Имя им - Стая

В жизни Федора Смолова еще никогда не было все столь... гармонично и спокойно. Как только близнецы поняли, что вожак не шутил про их совершеннолетие, прекратились неловкие попытки таки совратить охотника и познать все прелести половой жизни. Присмирел даже Антон, который каждую неделю, обязательно в пятницу, устраивал концерт на тему «нам почти восемнадцать!», теперь бросив свою неуемную энергию на подготовку к экзаменам. Алексей хоть молчаливо и разделял мнение брата, но вел себя куда терпимее, даже сам напросившись на дополнительные тренировки в стаю Акинфеева, теперь гоняя мячи с другими щенками. Через пару недель к нему присоединился и Тоша, так что помимо охоты у братьев появилось выматывающее и полезное занятие, а Федя уже мысленно считал, какой по счету должок у него перед Игорем. Тот пока в ответ ничего не просил, но все же становилось неловко. Еще и Ромку пристроил... Тугарев оставаться в стае Игоря категорически отказался, сам не сумев обосновать свою странную позицию. Акинфеев же через какое-то время дал понять, что жестко стоит на принципе - одинокий волк, даже под присмотром охотника, на его территории не нужен. Миранчуки были не в счет, они с детства знают свое место и не спорят со сложившейся иерархией, а тот, кто рос совершенно один... Хотя бы номинально, но должна быть стая, которая несёт за него ответственность. Под чьей защитой он находится и чьим именем представляется. Ситуация оказалась бы безвыходной, но старый друг Игоря, альфа Юрий Семин, согласился принять столь упрямого оборотня в знак благодарности за прошлую неоценимую помощь. И теперь Ромка официально числился в стае «Локомотива», хотя и почти не появлялся там. Все складывалось слишком хорошо, Федя даже боялся поверить в то, что настали те самые светлые дни, когда ты можешь просто заниматься семейным бизнесом и больше ни о чем не думать. А уж когда Миранчуки с гордостью демонстрируют несколько офферов от вузов, то и вовсе кажется, что наступил тот доселе неведомый мифический момент, когда все кажется идеальным - ни отнять, ни прибавить. Смолов даже забывает, что именно несет за собой приближающийся день выпускного братьев и их совершеннолетия. Близнецы в свой день блистают. Федор уж точно привил им любовь к стильным вещам и обучил манере держаться, так что на выпускном балу взглядов к ним приклеено куда больше, чем к первой красавице школы. Смолов гордится своими мальчиками настолько, что подумывает заказать себе второе такси после праздника, чтобы в нем поехало его раздутое эго и самодовольство, а в его глазах читается неприкрытое любование. Оставалось только встать и во всеуслышание заявить: «Видали? Я сделаль». Братья это видят, и в глазах столько неподдельного счастья, идеально переплетающегося с толикой тщеславия, что к ним невольно всех тянет, будто магнитом, такую атмосферу они создают одним своим присутствием. Федя не вмешивается, даже в какой-то момент покидает клуб, давая ребятам хорошенько отдохнуть, больше не сомневаясь в их выдержке и умении держать зверя при себе. У него есть свои дела, которые требовали последних штрихов, чтобы этот день мальчишки запомнили на всю жизнь. Сам Федя в свои 18 уже заочно учился на третьем курсе, а отмечал и вовсе на первой самостоятельной охоте, вытравливая лешего недалеко от собственных владений. Не такие воспоминания он хотел оставить близнецам, а потому наверняка снова совершает ошибку, но не может не побаловать их еще разок. В конце концов, такая дата бывает только раз... Миранчуки не задерживаются на выпускном. Они слишком долго ждали этого дня, чтобы тратить драгоценное время на бывших одноклассников и притворно утирающих слезы учителей. От них ждали громкой вечеринки и по случаю дня рождения, но они просто исчезают, ускользая по-английски тихо. Спешат домой, где у подъезда их ждет Смолов, будто точно знал, когда они приедут. Усмехается себе под нос, когда всматривается в одинаково счастливые лица, хочет крепко сжать каждого в своих руках и желать каких-нибудь глупостей, но он не научен. Так уж сложилось. - С днем рождения, - наверное, этого недостаточно, но парни ничего особого и не ждут, для них каждый год в этот день звучала лишь эта фраза, а после они делили неизменный «Санчо Панчо» на троих, и это уже было особенным. Но сейчас Федя вдруг вскидывает руки и что-то бросает каждому из братьев. Леша и Тоша растеряно, но с любопытством рассматривают