«Театральная драматургия — это изучение драматической композиции и представление основных элементов драмы на сцене».
Кто бы что ни говорил, а Рулс Каард, конечно, знал, как произвести впечатление. Он ещё даже не входил в комнату прослушиваний, а Меттатон уже был наслышан о нём от обоих своих ассистентов. Это был последний день открытых прослушиваний (когда любой, независимо от навыков и опыта, мог показать себя и своё лучшее выступление за три минуты), которые Меттатон решил устроить потому, что хотел привлечь в свой будущий фильм новые таланты, и, отчасти, чтобы развлечь себя. Открытые прослушивания без процесса проверки несомненно могли обеспечить Меттатону толпу эксцентричных претендентов, которые могли бы развлекать его бесконечно. За свои пятнадцать лет в шоу-бизнесе Меттатон пережил много болезненных и странных прослушиваний. Однако, ничто из этого — андроид-режиссёр был абсолютно уверен — не шло ни в какое сравнение с тем немыслимым абсурдом, который вытворял Рулс Каард. Во время короткого пятиминутного перерыва Меттатон отправил свою помощницу по кастингу Клариссу — немного тревожную, но надёжную молодую женщину — в коридор, чтобы она посмотрела, сколько ещё актёров осталось прослушать, и сообщила об этом ему. Она вернулась спустя тридцать секунд, и на ней лица не было. — Ну, как там дела, дорогуша? — он сделал глоток воды из своей кружки, чтобы скрыть волнение. Эмоции Клариссы, мягко говоря, заинтриговали его. — Эм… там парень в штанах-тыквах ест дождевых червей из пластикового контейнера. — В штанах-тыквах? Хах. Полагаю, для кого-то Хэллоуин длится круглый год. — Нет-нет, в смысле, они как у Шекспира… Погоди, это действительно волнует тебя больше, чем черви? — Бриджи? — Меттатон хихикнул. — Вау. Смелый выбор. — Дождевые черви, Меттатон. Из контейнера. — Хей, босс! — второй помощник Меттатона, который, как и в старые добрые времена, по-прежнему представлялся не иначе как Бургерпэнтс, вразвалку вошёл в комнату с чашкой кофе. — Там в коридоре какой-то чувак жрёт живых червей. Итак, Меттатон в огромном предвкушении ожидал прибытия этого таинственного индивида в одежде минувших веков и с явным вкусом к дождевым червям. Не в силах сосредоточиться ни на чём другом, следующие несколько прослушиваний он провёл отвлечённо. Его отпустило только когда мужчина собственной персоной, наконец, вошёл, прорываясь через двойные двери с мощью отряда спецназа, и промаршировал к наклеенному на полу крестику с вкрадчивой ухмылкой на лице. Как и было сказано, одет он был в отвратительные испанские бриджи с красно-золотыми складками, подходящие к тунике с рукавами-фонариками. Он даже не сделал паузу, чтобы представить себя или произведение, которое он подготовил, вместо этого сразу начав читать какую-то мешанину из монологов на шекспировском языке, кульминацией которой был длинный бессвязный монолог о влюблённых, благословлённых звёздами, цареубийце и жёлтых чулках с перекрёстными подвязками. В какой-то момент он вообще забыл текст и просто начал беспорядочно вставлять тут и там известные цитаты из Шекспира, его тонкие чёрные зрачки бегали из одного уголка глаз в форме полумесяцев в другой, вены вздувались на его шее каждый раз, когда он выдыхался, брызги голубой эктоплазмы вылетали из его рта сквозь щель между зубами. Кларисса, прикрывшая глаза своим жёлтым блокнотом, выглядела абсолютно потрясённой, в то время как Бургерпэнтс сгибался пополам за столом жюри, захлопывая рот лапой, чтобы скрыть неконтролируемый смех. Меттатон же, однако, оказался очарован этим сокрушительным выступлением… По какой-то причине, за Меттатоном закрепилась слава одержимого чудиками и неудачниками. Бургерпэнтс в свои девятнадцать, перед тем, как продолжить карьеру в кино на Поверхности, как раз попадал в последнюю