coffee.

— Не бойся, — горячее дыхание обожгло мочку уха, а крепкая ладонь скользнула вдоль поясницы, приобнимая. — Я не боюсь, — Бэкхён отвечает так же шепотом, даже не пытаясь скрыть, что врет. Он боится. И то, как близко Чанёль придвинулся к нему, обнимая более чем неоднозначно, пугает его ещё больше. А вокруг мельтешат люди. Бесконечный поток, которому нет конца. Все такой же спешащий, взволнованный, возможно, даже больше, чем волнуется сам Бэкхён. Так всегда в аэропорту, как кажется ему самому. Оттого, стоя чуть в стороне, без движения, без суеты, наблюдать за окружающими в разы интереснее… было бы, если бы собственные мысли не бились в голове с той же суматохой. — Он боится, потому что ты предупредил его, — между тем раздается голос Сэхуна, стоящего совсем рядом, скрестившего руки на груди. Уж кто совсем не волнуется, так это он. Ему нет смысла, и он, наверное, единственный, кто в самом деле рад, что бабуля решила нанести им визит. Чанёль в принципе редко испытывал бурную радость: хоть отношения с матерью и выглядели в целом стабильно и даже хорошо, она никогда не упускала возможности напомнить, что в его-то возрасте давно пора бы остепениться и перестать протестовать против уклада этого мира. Она на самом деле прекрасно понимала, что все это не протест. Поняла, когда Чанёль вернулся домой с малышом на руках. Но это, наверное, естественно для матери — хотеть счастья своему ребенку, а счастье она представляла лишь бок о бок с девушкой, а теперь женщиной, когда возраст сына пересёк отметку сорока. Чанёль ее прекрасно понимал — научился понимать, когда и сам стал отцом, а Сэхун достиг того возраста, когда в нем взыграл интерес к девочкам, поэтому не злился. Лишь мягко улыбался, слыша в ответ печальный вздох. Сейчас, стоя в аэропорту в ожидании встречи, он переживал не меньше Бэкхёна, хотя бы потому, что так и не нашел в себе силы предупредить мать о том, что больше он не один. Это плохо, и он прекрасно понимает это: слишком большое потрясение для нее, женщины в возрасте, но сил признаться не было. Мысли о том, что она смирилась с его ориентацией только из-за того, что все это было лишь на словах, не давали ему покоя. Она никогда не видела его с другим парнем, он никогда не пытался знакомить ее с кем-то, даже заводить разговоры о том, что он с кем-нибудь встречается. Хотя и говорить было не о чем, особенно когда в его жизни появился Сэхун. От этого сейчас было вдвойне страшно. — Об этом нельзя не предупредить, — наконец выдыхает он, понимая, что молчал слишком долго и лучше бы он подумал об этом, когда мать сообщила, что приедет. Но метаться было поздно — Я ее вижу, — наконец говорит Сэхун и, не дожидаясь никаких реакций, устремляется в самую гущу людей. Бэкхён с замиранием сердца наблюдает, как он заключает в объятия невысокую женщину, как она отпускает ручку небольшого чемоданчика, обнимая в ответ, и, чуть отстранившись, обхватывает ладонями щеки юноши, поправляет взъерошенную челку, широко улыбаясь, и в конце концов целует щеку, не иначе как безумно соскучившись по единственному внуку. — Ты ведь не бросишь меня, если она меня не примет? — шепотом тянет младший, в одно мгновение поняв всю серьезность этого знакомства. — Она даже меня ещё не приняла, хотя прошло уже двадцать лет, — на секунду прикрывая глаза, Чанёль усмехается сам себе, словно пытаясь отшутиться, вот только на шутку это не тянет. — Ты делаешь только хуже, — Бэкхён на секунду переводит взгляд с Сэхуна на мужчину рядом, а когда поворачивается назад — ловит на себе пытливый взгляд чужих глаз. Сэхун волочит за собой чемодан, вместе с тем оттопырив полусогнутый локоть, за который аккуратно держалась женщина, подходя ближе к сыну и его… другу. