ко мне свою собаку, и она уже успела довольно близко познакомиться с моей мебелью, от чего я пришел в просто неописуемую ярость, а ты смеялся, уворачиваясь от меня с Нагоей на руках, гордо заявляя, что животному нужно потакать. И мне странно, что вот такие совершенно идиотские дни – редкие выходные – сменяются обычно длинными, тянучими как мед вечерами. Ты становишься удивительно покладистым, а я понимаю, что все-таки еще совсем плохо знаю тебя. …Докурив, берешь свой телефон, набирая смс и отправляя по заранее известному мне номеру. Я слишком хорошо помню, кому ты пишешь исправно каждый вечер, и не скажу, что это нисколько меня не беспокоит. А еще я знаю, что на другом конце города точно так же слегка нервничает Хизаки, но мы оба с ним молчим, просто потому что каждый из нас доверяет своему спутнику. Я не говорю тебе больше о любви, фактически, если мне не изменяет память – ни разу с той ночи. Просто в этом нет необходимости, ты ведь и так можешь прочесть все в моих глазах, каждый раз перед сном, когда я обнимаю тебя, лицом к лицу, в полной темноте. Видно лишь, как ярко мерцают твои глаза, а ты в такие минуты шепотом говоришь мне о моей красоте, и я верю тебе, знаешь? Наверное, я никогда и никому еще не верил настолько… так, как тебе. Прижимаешься к моим ногами спиной чуть плотнее, откинув голову назад и прикрыв глаза. И это странно, но мы понимаем друг друга без слов, едва соприкоснувшись кончиками пальцев – ты гладишь мои руки, думая о чем-то своем, но мысли наши настолько схожи, что когда я думаю о том, что надо бы встать и взять ручку и блокнот, ты опережаешь меня, потянувшись и передав то, что мне нужно. В такие вот вечера я обычно очень много пишу. Ты никогда не спрашиваешь, откуда в моей лирике появляются такие мысли, но я вижу, что ты задумываешься. Так было с текстом «Love from a dead orchestra», и сегодня, пока я ее записывал, ты не покидал студию, неотрывно глядя на меня сквозь стекло. Хочу спросить, почему, но не могу – слишком устали и связки, и тело. Меня хватает лишь на то, чтобы мягко отстранить тебя, погладив по щеке, и встать с кресла, идя стелить, потому что спать на не расстеленной постели для меня смерти подобно. Ты же, кстати, напротив, предпочитаешь дремать где угодно, вместо того, чтобы лечь и нормально уснуть. …Я расчесываю волосы перед сном, когда ты появляешься в дверном проеме, облокотившись о косяк и глядя на меня с какой-то тенью улыбки. Я вижу твое отражение в зеркале, неожиданно вспомнив ту ночь в номере, когда точно так же ты стоял ко мне спиной. Машинально разжимаю ладонь, глядя на чуть розоватую ниточку шрама, уже практически сошедшего. И улыбаюсь тебе, положив расческу, точно зная, что сейчас ты подойдешь, обняв меня и зарывшись лицом в волосы на затылке. И ты это делаешь даже скорее, чем я успеваю подумать. — Оджи, я… — Я знаю. – Улыбаюсь, обняв тебя в ответ одной рукой, чувствуя, как в груди что-то приятно сдавливает и становится нечем дышать. Не говорить друг другу никаких лишних, к чему-то обязывающих слов. Еще один наш общий статус кво, только честное слово, в этом нет нужды. Я слышу твой голос словно бы внутри себя, равно как и те слова, что ты мне сказал лишь однажды. Но этого хватит сполна, просто потому что я знаю, что ты до кончиков ресниц, каждой венкой, каждой клеточкой кожи – мой. Jasmine You Когда-то давно, кто-то из великих сказал, что только влюблённый имеет гордое право называться человеком. Раньше я не придавал значения этому высказыванию, услышанному ещё в далёком детстве. И никогда не задумывался над тем, насколько оно верно и можно ли его опровергнуть. Но в последние месяцы я всё чаще стал задумываться, и всё чаще приходить к выводу, что фраза небезосновательна. Хотя бы потому, что в состоянии этой самой влюблённости мир кажется совершенно иным, краски становятся ярче, эмоции сильнее, а сны – реалистичнее. Особенно когда в них главной фигурой выступает один-единственный человек, тепло к которому носишь в сердце. Мог ли я подумать о таком итоге наших с тобой «игр»? Я часто задаюсь этим вопросом, задавался раньше и, наверное, ещё долго буду спрашивать себя, всегда приходя лишь к одному ответу — отрицательному. Я признаюсь сам себе, что привык к тебе и что теперь мне сложно представить наши отношения другими. Иногда, ночами, когда мне не уснуть, я с ужасом вспоминаю то, что было между нами раньше, и, пожалуй, виню себя в очень многом, но ты об этом никогда не узнаешь, если, конечно, способность читать мысли ты до сих пор не обрёл. Когда-то я боялся целиком и полностью разочароваться в тебе, не представляя никаких отношений, сбалансированных лишь нежностью и постоянной близостью. Когда-то коктейль из риска, ревности и страсти был слишком сильной приманкой. Но, лишившись его, променяв весь тот риск на возможность быть с тобой и принадлежать тебе, я не перестал воспринимать тебя так же, как раньше, ты не стал для меня частью обыденной, серой и не интересной жизни, которая повторяться изо дня в день. И я ни о чём не сожалею. Это лето, начавшееся так быстро, что я не успел заметить перехода от весны к нему, обещает, кажется, быть самым необычным в моей жизни. Считается, что каждая история имеет свой логический конец, ведь верно говорят, что нет ничего вечного в нашей жизни. Но сейчас, когда я могу в любой момент коснуться твоей руки, молча заглянув в такие родные глаза, в которых я теперь способен различить малейшее отражение эмоций, я не хочу думать о том, чем закончиться история наша. Но я знаю, совершенно точно, что потом, в далёком будущем, если не дай бог судьбе будет угодно развести нас, я буду вспоминать дни, недели, месяцы, прожитые вместе с тобой, время, поделенное с тобой напополам, лишь с улыбкой. И не важно, что, обычно, по стандарту, отрицательные события и эмоции вытесняют всё хорошее. Это не мой, не наш случай. И уже сейчас я сумел закрасить и скрыть в своём сознании, максимально глубоко, все те тяжёлые моменты, что имели место быть когда-то. И пускай пока что воспоминания о недалёком прошлом продолжают всплывать из глубины под покровом ночи, я научусь управлять ими, как научился быть с тобой открытым, не прячась за обычной маской своего нестандартного поведения. И знаешь, Оджи, теперь я не чувствую себя одиноким. Я с нетерпением жду августа и пары свободных дней, чтоб уехать с тобой в Аичи. В августе будут самые тёмные ночи с самыми яркими крупинками звёзд на небе. И тогда я смогу отвести тебя на край города, где почти нет электричества, что убивает этот холодный, мерцающий свет звёзд, и показать тебе своё небо.