категорию. Времена, когда Бургерпэнтс катастрофически лажал, работая поваром общепита (коих ещё было немало), заставляли Меттатона всё больше и больше склоняться к тому, чтобы оставить его на работе. Он жаждал увидеть Бургерпэнтса уязвимым, подобраться к нему поближе, увидеть под маской юнца взрослую тоску. Это как расколоть уродливую жеоду и обнаружить кристалл внутри, и если приводить эту аналогию, Меттатон считал себя матёрым геологом. Может, это всё актёр в Меттатоне, тянущийся к необычным личностям, которых он мог бы потенциально использовать для изучения различных типажей. Или, возможно, дело было в том, что Меттатон запирал собственные слабости под замком так крепко, что почти совсем забывал о них. Он предпочитал изучать других, разбивая их причуды как яйцо, позволяя желтку трудного детства или чувства неполноценности вылиться наружу… Чувства, которые довольно быстро проснулись в Меттатоне по отношению к этому абсолютному дуралею в тыквенных штанах, стоящему сейчас перед ним, были именно такими. — Не понимаю, почему нам до сих пор не известно твоё имя, — спокойно отметил Меттатон, когда Рулс, наконец, закончил — он занял на добрых пять минут дольше отведённого времени. — Извольте, светлейший принц, я зовусь Рулс Каард, — продекларировал тот, прокатывая букву «р» в своём имени, — каллиграф, законохранитель, жукозаточитель, знаток клеток и… э… мастер головоломок. — Светлейший принц? — переспросил Меттатон, вскинув изогнутую бровь. — Я? Бургерпэнтс снова потерял самообладание, приглушённо хихикая сквозь лапы. — Воистину, я Ваш самый большой поклонник, ибо никакая красота в этом мире — кроме моей собственной — не сможет сравниться с Вашим талантом в искусствах, Вашим… очевидным совершенством. Меттатон облокотился на стол с безмятежной улыбкой, подперев руками подбородок: — Засмущал, дорогуша. Продолжай. — Помилуйте! Где мне сыскать слова, чтоб описать столь неописуемую красоту? — Рулс провёл рукой в перчатке по своим прилизанным белым волосам и драматично возвёл лицо к небу. — Ваш лик сияет будто луна. Ваши локоны, ниспадающие так идеально, видятся мне мягче пёрышка. Ваши перси… — глаза Рулса, томные и глубокие как ямы, искали то, что могли отметить в Меттатоне. — Ваши перси широки! И гибки! «Широки… и… гибки…», — пропищал Бургерпэнтс откуда-то с пола, прослезившись от смеха. Кларисса выглядела настолько убито, будто хотела вырыть яму в линолеуме и похоронить себя в ней. — Мистер Каард, — протянул Меттатон, мягко, но уверенно пиная Бургерпэнтса под столом. — С какой целью вы на самом деле пришли на прослушивание сегодня? Рулс тихо выдохнул и влюблённо улыбнулся Меттатону, прижав ладонь к сердцу. — По всему вероятию, Вы разгадали мои сокрытые мотивы. Так внемлите, милый принц! — он протянул руку к Меттатону. — Я не актёр. Я лишь Ваш подобострастный поклонник, и предстаю пред Ваши очи сейчас, дабы просить Вашей руки и аудиенции. Кларисса фыркнула, явно уже еле держась на последних нервах: «Я вызову охрану…» — А знаете что? Я согласен, мистер Каард. Я ухожу отсюда в семь. Можете встретить меня снаружи и отвести на ужин. Кларисса и Бургерпэнтс одновременно вскинули головы, уставившись на Меттатона так, будто он сошёл с ума — и может это действительно было так, но Меттатона это не особо волновало. Рулс ухмыльнулся, голубая плазма капнула из левого уголка его рта. — Вы столь же мудры, сколь прекрасны. Вы не будете разочарованы!***
