***
— Бито, — после некоторого времени раздумий сообщил Иван. Без каких-либо возражений я молча положил результат ожесточенных «баталий» в кучку карт. Игра накаляется: у Брагинского одна карта, у меня — две. Есть все шансы проиграть, но всё ещё может повернуться в мою сторону. Хожу я. Я довольно хмыкнул и кинул трефовую даму. Крести — наш козырь. РСФСР с минуту пилил эту даму задумчивым взглядом, а потом…кинул свою. Бубновую. — А это тебе, Гильберт, на погоны, — довольно улыбнувшись, протянул русский, беря в руки обе дамы и прикладывая их к моим плечам. — Твою мать! — вскрикнул со злости я, скидывая карты с себя. — Надеюсь ты помнишь, что карточный долг — закон? — ещё шире улыбнувшись и демонстративно показав указательным пальцем себе на щеку, промурлыкал Иван. — В тебя, случаем, не Монако вселилась? — пробубнил я, ближе подсаживаясь к главному коммунисту СССР. Молниеносно приближаю свою морду к его и громко чмокаю в щеку. Затем так же быстро отстраняюсь и злобно смотрю на «мучителя». Тот лишь довольно прикрыл зенки и сидит с улыбкой Чеширского кота. А у него, оказывается, длинные ресницы. Миленько И тут до моей глупой головы дошло осознание всей ситуации. Моё отношение к Ивану Брагинскому изменилось. Из пустой неприязни, которая имела место быть в самом начале моего с ним совместного проживания, перекатило к нейтральному, затем к положительному, а теперь… А теперь не знаю. Одна моя часть даже под расстрелом не согласится, что есть что-то, кроме ненависти. Другая подумает о чём-то милом и воздушном, и сравнит это всё с Иваном (БУЭ!). А вот третья… Так скажем, моя третья часть очень любит частенько «добродушно» подкидывать моему воображению воспоминания о моих эротических (?) похождениях в отношении Брагинского, от чего я сразу начинаю неистово смущаться, а в последствии краснеть. ПРЯМ КАК БАБА, ЕЙ БОГУ! — Кто «как баба»? — заинтересованно спросил Брагинский, чуть пододвинувшись ко мне. Я сухо отмахнулся и продолжил свои размышления. Но если я так бурно реагирую на воспоминания о поцелуях и…отсосе, то получается мне Иван нравится, разве нет? НЕТ! Конечно нет. Он мне, скорее всего, просто симпатичен. Да, этот ответ меня вполне удовлетворяет, ибо такое часто бывает при совместном проживании с человеком, которого знаешь всю жизнь. Я кивнул сам себе в знак согласия и посмотрел на объект моей глубокой думы. Он вопросительно на меня смотрит, видимо, пытаясь вслушаться, что я там бормочу себе под нос. — Что ты на меня так воззрился? — спросил скорее для галочки, чем из интереса. — Просто ты там что-то говоришь и я решил узнать что, — пояснил Иван. Я закатил глаза и лёг на ковёр, подложив под голову руки. Однако, как беззаботно и хорошо я тут живу. Никогда бы не подумал. Надеюсь так и останется.***
Я очень удивился, оказавшись утром в кровати Ивана. Ну вот представьте: вы немного (много) выпили, даже не помните из-за чего, и пошли спать к себе, а на утро, открыв глаза, понимаете, что находитесь в кровати человека вроде-как-симпатичного-мне-но-никогда-в-этом-не-признаюсь. Вот. Приподнялся на локтях и понял, что у меня нещадно болит голова. Не надо было столько пить. Оглядевшись я нашёл банку с рассолом на тумбе у кровати. Быстро спохватившись, я выпил всё до дна и громко причмокнул. Спасибо Ваньке за помощь. … Я его в мыслях «Ванькой» назвал? …***