небольшие черные брелки. С аккуратным значком Шевроле на одной из сторон. - Да быть того не может, - первым отмирает старший. Рыщет по открытой парковке взглядом и тут же спотыкается о красный Камаро. Удивительно, но именно Алексей обожает скорость и спортивные автомобили, а уж по этой модели и вовсе с ума сходил пару лет, а потому безошибочно определяет свой подарок, но все так и не решается подойти, не до конца веря в то, что это теперь действительно его. - Ты прикалываешься? - ошарашено уточняет Антон, скользя взглядом по темно-вишневым бокам Тахо. Младший любил большие, практичные и мощные автомобили, всегда интересуясь исключительно внедорожниками, так что и здесь особо проблем с выбором не возникло. - Конечно, прикалываюсь. Вертайте взад, я просто дразнился, - фыркает Федор, и в этот момент к парням возвращается возможность двигаться. Они будто малые дети, которые получили давно выпрашиваемые игрушки - буквально обнимаются с автомобилями, рыскают по салонам, втягивая носом ни с чем несравнимый аромат новенькой машины, заводят, выключают и снова бегают вокруг. Пожалуй, они могут провести так всю ночь, но в какой-то момент вдруг одновременно останавливаются и переглядываются. Расползаются в идентичных улыбках, синхронно разворачиваются и буквально сметают собой терпеливо дожидающегося их Федора. Тот не ожидает такой подставы, но все же удерживается на ногах, подхватывая обоих братьев, которые наперебой благодарят, сбиваются, перебивают, а после договаривают друг за друга, не в силах выразить всю свою щенячью радость. - Это вы еще главный подарок не видели, - усмехается мужчина и уводит братьев домой. Опробовать своих первых железных коней они смогут и завтра, растягивая удовольствие от подарка. Миранчуки снова переглядываются - глаза возбужденно вспыхивают, выдавая уже совсем не детские мысли. Они ведь теперь официально взрослые. И у Смолова ни шанса пойти на попятную. Но дома они даже как-то теряются. На столе стоит чайник и те самые чашки из подмосковного дома, которыми они постоянно пользовались, пока были детьми. Вуди Вудпекер хитро посматривал на повзрослевших парней с видавших виды кружек, небольшой тортик с одинокой свечой стоит посреди огромного стола, а отсутствующий нож напоминает о традиции поедать угощение прямо так, отбирая с вилки соседа сладкие ананасы. Лешка вдруг шмыгает носом и опускает лицо, пряча широкую улыбку. Тоша переводит взгляд на Федора, но предусмотрительно не говорит вслух, что впервые видит в охотнике ту его часть, что отвечает за ностальгию. Кто же знал, что в Смолове сто и одна потайная дверь, за которой что только не притаилось... - Определенно. Это точно главный подарок, - прерывает тишину Леша, аккуратно беря брата за ладонь и ведя за собой. Они давненько этого не делали, но сейчас даже не переговариваются. Прикрывают глаза, наверняка загадывая одно желание на двоих, а после задувают свечку. Переводят на Федю мягкий взгляд и тепло улыбаются. Домашние, родные, слишком свои... Десерт так и не дожидается своего часа этим вечером. Смолов не ожидал, что братья воспримут его правило о «совершеннолетии» так буквально, чтобы требовать своего день в день, но... Как-то и не пришлось воевать, хотя Миранчуки определенно готовились к нападению и безоговорочной капитуляции после коротких боевых действий. Все происходит само собой, очень естественно и правильно. Федор хотел и этот опыт сделать особенным, подготовиться и все предусмотреть, но планы легко и непринужденно разбивает Антон. Тянется за простым поцелуем, потому что надо хоть как-то выплеснуть все то, что он сейчас чувствует к этому мужчине. И, что удивительно, не требует, не качает права, а просто вдруг просяще выдыхает «пожалуйста». Алексей словно перенимает настрой брата, льнет к Федькиному боку, зарывается носом в темные волосы на виске, с тихим смешком пропевая «восемнадцать нам уже». Смолов невольно едва слышно смеется, понимая, что против такого мягкого напора, искреннего желания и полного доверия ему нечего противопоставить. Сдается под изучающими осторожными прикосновениями и требовательными поцелуями, в который раз осознавая, что эти мальчишки могут из него веревки вить. А потом этими же веревками связать по рукам и ногам, заставляя признать свою полную капитуляцию. А он, болван ведомый, сейчас и не против. Миранчуки даже в постели - будто единый организм. И хоть так непохожи, но разъединить, почувствовать