Когда Рулс вернулся в студию, он был одет в нечто напоминающее гусарский камзол и гладкие чёрные леггинсы вместо шекспировского одеяния, которое, очевидно, было «совершенно стесняюще»; и Меттатон по этой парадной одежде предположил, что Рулс хочет отвести его в какое-нибудь необычное место. Конечно же, в городе было множество ресторанов на любой вкус, многие из которых идеально подходили для первого свидания. Однако, Рулс выразил сильное желание пойти в Olive Garden*, и это было то самое место, где Меттатон не был, наверное, уже около десятка лет. Несмотря на пошлый псевдо-тосканский декор и хрупкое пластиковое меню, в ресторане было уютно: тишина, приглушённый свет — удивительно удачная обстановка для ужина и вина… — Ну, дорогуша, рассказывай. Ты явно не человек, но я никогда раньше не видел монстров, похожих на тебя. — Истинно, я из тех, кого именуют Тёмными, — пояснил Рулс, промокая скользнувшую из уголка его рта капельку эктоплазмы белой атласной салфеткой. — Тёмными, хмм? Никогда не слышал о твоём виде. И что, у всех Тёмных есть… акцент? — Не доводилось приметить. — А почему ты разговариваешь так? — Как? Меттатон сделал ещё глоток вина, его тёмные глаза сфокусировались на Рулсе. Кажется, знакомство с Рулсом, с настоящим Рулсом, будет задачкой посложнее, чем просто спросить прямо. Меттатон уже понял тем же вечером ранее, что Рулс намеренно имитирует староанглийское произношение, и даётся ему это нелегко. После первого бокала вина Рулс начал прилагать некоторые усилия, чтобы подобрать слова, время от времени переходя на «ты» вместо «Вы» и иногда произнося целые предложения без этой убогой елизаветинской терминологии. Теперь оставался лишь вопрос, почему, и Меттатон был полон решимости завоевать доверие Рулса, подобраться к нему ближе и найти ответ. Любыми способами. Меттатон отметил про себя, что Рулс выглядел не так уж и плохо — на самом деле, даже наоборот. Его идеально уложенные волосы были блестящими и мягкими, как гусиный пух, золотые кисточки на его тёмно-синем камзоле поблёскивали в свете свечей каждый раз, когда он двигался на стуле. Конечно, за эту непреодолимую тягу Меттатона к Рулсу было в ответе вино (или, как его называл Рулс, «ферментированный виноград, раздавленный, подобно моим врагам, и превращённый во вкуснейший взрослый напиток»); они оба выпили уже по два бокала, и Меттатон чувствовал себя приятно и раскованно. Рулс, кажется, почувствовал на себе взгляд и поднял глаза, одарив Меттатона очаровательной усмешкой. — Думаешь обо мне? — Вообще-то, да, — признался Меттатон, кружа остатки вина в бокале. — Ты отлично подобрал этот камзол, дорогуша. Это… сексуально. Рулс усмехнулся и подался вперёд, поставив локоть на стол и подперев рукой подбородок. — Что ни говори, а я считаю, что он смотрелся бы куда краше на твоей… И тут появилась официантка, обрывая всё, что хотел сказать Рулс, однако Меттатон мог поспорить, что в любом случае угадал бы, чем бы это предложение закончилось. «Ах… Так вот, как ты хочешь поиграть?», — подумал Меттатон, растягиваясь в улыбке. — «Игра начата, Рулс Каард. Давай же узнаем друг друга». Когда Рулс оформил свой заказ — «vermicelli pomodoro» — Меттатон ненавязчиво коснулся своим ботинком на высоком каблуке ноги Тёмного под скатертью. Рулс, кажется, не заметил, и Меттатон сделал это снова, позволяя их лодыжкам соприкоснуться на несколько мгновений, прежде чем убрать ногу. — А вам, сэр? — официантка нависала над Меттатоном. — О, нет, спасибо, дорогуша. Я ничего не хочу, — как только официантка торопливо удалилась в сторону кухни, Меттатон вытянул ногу и мягко потёрся чуть выше лодыжки Рулса носком ботинка. — То есть, хочу, но не еду. Рулс пристально посмотрел на него, его зрачки, похожие до этого на маковые зёрнышки, заметно расширились на фоне молочных белков глаз. Его губы, слегка приоткрытые и влажные от эктоплазмы, поблёскивали в тусклом свете. — Ужели ты находишь меня… аппетитным, мой принц? Меттатон почувствовал шевеление между ног — по-другому этого никак было не описать. — Ох, дорогуша, — промурлыкал он, и его голос вышел чуть более хриплым, чем хотелось. — Я готов съесть тебя живьём.