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять, кто это, — Чанёль более чем уверен, видя вихрь смятения в чужих глазах и взволнованно поджатые губы. В одно мгновение, как кажется Бэкхёну, замирает весь аэропорт, когда, подойдя совсем близко, женщина замерла, в который раз изучая взглядом незнакомого юношу, обращая излишне пристальное внимание на руку сына, которую он даже не потрудился убрать с чужой поясницы, приобнимая, следом неторопливо переводя взгляд на самого Чанёля. — Здравствуй, — он первый решается подать голос, чтобы не тянуть молчание, и, отпустив Бэкхёна, подаётся чуть вперед, глубоко в душе выдыхая с облегчением, когда женщина потянулась навстречу, приставая на носочки и обнимая широкие плечи сына. Все не критично плохо. — Я рада видеть тебя, — тихо выдыхает она, и даже Бэкхён, кажется, испытывает слабое облегчение. — Мама, я хочу познакомить тебя с мужчиной, который стал для нас частью семьи, — не оттягивая неизбежное, он мягко отстраняется от матери, не глядя находя руку Бэкхёна, стоящего чуть позади, и подводя ближе к себе. — Мое имя Бён Бэкхён, — он склоняется в глубоком поклоне, подчёркивая всю глубину своего уважения, а нутро сковывают цепкие лапы страха. Он боится поднять голову, боится взглянуть в глаза женщины, оттого замирает, пока Чанёль не опускает ладонь на его поясницу, без слов призывая выровняться. Он не получает ответа, лишь нерешительно поджатые губы и слабый кивок, не понимая, как стоит это воспринимать, теряясь в вариантах. — Пойдёмте в машину, мы там ужин приготовили к твоему приезду, — в тишину встревает Сэхун, касается локтя бабушки и, получив в ответ слабую, вымученную улыбку, ведёт женщину к выходу, что-то негромко рассказывая, не иначе как про тот самый ужин. — Насколько все плохо? — севшим от волнения голосом шепчет Бэкхён, теперь уже сам находя чужую ладонь и крепко сжимая. — Мне кажется, все неплохо. Просто нужно дать ей немного времени, — и Чанёль впервые не лукавит за сегодня. Его матери тяжело, без сомнений, но он очень хочет верить, что она справится с этим: примет его и Бэкхёна как пару. Они возвращаются домой слишком быстро, как кажется Бэкхёну. Сэхун сидит позади, вместе с госпожой Пак, рассказывая о своих успехах в учебе и, разумеется, о Софи, показывая их последнюю совместную фотографию, которую сделал не кто иной как Бэкхён, совершенно случайно встретив пару в кафе во время обеденного перерыва и примерив на себе роль папарацци, хоть фотография и вышла на редкость красивой, наполненной живыми эмоциями и улыбками, не забывая упомянуть, что сам Бэкхён — довольно известный фотограф, который работает даже с моделями. А дома и в самом деле ждёт ужин, плотно укутанный в фольгу, чтобы не остыл. Бэкхён расставляет все сам, пока госпожа Пак скрывается за дверью гостевой, чтобы привести себя в порядок. Руководствуется исключительно корейскими традициями, зная, как госпожа Пак уважает свою родину и культуру. Даже ужин в целом был сугубо традиционным, от и до приготовленным своими руками, и он соврет, если скажет, что все это было не ради того, чтобы впечатлить ее. Чанёль мнется рядом, заваривая свой фирменный кофе, а Сэхун — чай для бабушки, и эта слаженная работа, уже привычная для них, кажется, очень импонирует единственной в доме женщине, которая, излишне тихо зайдя на кухню, остановилась в дверном проёме: чтобы не мешать — понимает каждый, оттого приготовления заканчиваются вдвое быстрее. Она ничего не говорит, ничего не спрашивает, только слабо улыбается в ответ на попытки сына поухаживать — отодвинутый стул, поданная салфетка, поставленная чашка чая. И только Бэкхёну это молчание скребет нервы — он не понимает, о чем она думает, как относится ко всему, и ему, возможно, было бы в разы легче, если бы она прямо сказала, что против его присутствия в доме ее сына и внука. Но она ничего не говорила. — Сегодня вы постарались с ужином, — только приступив к трапезе, попробовав почти все, что было предложено на столе, не иначе как из интереса, женщина решилась заговорить, глядя на сына, а Бэкхён в душе ликовал — его старания оценили. — Это Бэкхён приготовил, — мужчина мягко улыбается, испытывая гордость, даже несмотря на то, что это не его заслуга. — Он столько всего вкусного