Имя им - Стая

Федор к этому определенно не был готов. У них едва все устаканилось и вернулось в мирное русло. Многое, конечно, изменилось всего за считанные недели, но больше никаких недоговоренностей и секретов, все максимально открыто и честно. Настолько, что после разговора об их совместном будущем, Антон долго возмущался поставленными условиями. А если дословно - «Какого хрена мы должны воздерживаться? Нам семнадцать, и мы не дети! Что изменит один год? Федя, не смей к нам так относиться! У нас есть потребности!». Откуда он таких слов нахватался, черт его знает, но Смолов с честью выдержал ту тираду, а также молчаливый и смущенный упрек Алексея, который наверняка тоже рассчитывал на быстрое развитие их - прости Господи, гореть мне за это в Аду - новых отношений. Но Федя на своем стоял жестко. Никакого интима до совершеннолетия. Никакого интима на стороне (все же его это касалось больше). И все это никак не сказывается на их работе - охота остается охотой, где Смолов альфа и омега, начало и конец, а его приказы все еще не обсуждаются. Три простых правила, на которые близнецам пришлось подписаться, чтобы убедить Федора в своих серьезных намерениях. Со своей стороны они не нашлись, что потребовать, так как второй пункт все перекрывал, а последний и вовсе не подлежал обсуждению. На этом и порешили. Близнецы еще пару раз посетили стаю Акинфеева, а после вместе с Федей закрылись в привычной им уединенности, открывая и пробуя новые возможности в обновленных отношениях. Алексей каждое утро обязательно целовал до первой чашки кофе, потому что не любил горчинку, что оставалась на губах охотника после. Антон и вовсе не дожидался пробуждения, кажется, из одного упрямства просыпаясь раньше всех и будя требовательными поцелуями. По вечерам они не разбегались по своим комнатам, а засыпали на огромной Федькиной кровати, благопристойно сворачиваясь в один теплый клубок. Неожиданно братья открыли в себе и тягу к готовке, потому что возиться вместе на кухне оказалось уютно и... дразняще. Можно было лишний раз коснуться, покормить из рук или слизнуть с чужих губ сладкий сок летних ягод. И Федя был бы счастлив остаться именно так, хотя бы на короткий летний срок перед тем, как вновь вернуться в дурманящий город. Разве он так многого просил? Тогда какого черта... В тот вечер Миранчуки влетели в дом как были после обращения - взъерошенные, пыльные, голые и взбудораженные. Смолов отрывается от изучения новостной ленты в поисках очередного дела, чтобы высказать все, что думает по этому поводу, но в последний момент замечает в руках Леши маленькое серое тельце, которое он прижимает к себе, испуганным и просящим взглядом уставившись на охотника. - Какого... - Только не ругайся, Федь! Мы не могли его там оставить, он же ребенок! Он бы погиб... До мужчины не сразу доходит, что именно старший из братьев имеет в виду. Кидает взгляд на маленького волчонка в чужих руках, и все становится кристально ясно, хотя при этом вопросов только прибавляется. - Вы притащили к нам оборотня? Я отпустил вас побегать по лесу, а не тащить в дом сверхъестественное! - Смолов возмущен такой беспечностью, хотя семь лет назад и сам поступил настолько же опрометчиво. Но брать на себя ответственность за еще одного клыкастого? Увольте. - Мы их убиваем, а не спасаем, Леша! - Тогда чего нас не пристрелил? - рыкает из дверного проема Антон, который буквально слетел со второго этажа, таща аптечку и полотенца. - Он же ребенок, ты посмотри, какой маленький. Чем мы лучше были? Смолов открывает и тут же закрывает рот. Отчаянно думает, пытаясь придумать достойный ответ, но крыть ему откровенно нечем. Он только недовольно вскидывает руки вверх, признавая временную капитуляцию, а после подходит к столу, куда сгрузили волчонка. Осматривает худощавое тело, замечает неестественно вывернутую лапу, порванное ухо и опухший язык от обезвоживания. Да уж, выглядит даже хуже, чем Миранчуки в свой первый день здесь.  - И что нам с тобой делать? Тут ветеринар нужен... - резонно замечает и протягивает руку, чтобы проверить, нет ли еще каких ран. И только рефлексы спасают от неминуемого укуса, когда волчонок дергается и клацает зубами в опасной близости от пальцев.  - Ах ты ж мелкий засранец, - шипит Смолов и обвиняюще смотрит в сторону близнецов. - Если обращусь, то спалю этот дом вместе со всеми нами. Вполне себе серьезно обещает, а после кивает Антону, чтобы помог. Младший меняет цвет глаз, хватает найденыша за пасть и крепко держит все то время, пока Смолов и Леша пытаются привести его в более или менее божеский вид. Спотыкаются они только о лапу, потому что раньше охотнику приходилось иметь дело только с человеческими травмами. И он искренне надеется, что вправил ее правильно, потому что по пронзительному скулежу ни хера непонятно, а только выпить хочется, ибо у самого в горле пересохло. - Дальше сами, - недовольно бурчит, закрепляя шину на тонкой лапе и отступая от стола. Волчонок в бессознанке, но так даже лучше. Смолов еще не решил, что делать дальше. Скидывать еще одну проблему Акинфееву казалось верхом наглости, а оставлять и на ум не пришло. - Притащили, вот и выхаживайте. Будет уроком. Смолов не просто угрожает, а действительно так и поступает. Больше не подходит к диковатому щенку, даже не помогая с перевязками или попытками покормить. Ему кажется, что это отличный способ показать близнецам, что означает слово «ответственность». И что дальше с ним делать тоже не советует, совсем не ожидая того, до каких мыслей могут дойти Миранчуки со своей слишком уж необъятной порой добротой. - Слушай, Федь... ты же не будешь ругаться? - близнецы мнутся у порога кабинета, заискивающе смотря в глаза мужчине. Слишком знакомый взгляд - так они выпрашивали очередную пару кроссовок, и, видит бог или что там вместо, что он скупил бы им все кроссовки мира, только бы не слышать дальнейшую просьбу. Но судьба чаще всего не милостива. Особенно к Смолову.  - Не тяните резину, я этого не люблю, - напоминает Федя и совсем не вовремя делает глоток кофе. Миранчуки ознаменуют все скромным «ну вот», а после расступаются, пропуская вперед подростка. Маленького, щуплого, настороженного, но определенно едва ли не ровесника самих братьев. Смолов же повторно здоровается с оборотнем коротким «какого», давится напитком, а после происходит локальный взрыв. Под таким он совсем не готов подписываться. Одно дело реально ребенок, который не успел натворить делов, а другое - половозрелый оборотень, который мог успеть перегрызть не одну глотку, пока сживался со своим альтер-эго. А если стайный? Или дикарь-одиночка? Он не собирается прятать под своей крышей того, на кого уже может быть открыта охота, и подставлять своих волчат. Это было бы верхом глупости и громким заявлением об отсутствии инстинкта самосохранения.  - Я предупреждал. Говорил, просил и даже наказывал. И все равно вынужден сейчас быть плохим, потому что зверью здесь не место, а вы не в состоянии этого понять, - он не кричит, но в голосе та самая сталь, которая в детстве заставляла поджимать хвосты от страха. - У меня имя есть, - вдруг подает голос пацан, нервно теребя в пальцах рукава длинной ему кофты. - Я Рома. А не зверье. От такой наглости Федор даже затыкается. Смотрит на него ошалевшим взглядом, а потом поднимает глаза на близнецов, молчаливо вопрошая, были ли они тоже свидетелями столь вопиющей бестактности. От вида охотника Тоша прыскает в кулак, а Леша предусмотрительно выступает вперед, прикрывая собой маленького, но такого гордого оборотня. И по непривычному упрямству в глазах Смолов понимает, что их ждет тяжелый разговор. Пиздец is coming, а он не заметил. - Пусть ждет наверху. Это семейный разговор, - вздыхает Федя и откидывается на спинку кресла. Надо было бы налить себе полный бокал чего-нибудь крепкого, но любое движение сейчас кажется лишним. Будто шевельнется и сразу потеряет свое положение, уверенность и позицию лидера. Впрочем, Миранчуки и без этого готовы загнать его в угол... - А теперь с самого начала, - не особо заинтересованно спрашивает, но слушает внимательно, привыкнув в мелочах искать суть. Спустя всего пару часов Смолов знает краткую историю сироты-оборотня Романа Тугарева, которая ничем особо не отличается от истории