Афганский синдром

Когда ему было двадцать, он уже пережил свой персональный ад, вернулся домой из Афганистана и хотел только одного: чтобы больше его никто никогда не трогал и ни о чём не просил. В общем-то, и некому было его трогать, родных не было, а давние родственники сами пугались его свирепого взгляда, неустроенности и рвущейся из него дикой боли – предпочитали не общаться, а побыстрее его забыть. Друзей тоже не было, все друзья остались там, на войне. Он выжил и не пытался винить себя или оправдывать. Он просто хотел спокойствия. Двадцать лет его не трогали. Он сам как умел справлялся со своей исковерканной жизнью, уходил в продолжительные запои, подрабатывал время от времени, где придётся, нигде надолго не задерживаясь, много курил и старался привыкнуть к тому, что война закончилась, что нельзя хвататься за ствол, если тебя обидели, что нет необходимости вздрагивать от шума летящего самолёта. А потом ему позвонили. Старый телефон, который остался ещё от родителей. Он сам не знал, зачем регулярно оплачивает счёт, звонить ему было некому, разве что иногда ошибались номером. Он тогда почему-то улыбался и доброжелательно отвечал, что «никакого Сергея\Виктора\Нины здесь не проживает, и не было никогда, нет они не переезжали, здесь всегда жили Дуринковы, да-да, вот такая забавная фамилия, Антон и Светлана, да ещё у них был сын, но он не помнит, как его зовут, никто про этого сына не помнит» Телефон зазвонил в десять часов утра, и это было не самое приятное пробуждение, особенно если учесть, что накануне он крепко напился под бормотание радио. Тоже старого, оно оставалось ещё от деда. - Слушаю – мрачно сказал он в трубку, ожидая, что сейчас снова придётся рассказывать про Дуринковых и их забытого сына. И это его против обыкновения не радовало. - Здравствуйте, могу я поговорить с Торином Дуринковым? – услышал он в ответ с другого конца провода и потрясённо распахнул глаза. Это не было интересным, это почему-то показалось опасным. Зачесался старый рубец под лопаткой, и противно заныл поломанный когда-то мизинец на левой руке. - Да, это я – ещё более мрачно сказал он – К Вашим услугам – сама собой вырвалась идиотская формулировка, больше подходящая для книги или детской сказки. - Это хоббит Бильбо – мягко сказал его невидимый собеседник - Что? – потрясённо выдохнул Торин – Что за херню Вы несёте? - Говорю, это Хоботов Бильбо, ну да, такое у меня имя, назвали в честь героя сказки – слегка обиделся голос – А у самого-то имя ещё заковыристее – совсем по-мальчишески добавил он вдруг – Торин, мне надо с Вами поговорить, я очень рад, что Вы никуда не переехали, и мы сумели Вас найти. Я по поводу Ваших племянников. - Каких племянников? – ошалело переспросил Торин – У меня нет никаких племянников, что за херня? - Вот я и говорю – заторопился Бильбо и заговорил совсем сбивчиво – У мальчишек никого нет, никаких родственников, после того как в автокатастрофе погибли их родители, они оставались совсем одни, но они были друг у друга, а теперь придётся их разлучить, а их нельзя разлучать, а Вы нашлись, я искал кого-нибудь, дети не должны оставаться одни, так ведь нельзя и не бывает… - Подожди, давай по порядку, проясни обстановку, какие дети, какая катастрофа и при чём здесь я? – перебил мужчина этот поток речи. Он подобрался и вспомнил почему-то сержанта Колю Филиппова, который вечно орал на солдат, мог и матом покрыть, требуя чётких и точных отчётов. Его ненавидели в отряде, он и сам не стремился ни с кем общаться, а потом погиб в последнем бою в горах, так нелепо, когда их уже должны были вывозить из Афгана. Совсем некрасиво и страшно он закрыл своим телом Торина, и тот не успел попросить прощения за ненависть и невнимание, остался жить с этим грузом. И почему это вспомнилось сейчас? Война окончена, и ему нет дела до каких-то чужих детей, которых хотят разлучить, глупости и больше похоже на дамский роман, даже звучит противно. - Да, простите – растерянно ответил Хоботов – Я из детского дома, психолог там. И у нас есть два брата Филипп и Кирилл по фамилии Двалиновы, их родители погибли, директор утверждает, что родственников у детей нет, искать бессмысленно, но я всё-таки поднял документы, нашёл Вас, получается, что Вы их троюродный дядя. Их мать Дарья Двалинова, в девичестве