Наконец встав с кровати Брагинского (я решил ещё немного полежать, чтобы голова поутихла (ну и ещё тут очень мягкий матрац, неудержался)), я понял, что у меня довольно ощутимо болит задница. Надеюсь, когда я шёл до кровати и падал, я не сломал себе что-то (ведь именно от этого болит, да?). Блин, а ведь очень сильно болит-то! Но ладно, я мужик или кто? Костоправ поможет, если что сломал. Наконец перестав об этом думать, до моих чутких ушей-таки донеслось, что в гостиной кто-то яро что-то доказывал кому-то. Ах да. Я пил вместе с Иваном из-за распада СССР. Было вчера 26 декабря 91-го года. У него такое несчастное лицо было, что я просто не мог не предложить самогона, который я от него тщательно прятал. Он с удовольствием согласился и мы прильнули к бутылке до полуночи. Дальше ничего не помню. Я вышел из комнаты и притаился на лестнице, смотря на происходящее с неподдельным интересом. В гостиной находились прибалты, яростно что-то доказывая русскому (явно то, как плохо жилось в Советском Союзе), сёстры Брагинского, тихо сидящие на диване и переглядываясь, ну и сам виновник торжества — Иван, пустующим взглядом прожигающий в полу дырки. Всё-таки для него это травма, а его тут прессингуют. Наконец закончив яростно возмущаться на всё и вся, троица, громко хлопнув, скрылась за дверью. Грязные чухонцы. Я продолжил наблюдать за происходящим. — Ну всё, Вань, мы пошли. Ты главное не расстраивайся, — снисходительно и грустно сказала Ольга, отходя к двери с сестрой за руку. — НЕТ! — выкрикнула Ната и, вырвавшись из хватки теперешней Украины, подбежала к Ивану, — Я его не брошу! Я его люблю! — заявив это, она, очень быстро преодолев расстояние между их лицами, смачно поцеловала брата в губы. Тот даже не шелохнулся, продолжая буравить взглядом линолеум. Черненко, с широко распахнутыми от шока глазами, подлетела к сестре и, ухватив её кольцом из рук за талию, пыталась оттащить от брата. У неё это, через силу, но всё же, получилось, и вскоре они скрылись за многострадальной входной дверью. Когда закончился этот фарс, я решил спуститься к Брагинскому в гостиную. — Какой ужас, — протянул я, — А все так уходили? — спросил я, указывая большим пальцем на дверь. — Ну, — безучастно протянул русский, — Так как все приходили, всех и перечислю: Казахстан, Туркменистан, Узбекистан и Киргизия просто тихо ушли, пожелав всего хорошего, — после недолгой паузы продолжил он, — Армения и Таджикистан просто попрощались, — ещё одна пауза, — Грузия не смог скрыть улыбку, Молдавия снисходительно похлопал по плечу, — и ещё, — Ну, а прибалтов и Украину с Беларусью ты видел. Такие пироги, — грустно закончив, ещё ниже опустил голову. Как оказалось, он что-то теребил в руках, но разглядеть что, я не смог. Я тем временем сел на тот диван, на котором минуту назад сидели сестрички России (непривычно его так называть…). ТВОЮ МАТЬ, КАК БОЛЬНО Я ПРИЗЕМЛИЛ СВОЙ КОПЧИК! Но вслух я лишь зашипел от боли. Иван вдруг поднял глаза на меня, потом опять посмотрел на что-то в своих руках. Быстро подошёл ко мне он надел что-то на шею. Когда он это сделал, то нагнулся и поцеловал меня в губы. Нежно и грустно, будто в последний раз. Я даже сопротивляться не посмел, ибо тепло уже струилось сквозь меня, не давая это сделать. Оторвавшись от моих губ, он грустно взглянул на меня и чуть улыбнулся. — Я тебя отпускаю, — прошептав это мне на самое ухо, он разогнулся и ушёл на второй этаж. Я же остался сидеть и пялиться в стену. Что это было? Я покосился на грудь, на которой что-то висело, и чуть не чертыхнулся вслух. Это был крест. Мой арийский железный крест. Тот, что отнял Брагинский при моем приезде в его дом. Я встал с дивана и от осознания факта, что я свободен, чуть ли не запрыгал от счастья. Свободен. Наконец. ДА!>:3 Я счастливо поскакал к выходу, а открыв дверь, обвёл взглядом гостиную. В последний раз, так сказать). Быстро схватил свою куртку и отчалил.***