сироты-человека. С той лишь разницей, что Смолов раньше не слышал о таких нелепых случаях, чтобы Нечто попадало в приюты. Но дерьмо случается, и непохожий на других вовремя осознает свою зубастую сущность, чтобы свалить в закат и начать жизнь уличного пацана, что перебивается попрошайничеством и кражами, разбавляя все попытками поймать хоть какого-то голубя или белку в чахлых лесах ближайшего Подмосковья. Как он забрался так далеко от столицы и сам не особо понимает. Зато «удача» следует по пятам, так что волчонок оказывается в ловушке из обвалившегося заброшенного дома, в котором собирался переночевать. Тут Федор поставил мысленную галочку уточнить у близнецов, какого хрена они ушли так далеко, ведь до ближайшей вымершей деревни не меньше тридцати километров, но пока предусмотрительно промолчал. А дальше и так все понятно - услышали, нашли, откопали и принесли. Вот, это тебе, дядя Федор, можно этот щенок будет жить с нами? Так это выглядит со стороны. Сделали благородное дело и усилили стаю - наивно считают Миранчуки, которые общим непробиваемым монолитом стоят за Ромку, которого даже не знают. Они не слышат разумных доводов, отказываются от рациональных аргументов и за те самые несколько часов просто высасывают из охотника все силы. Разумеется они не приходят к единому мнению, а их уединенное лето решено закончить уже через пару дней. Смолов привычно звонит Дзюбе с просьбой об еще одной встрече с Игорем, мрачной тенью слоняется по дому до самого отъезда, а в день возвращения в Москву и вовсе весь как на иголках. Мысль о том, что за Тугаревым может быть шлейф из смертей, обращений и охотников не дает покоя. Впрочем, покой ему и так только снится. Даже после уже начинающих входить в привычку встреч с Акинфеевым. Роман остается с ними. Вот так просто и как-то само собой все и случилось. Стая Игоря быстро разузнала о мальчишке все, что было возможно, не найдя ничего криминального, кроме пристрастия к многострадальным белкам в виду скудного рациона бродяжки. Оставлять его в ЦСКА не отказались, даже выделили место в общежитии, но парень то и дело оказывался в квартире Смолова, кажется, всей своей волчьей душой прикипев к братьям, которые спасли ему жизнь. Федя, разумеется, нервничал. Какое-то время. Прогонял, сам отвозил в Ватутинки, грозился Дзюбой, Кокориным и их дуэтом. Потом незаметно перешел на глупые шутки про рост и особый вид мини-оборотней. Вначале молчаливый и безропотный Тугарев со временем начал отвечать забавным возмущением, а после и вовсе вопил про глупых людей, которые не ценят будущих альф. Наивная мечта миниатюрного Ромы о собственной огромной стае и безоговорочном лидерстве вызывала уважение в Леше, скепсис в Тоше и искренний смех у Феди. Когда он начал считать этого кроху забавным, а не опасным, он и сам не заметил. Просто в порядке вещей стало встречать его по утрам на собственной кухне, возить уже всех троих в стаю Акинфееву, который все еще думал, что делать с новым оборотнем на своей территории, и даже нанять репетиторов, которые старались за один год вложить в пустую голову подростка весь школьный материал. А осенью... осенью у  Тугарева уже была своя спальня, первые личные вещи и первая стая, где, может, он и не верховодил, но точно не был чужим и ненужным. Единственное, куда Смолов его категорически отказался органично вписать, это семейное дело. Охота оставалась прерогативой близнецов и Феди, и это даже не выносилось на обсуждение. У них была закрытая и личная часть жизни, в которую Рома предусмотрительно не лез, неожиданно проявив чудеса такта, будто шестым чувством ощущая - это то, что действительно не по его душу, и ему стоит проявить благодарность хотя бы отсутствием любопытства. И это стало последней частичкой пазла, благодаря которой он идеально вписался в уже сложившуюся стаю, умудрившись втиснуться и ничего не испортить. Смолов еще некоторое время картинно ворчал и недовольно хмурился, но скорее для вида и поддержания дисциплины. Прогнать щуплого, но упрямого Ромку он бы уже не смог. А вскоре и вовсе оказалось, что случайности не случайны, и Тугарев оказался что ни на есть своем месте.