Дис… Бильбо продолжал что-то ещё говорить, но Торин больше не слушал, он вспомнил Дашу, дальнюю родственницу, которая всё-таки побеспокоила его за эти двадцать лет, вторглась в его жизнь. Но это был единственный человек, которому Дуринков оказался рад, девочку спихнули ему всё те же удобно формулируемые «дальние родственники», она приехала поступать в столицу из какой-то провинциальной глуши, и первое время ей надо было где-то пожить, ей нужен был человек, который мог бы взять её под свою опеку. Торин почему-то проникся и разрешил девчонке недолго пожить у него, пока она будет поступать. В тот период он работал и вёл более-менее социальную и упорядоченную жизнь. Даша оказалась бойкой девицей с добрым характером и уютными ямочками на щёчках. Полненькая, невысокая и длинноволосая, она встречала каждый день с радостью, постоянно хохотала, привела его холостяцкую берлогу в порядок и сделала как будто даже уютной. А ещё она пекла вкусные булочки с маком, готовила нажористый борщ, каким-то хитрым способом заваривала чай и совершенно не боялась Торина. Её не пугал его старый шрам на лице, не обманывал свирепый блеск глаз, не страшили его перепады настроения. И как она к нему относилась! Он и не помнил уже такого, очень давно не видел. Не было в её ровном отношении ни капли унижающей жалости и сочувствия, не было заискивания. Она умела с ним ладить и договариваться, напоминала ему умершую мать, и погибшего лучшего друга Данилу. Торин сразу принял в свою жизнь сестрёнку, они мирно и радостно просуществовали вместе весь май и июнь, начинался уже июль, Даша поступила, нашла какую-то временную подработку, а потом случился незваный прекрасный принц. Да, сейчас он вспомнил, что фамилия того типа была Двалинов, он свалился в их жизнь как снег на голову, девчонка влюбилась по уши, они целыми днями пропадали где-то вместе, он катал её на байке и научил пить, но Даша не стала от этого хуже, просто повзрослела. А потом, испросив благословения Торина, ушла к своему ненаглядному. Это было очень трогательно, они и правда просили благословения, заявились вдвоём с вафельным тортом и бутылкой водки в зубах, потоптались неловко на пороге, помямлили что-то смущённо про свадьбу и семью, а потом, не сговариваясь, опустились перед ним на колени. Торин растерянно посмотрел на них, таких молодых, глупых и влюблённых, одним рывком поднял обоих с пола, крепко обнял и сказал будущему мужу то, что положено говорить в таких случаях, мол, если обидишь мою девочку хоть как-то, я тебя и под землёй найду, глотку зубами перегрызу, печень и почки выну. Глаза его дико блестели, шрам на лице побелел, а на шее вздулись жилы. Даша благодарно обняла старшего брата, прильнула к нему, тёплая, мягкая, живая. Прекрасный принц на байке тоже оказался не робкого десятка, струхнул и побледнел он изрядно, но, видимо, был из тех, кто смотрит в глубину вещей и явлений, не делает поспешных выводов. Потом они распили эту бутылку, просидели всю ночь за разговорами, а наутро сестра с новоиспечённым супругом ушли обустраивать своё гнёздышко, и берлога Торина вскоре стала обратно холодной, неуютной, неустроенной. Такой, как ему нравилось. Он ведь и сам был таким же. И всё пошло наперекосяк, вылетел с работы, крепко поссорившись с начальством, заныли, напоминая о себе старые раны, вернулись неврозы, а там и вовсе пришла депрессия, такие обострения в конце лета у него бывали. Торин ушёл в глубочайший запой и отрубил единым махом все контакты с внешним миром. Они с Дашей потерялись, и он был рад этому, сестрёнка осталась светлым воспоминанием. Он думал о ней иногда, вспоминал её добрые глаза, золотистые волосы и нелепую фамилию Дис. Впрочем, в их роду с фамилиями-именами всем повезло, можно не выделываться… - Филиппу скоро исполняется семь лет, его переведут в интернат для детей школьного возраста, а Кириллу только четыре, его придётся оставить, но мальчишки не могут друг без друга – вклинился в сознание голос психолога Хоботова – Надо что- то придумать, нельзя их разлучать - Да перестань ты уже повторять это идиотское слово – рявкнул Торин, переждал подступивший из ниоткуда спазм головной боли и уже более спокойно попросил – Давай встретимся, обговорим - Это прекрасно – с радостным облегчением отозвался Бильбо – Теперь всё будет хорошо