— Ох, Люди, ты даже не представляешь, как хорошо от осознания, что я теперь свободен, — блаженно просветил брата я, довольно потянувшись на стуле за столом. Сейчас я решил заглянуть к брату, ибо давно собирался. Задница уже не так сильно болит, спасибо быстрой регенерации стран. — Ты прав, не представляю, — скептически протянул Людвиг, также смотря и на меня. Странный он, — Тебе там так плохо было? — Мне? Конечно. Со мной так пренебрежительно обращались; полы мной мыли, — махнув рукой, приврал я. Ну, а что? По ощущениям так и было. По крайней мере первую половину совместного жития. — Ну-ну, — фыркнул Германия, — А ведь мне РС…Россия говорил, что ты ему нравишься, — на названии сделав паузу (скорее всего с непривычки), «прозрачно» намекнул Люд, пронзительно глянув на меня. — Да ну? — для приличия крякнув от удивления, спросил я (всё же я это понял ещё давно, но открыто мне никто не говорил), — А когда это вы виделись? — При возвращении меня на мировую ступеньку. Но это сейчас не важно. Важно то, что ты сейчас ведёшь себя очень и очень…некрасиво. Ваня к тебе со всей душой, а ты упираешься как осёл. — О как ты заговорил, — нагнувшись к столу, с прищуром сказал я, — Это ты так из-за итальяшки мир в розовом начал видеть? Напомню, Россия — Империя Зла, ксе-се-се>:3, — оскалившись, протянул я. — Это навязано. Я нормально общался и общаюсь с ним. А ты хорошенько подумай над тем, почему ты по-настоящему ушёл. А то мне с тобой говорить, как… Kak ob stenu gorokh. Я недоумённо выпучил глаза на брата и призадумался: а действительно, почему я ушёл?***
Вроде всё нормально. Стою на балконе своей квартиры в Калининграде (уже успел смириться с этим названием), курю, звоню Франции. Может он сможет мне помочь с ЛЮБОВНЫМИ ТЕРЗАНИЯМИ. Так глупо звучит. Всё-таки ушёл я именно поэтому. — Oui? Oh, c'est toi, mon ami! Что случилось? — радостно щебетал Франциск, как всегда радуясь, что я ему позвонил (чаще всего просто пишу). — Да, привет Франц. Слушай, у меня тут есть к тебе дело… — пробубнил я. — Что за дело, ma joie? — уже с большим интересом спросил Бонфуа. — Ну, короче., — запнулся я, но тут меня перебил Франция. — Ты влюбился в Ивана, я прав? — игриво спросил тот. Я моментально порозовел, спросив чуть тише: — Как ты узнал? Блондин тихонько хихикнул в трубку и продолжил тем же тоном, что и спрашивал: — Я догадался. Ты обычно напрямую спрашиваешь что-то, даже можешь не здороваясь. А тут и поздоровался, и запнулся. Да и сам потом признался, так что теперь все карты передо мной, — опять хихикнув, он продолжил уже более соблазнительным голосом, — Да и я догадывался, что поселив тебя к России ты в него когда-нибудь да влюбишься. Всё же кто бы что не говорил, а Иван очень милый и красивый. Очень давно я даже за ним ухаживал, мне, однако, понравилось: такой отзывчивый и стеснительный, — как всегда отошёл от темы Франциск. — Ага, мне ведь так интересно слушать про твои любовные похождения, — процедил сквозь зубы я. На самом деле я к этим историям отношусь нормально, но когда он сейчас начал говорить про Ваньку (я теперь не удивляюсь сокращению в своих мыслях), то как-то всё внутри неприятно сжалось. — Видишь? Даже шипишь на меня из-за него. Точно втюрился, — весело протараторил Бонфуа, хлопнув по локтю ладонью (он периодически так делал при разговорах по телефону, когда одна рука занята, а хлопнуть хочется), — Так что ты хотел-то? Наконец вспомнив, что хотел спросить, я спросил: — Что мне с этим делать? — Ну, я бы точно пошёл бы к нему и признался. Но это на твоё усмотрение. Можешь подождать пока любовь пройдёт, завянут помидоры, а можешь прийти к нему и радоваться, что тебя любят ещё и взаимно), — проницательно пояснил француз. — А про взаимность как узнал? — Ещё до войны догадался, — тихо ответил Франц, — Ох, всё, мне пора. Удачи тебе! T'embrasser!:3, — быстро попращавшись, тот скинул трубку. Я ещё с минуту стоял, докуривая сигарету до фильтра, потом выкинул прям с балкона и пошёл в комнату. Мне надо подумать.***