порознь словно и невозможно. Перетекают друг в друга, сплетаются, путают своими руками, губами, заговаривают в два приглушенных голоса, дурманят прикосновениями, оплетают собой, замещая все возможное пространство. В них можно задохнуться, раствориться, слиться в единое целое, потерять самого себя, но это даже не пугает. Они дополняют друг друга - и самого Смолова. Все идеально, словно по-другому не может и быть. Рвение Антона, его желание вести и доминировать сглаживается податливостью Леши, который как мягкий пластилин, слушается и отзывается на каждое прикосновение, тянется к губам брата и сладко стонет, показывая, прося - отпусти, раскройся, прими. В его глазах столько любви, нежности и тягучего желания, что он смягчает темное возбуждение, что плещется во взгляде младшего брата, которым сейчас правит отчаянная жажда чужого тела. И Федя в них все же пропадает. Теряет последние крупицы здравого смысла, когда накрывает собой Алексея и выбивает из него первым толчком глухой несдержанный стон. Тоша рядом вздрагивает, закусывая нижнюю губу - он подключен к брату через какой-то особый космический канал, иначе этого и не объяснить. Он дрожит на каждое движение в теле брата, почти рычит, когда старший мечется под охотником, пугаясь первой накрывающей волны удовольствия. Смолов целует каждого - просит Лешу потерпеть, не сдерживаться, не пугаться. Но когда отстраняется, понимает, что искусал уже губы Антона в горячем нетерпении взять, пометить и его. Так легко в них заблудиться, так легко потерять голову и радостно лететь на огонь этих желтых глаз... Федор и сам не сдерживает стона - сжимает тонкое тело старшего лишь крепче, сбивается на рваный быстрый темп, пока не слышит тихий вскрик, не чувствует в руках чужую дрожь, не ощущает под кончиками пальцев сведенные мышцы. И ловит, ловит жадно каждую деталь - распахнутые глаза, напряжённые бедра, стиснутые в кулаки ладони. И завершается лишь после того, как считал все, запечатлел каждую черточку, собрал губами сбитое дыхание, невольно улыбаясь потерянному взгляду старшего. Антон рядом не выдерживает, склоняется над братом и слизывает из уголка его рта оба вкуса, ведет носом и вбирает аромат двойного наслаждения, чуть морщит переносицу на острый запах чужого семени, и блестит желтым взглядом, насилу не выставляя клыки. Его почти знобит, потряхивает от желания ощутить то же, он толкает охотника и пристраивается сверху, да так и замирает, струхнув в самый последний момент.  - Братик... - тянет Леша, и его усталый, довольный голос растекается по ним, будто патока. Окутывает, забирается в грудную клетку, отчего дышать становится еще сложнее, но... это действует. Он тянется к ним, обвивает брата руками за плечи, заставляя опуститься, принять, помогая им обоим. Антон дрожит, кусает губы в кровь, но не позволяет себе большего, чем тяжелое сбитое дыхание. Придерживается руками за бока охотника, откидывается спиной на грудь брата, и лишь так, будто закрытый от всего мира, удерживаемый с двух сторон, отпускает себя. Он - противоположность старшему брату, но от того лишь сильнее хочется познать его, попробовать, заставить раскрыться и откликаться на прикосновение, ласку, даже просто обжигающее дыхание. Смолов рывком усаживается и, обхватив Антона за талию, резче вбивается в крепкое тело, ощущая, как испуганно забился в руках младший, будто попавший в капкан зверек. И чтобы его успокоить, чтобы заставить посмотреть и увидеть за пеленой горячечного удовольствия, от которого он и теряется, Смолов шепчет, зарываясь носом в его шею. - Это я, Тоша... это я, все хорошо... Ничего не бойся, - он зовет и зовет его, чтобы тот не пугался так отчаянно своей слабости или накрывающего безумия. Чтобы понимал, что рядом с ним и братом так можно, нужно. Даже необходимо. Что он не отпустит, не обидит, не сделает больно, и когда накроет - ему будет за кого ухватиться, чтобы не потеряться, не задохнуться от раскаленного вокруг воздуха. И Антон отчаянно цепляется за чужие плечи, зовет хриплым голосом, но все же верит и срывается вниз, переставая  сдерживать собственное тело. Смолов чувствует это каждым своим нервом и не может сдержать улыбку, прикусывая его за мочку уха. - Умница... молодец, Тоша... - все еще подбадривает, ощущая, как обмякает младший в его руках, окончательно откидываясь на брата, который гладит своего близнеца по взмокшим бокам и животу, с хитринкой поглядывая на охотника. Тот