умеет готовить; он просто обязан приготовить свои булочки с красными бобами, тебе точно понравится, — встревает Сэхун слишком уж воодушевленно, отчего даже Бэкхён смущается. Сэхун ведь не лукавит — он в самом деле любит их, оттого долго такая сладость в их доме не живёт, исчезая в считанные часы, сколько бы Бэкхён ни приготовил. — Хорошо, когда, живя в другой стране, молодые люди не забывают о своих корнях, — звучит почти как благословение, по меньшей мере принятие, отчего-то кажется Бэкхёну, и он смущённо улыбается, опуская взгляд в пол. Тарелки стремительно пустеют, и дело вовсе не в возросшем количестве людей. Сэхун сметает все, до чего дотягивается, а на небольшом круглом столике он дотягивается до всего. Растущий организм — каждый раз оправдывает он свою прожорливость, но никто особо не против. И только когда заканчивается даже чай, Сэхун поднимается из-за стола, намереваясь уйти к себе. — Завтра к первой паре, так что я пойду, — устало выдыхает он, сыто потянувшись, и, обернувшись к столу, склоняется, целуя бабушку в щеку. — Проводить тебя? Ты ведь тоже устала после перелета. — Не беспокойся, я еще немного посижу с твоим отцом, а ты ложись спать, — мягко улыбаясь в ответ, она накрывает чужую ладонь своей, словно благодаря, и каждый понимает — это просьба оставить их наедине. Вот только даже когда Сэхун, чуть помявшись, скрывается за дверью кухни, а после — собственной спальни, ничего не происходит. Женщина все так же молча отпивает почти остывший чай, а Бэкхён с каждой секундой теряет десяток нервных клеток, в какой-то момент решая, что молчат из-за него и ему, возможно, тоже стоит уйти. Она ведь сама сказала, что еще посидит немного с Чанёлем, о нем самом речи не было. Эти мысли в одно мгновение заполняют собой совершенно всего мужчину, и, собравшись с силами, он норовит подняться со стула, чтобы уйти и не мешать своим присутствием. Не смущать женщину, которой и без того тяжело видеть его, — так он думает. Но рука, крепко обхватившая его ладонь и притянувшая обратно на стул, дает понять, что с этой неловкостью придется мириться. — Мама, — Чанёль говорит тихо, даже осторожно, но чужую ладонь не отпускает, прекрасно понимая, что и зачем хотел сделать Бэкхён, искренне считая это лишним и ненужным. — Скажи что-нибудь. Ее не стоило торопить — отчего-то был уверен Бэкхён, в целом чувствуя себя здесь лишним. Он был уверен, что своим присутствием только усугубляет ситуацию, действует на нервы, но тихий вздох, такой же неуверенный, наполненный сомнениями, говорил о другом. — Что я должна говорить, — в конце концов выдыхает она, отставляя чашку в сторону. — Это твой выбор, о котором ты предупреждал нас еще двадцать лет назад, было глупо ждать чего-то другого, — слабо усмехаясь, словно самой себе, она неуверенно сцепляет между собой пальцы, чувствуя точно такую же неловкость, как и Бэкхён. — Ты его любишь, его полюбил и принял Сэхун, он заботится о вас — это главное. Женщина медленно поднимается со стула, подчеркивая этим, что больше ей добавить нечего, и это в самом деле так. Она уже давно решила — кого бы ни встретил Чанёль, она примет любые отношения. — Спокойной ночи, мальчики, — добавляя почти шепотом, она не спеша покидает кухню, слыша запоздалое, неуверенное «спасибо». Спасибо за то, что приняла их, хоть это и не просто. Оборачиваясь лишь для того чтобы закрыть дверь, она невольно становится свидетелем чужих объятий и мягкого, едва ли не отеческого поцелуя в висок, который дарит ее сын своему… все же явно не другу. — Спасибо, — раздается из-за спины голос внука, отчего сердце едва ли не ухает в пятки, но крепкие объятия вовремя спасают ситуацию. — Бэкхён очень хороший, правда, и он очень любит папу. Сэхун даже не пытается скрывать, что нагло подслушивал чужой разговор, но даже так ругать его совсем не хочется — он просто переживал за папу и, видимо, за Бэкхёна, который уже стал для него частью семьи. А значит все, что происходит здесь и сейчас, — правильно.