— Тук-тук, я захожу, — на самом деле не стучась, а просто открыв незакрытую дверь, сказал я. Я внимательно посмотрел на диван и там заметил вздымающуюся тушку под пледом. Подошёл к нему и присел на корточки. — У тебя апатия? — ехидно спросил у тушки я. Она ничего не ответила, лишь перевернулась на другой бок. Я недовольно буркнул и снял с предположительной головы край пледа, недовольно глянув на хозяина дома. — У вас гостей, вроде как, хлебом солью встречают, — шикнул я, в бесцельно блуждающие по моему лицу глаза Брагинского. В них даже, казалось, потух свет и они стали очень темного фиолетового оттенка. Я приложил тыльную сторону ладони ко лбу страдающего депрессией России. Горячий. Я заметил, что когда он впадает в подобное состояние (даже в детстве такое было), то он начинает заболевать. Я недовольно цыкнул и злобно глянул прямо в потухшие глаза Вани. — Слушай., — начал было я, но меня перебил Россия. — Зачем ты вернулся, — хриплым голосом спросил тот, — Поглумиться? — вопросительно поднял левую бровь, — Давай, я готов, — грустно прикрыв глаза, прошептал Брагинский. Я нахмурился и тыкнул указательным пальцем в лоб русского. — Слушай ты, — грозно начал я, — Если бы я хотел поглумится, то сразу с порога это и сделал бы, — аргументированно начал я, — Я пришёл тебе кое-что другое сказать., — опять запнулся, как при разговоре с Франциском. Но тут страшнее, ведь Брагинский непробиваемый и просто так не поймёт ничего, если не сказать в лоб, — Ты…мне… КХА! Россия наконец сфокусировал взгляд и недоумённо сдвинул брови к переносице. Выглядит он сейчас очень мило… ГИЛ, СОБЕРИСЬ! — Да, Гил, соберись, — чуть подняв уголок губ, повторил за мной он. — Ну, я… Ты мне… Нра…вишься? — зачем-то вопросительно пролепетал я. Брагинский мгновенно оживился: сел, откинул пледик, взял моё лицо к себе ладони и приблизил его к своему. Глаза теперь горят жизнью и недоверием. — Я тебе что? — медленно спросил Ваня. — Ты мне нравишь…ся., — пискнул я, заливаясь краской от столь пристального взгляда. Вот блин точно баба какая-то. Россия с минуту смотрел мне в глаза, а потом резко…обнял? Я тупо смотрел на спинку дивана и ничего не делал, пока меня стискивают в медвежьих объятиях. Затем я улыбнулся и тоже приобнял Брагинского за талию. А мне нравится с ним обниматься. Так тепло и мягко. — Останешься у меня? — неожиданно, тихо спросил меня Россия. Я немного подумал и ответил: — Если мою комнату ещё не продали под житиё татаров, — оторвавшись от русского, с ухмылкой хихикнул я. Иван ещё ярче улыбнулся и чмокнул меня в лоб. — Для тебя место есть всегда, — промурлыкал русский. Теперь я точно могу сказать, что мне радостно смотреть на счастливого Ваньку. И сейчас я могу открыто признаться, что ненависть испарилась, а на её месте остались нейтрально-положительное и некоторое романтическое отношения. Но, если у нас и будут отношения, то вести буду я, ксе-се-се-се>:3!***
Кот приехал опять в Россию. Теперь его не будет мучить Машка (кошечка Беларуси) и сама Наташа. Дома его добродушно встретили Россия и экс-Пруссия. Он уже давно подозревал, что его хозяева сойдутся, но думал, это будет быстрей. Теперь он каждый наблюдает за «противостоянием» двух бывших врагов. Но теперь это противостояние совсем по другим вопросам. Главным остаётся: кто будет вести в этих интересных (по мнению котика) отношениях. К нему за слежкой присоединился Прубёрд, теперешний друг котика. Васька доволен жизнью. Каждый день он валяется с Калининградом на диване, его кормят вкусной рыбкой и молоком. К сожалению, котик Гилберта остался с Германией, но скоро переедет сюда. Кот России рад, так как это белое чудище ему всегда нравилось. Хотелось побольше пообщаться. И, теперь, это удастся: 3.Das Ende?
***