впервые понимает без слов, будто они ненадолго поделились с ним этой своей невозможной связью, и тянется вперед, лениво расцеловывая Лешины губы, в несколько финальных толчков изливаясь в расслабленное тело, лишь после с хриплым стоном откидываясь обратно на подушки, увлекая близнецов за собой. Старший тут же льнет к правому боку, закидывая ногу на его бедро и потираясь щекой. Младший так и замирает сверху, только чуть возится, устраиваясь поудобнее, пряча лицо на груди Феди - ему определенно нужно время, чтобы принять то, что произошло, и собственные ощущения. Он хоть и хотел и даже требовал, но оказался менее готов, чем брат. Это ничего, в первый раз никогда не знаешь, чего от себя ждать. Смолову это даже кажется чертовски милым - вот вам и молодой дерзкий оборотень. Улыбнувшись, касается губами вихрастой макушки и поглаживает обоих по спине. Леша что-то почти мурлычит под нос, а после говорит сразу за двоих. Потому что он, пожалуй, всегда был смелее их обоих. - Мы любим тебя, Федь... ты же понимаешь? - его глаза все еще отсвечивают желтым, но в них столько спокойствия и простой человеческой теплоты, что Федя невольно засматривается. Заторможенно кивает и все же откликается: «И я вас». Глупо отрицать очевидное, ему бы стоило сказать это раньше, но... Смолов и этого не умеет. То, что он ответил - уже само по себе значит больше, чем сами слова, и братья это знают. Они столько лет вместе, уже давно единое целое, секретов совсем не осталось. Федя прикрывает глаза и чуть крепче сжимает объятия, когда слышит тихое сопение близнецов. Они засыпают почти мгновенно, услышав так необходимое им ответное признание, и сопротивляться их внутреннему покою невозможно - он и сам проваливается в глубокий и спокойный сон, ощущая необходимое тепло рядом. Федор с трудом разлепляет глаза, скорее ощущая вибрацию телефона, чем слыша. Ему слишком лень двигаться, тело в приятной неге, а два сопящих парня рядом так согревают, что любое движение кажется кощунством. Но опыт охотника приучил к тому, что каждый звонок может стоить кому-то жизни. Выразительно вздыхая, сетуя на несправедливый мир, который не может просто подождать до утра, Смолов аккуратно перевешивается через Антона, не забывая чмокнуть его в теплый висок, а после щурится в экран сотового. И имя звонящего заставляет его мгновенно проснуться - игнорировать Акинфеева он уж точно не мог, тот бы не позвонил просто чтобы узнать, как обстоят дела у охотника. Выбираясь из уютного клубка, Федор плотно прикрывает за собой дверь и спешит на кухню, по пути принимая звонок. - Эй, не ожидал, - честно признается и тут же прокашливается, чтобы не звучать так хрипло и сонно. - Прости, что так поздно, - судя  по голосу, Игорь уж точно не встречался с Морфеем последние пару суток. Голос все такой же ровный, строгий, но в нем слышится предельная усталость. Федор такие интонации с пол пинка узнает. - Боюсь, что до утра я не могу ждать. - Да не вопрос. Я уже вливаю в себя двойной эспрессо, так что внимаю, - со смешком откликается Федор, упираясь бедром в столешницу и отпивая крепкого напитка.  - Я буду очень признателен, если ты сможешь помочь мне в одном деле. Но я пойму, если откажешь, - Игорь не просит вернуть должок, дает поле для маневров, хотя точно знает, что Федя не скажет «нет». У того накопился приличный долг, и он будет только рад тоже оказать услугу. И даже когда Акинфеев излагает суть дела, которое Смолову категорически не нравится, он говорит твердое «да, можешь на меня рассчитывать», а после тяжелым взглядом смотрит в панорамное окно, так и сжимая в ладони телефон даже после того, как разговор закончен. Он не рассчитывал летом покидать Москву, но выбора теперь не было, так будет безопаснее всего. Для него и... - Федя? - братья оба стоят на пороге кухни. Жмурятся на свет и сонно покачиваются. Обнаженные, уставшие, неосознанно потянувшиеся за ним, хотя его не было совсем ничего. Охотник улыбается и качает головой, тихо откликнувшись: - Ничего, просто звонок разбудил. Пойдемте, есть время доспать, - видит, как довольно жмурятся парни, тут же разворачиваясь и спеша обратно в теплую постель. Будь сейчас у них хвосты, точно бы размахивали, словно щенки. И Смолову совсем не хочется сегодня рушить это единение, спокойствие и такое редкое умиротворение. Они поговорят обо всем завтра утром, в конце концов, Федя точно знает, что его мальчишки будут только рады пополнению.