«Социологическая драматургия утверждает, что действия зависят от времени, места и аудитории. Целью этого самопредставления является принятие со стороны аудитории, полученное посредством манипуляции».
С последнего секса Меттатона с очередным партнёром на одну ночь прошло уже достаточно времени — не до безобразия много, но по крайней мере добрых несколько месяцев — так что сейчас, впиваясь в губы Рулса поцелуем, пропуская сквозь лёгкие волосы Рулса свои обтянутые перчатками пальцы, он действительно чувствовал себя… ошеломляюще хорошо, будто делая выдох после долгой задержки. Губы Рулса были мягкими, неестественно податливыми и слегка липкими; каждый раз, когда он издавал звуки удовольствия, плазма струилась по его языку и просачивалась наружу, стекая по подбородку Меттатона. Процессор Меттатона сгорал от грязного удовольствия, когда он чувствовал её вкус, спелый и слегка солоноватый, на жадном языке Тёмного. Рулс уже давно сбросил с себя одежду — сложное испытание, потребовавшее помощи Меттатона с многочисленными сложными застёжками на камзоле, которые Рулс явно застегнул неправильно — открывая Меттатону свою худую, бледно-синюю грудь с впечатляющими зарослями кудрявых волосков, слипшихся от пота, тянущихся по его телу вниз дорожкой, скрывающейся под резинкой трусов. Меттатон тоже в какой-то момент избавился от своего повседневно-делового наряда, оставшись практически обнажённым, если не считать дизайнерскую обувь и чёрные стринги, поэтому, прижимаясь к Рулсу, он мог чувствовать каждую капельку пота Тёмного (коих было немало) на своей широкой силиконовой груди, стекающего бисером между их телами. Всё это было так до жути отвратительно; и Меттатон смаковал каждую частичку этого, наслаждаясь тем, каким грязным он себя чувствует. После долгой минуты поцелуя Меттатон с глубоким вздохом отстранился и вытер рот тыльной стороной ладони. — Боже, боже… какой восхитительный сюрприз. Ты пришёл на открытое прослушивание и к концу ночи оказался в постели режиссёра… — Меттатон невесомо пробежался пальцами по выдающимся ключицам Рулса, склонив голову вбок и обдумывая сказанное. — Хмм… А вообще, если так подумать, пожалуй, это довольно распространённое явление в Голливуде. Рулс хмыкнул, пригладив свои растрепавшиеся белые волосы потной синей ладонью. — Я ведал с самого момента нашей встречи, что занятие любовью — наша общая судьба, о мой сексуальный принц. Всё же, тебе на диво посчастливилось предаться страсти в ночи с Рулсом Каардом! — он дерзко подмигнул, смахнув мелкие капельки плазмы с ресниц и заставив их осыпаться вниз лёгким дождём. — Такое случается нечасто. — О? — Меттатон ухмыльнулся. — Хочешь сказать, ты нечасто трахаешься? — Угу, редко! Подожди, я-я имел ввиду… если угодно… что? Кхем. Нет, верно, я хотел сказать, что возлежу лишь с теми, кто достоин моего… очевидного сексуального мастерства. Единственной вещью, очевидной сейчас для Меттатона, было заметное усиление уникального «акцента» Рулса. Меттатон записал это в глубине своего сознания — уязвлённое эго знаменуется более нелепым подражанием Шекспиру — среди других своих наблюдений. Очаровательно. — Ааа, теперь я понял, — Меттатон лукаво улыбнулся, потянувшись вперёд и заправив прядь волос Рулса ему за ухо. — Значит… ты балабол. Рулс понимающе погрозил пальцем, снова подмигивая Меттатону другим глазом. — Звёзды! Ты читаешь меня будто открытую книгу! Меттатон весело мурлыкнул, наклоняясь, чтобы вновь припасть к губам Рулса, и добавляя ещё одну мысленную заметку: не знает, что значит «балабол». Рулс счастливо вздохнул, практически растаяв от поцелуя Меттатона, и содрогнулся от неистового восторга, когда робот начал спускаться поцелуями ниже, оставляя тёмные следы от помады рядом с густой дорожкой белых волос на теле Рулса. — Скажи, что тебе нравится, дорогуша? — горячо прошептал Меттатон в живот Рулса, раздвигая ноги возбуждённого Тёмного. — Ахх… — промурлыкал Рулс, нежно приглаживая ладонью волосы Меттатона, когда мягкие, накрашенные чёрной помадой губы встретили его нарастающую эрекцию. — Ты недалёк уж от того, чтобы начать ублажать моё достоинство. Я дозволяю. Это заявление было настолько странным, и произнесено было с таким избытком непомерной уверенности, что Меттатон уже не мог сосредоточиться на высвобождении упомянутого достоинства из белья Рулса. Его глаза взметнулись вверх, одаривая восхищённого Тёмного скептическим взглядом. — Пардон? Рулс ласково усмехнулся, пропуская возмущённый тон Меттатона мимо ушей. — Я, право, рад, что ты услаждаешься более… покорливой ролью в половом акте. Какая удача! Ибо я, Рулс Каард, есмь исключительный доминант, и с превеликим удовольствием готов быть для тебя самым мужественным, жёстким и властным верхним. Меттатон никогда в жизни не терял эрекцию настолько быстро. Во-первых и прежде всего: то, что Рулс мог когда-либо над кем-то или чем-то доминировать, было невообразимо, и Меттатон был абсолютно уверен в том, что не может такого быть. Во-вторых: в этом смешном, самодовольном и совершенно жалком дурачке было что-то такое, что наполняло Меттатона непреодолимым желанием поставить его на место — нет, он не только этого хотел; ему хотелось, чтобы Рулс сам умолял использовать его, понимал, что это то, чего он заслуживает, и с радостью принял своё наказание. И это, как предположил Меттатон, будет нелегко. Он должен разыграть свои карты грамотно. Если он чему-то и научился за этот бурный вечер, так это тому, что упрямство Рулса и его строгое следование красочному набору лжи делали просьбу просто быть самим собой, чёрт возьми, в его адрес неприменимой. То же самое и с его нелепой речью; он никогда не признался бы в притворстве… однако, после повышения градуса уверенности и нескольких бокалов вина, «акцент» пропадал сам по себе. — Ты — ответ на все мои молитвы, дорогуша, — протянул Меттатон, подцепляя пальцами эластичную резинку трусов Рулса. — Давай их снимем, ммм? Член Рулса был тонким, среднего размера, основание обвивали густые белые волоски; совершенно не впечатляющее зрелище, но Меттатон осыпал Рулса комплиментами, уверяя, что ни разу за свой многолетний опыт минетчика не видел более совершенного члена, прежде чем дразняще провести языком по всей длине, благополучно затыкая Рулса и таким образом предотвращая его от разочарования Меттатона ещё сильнее, чем тот уже был разочарован. В данный момент Меттатон подыгрывал, обхватывая головку члена извивающегося Тёмного своими тонкими губами; но в этом и есть (и всегда была) игра Меттатона, и он был абсолютно уверен, что выйдет из неё победителем. Рулс хрипло заскулил, словно больное животное, содрогаясь так сильно, что Меттатону в конце концов пришлось держать его тощие как прутики ноги обеими руками, чтобы они оставались неподвижными. Он вобрал член Рулса на всю длину с лёгкостью и изяществом глотателя мечей, его сенсоры были перегружены от пота, мускуса и кислой плазмы. «Вот и оно», — подумал Меттатон, когда почувствовал, что у него в паху снова началось движение. Как бы то ни было, он считал себя приверженцем и истинным ценителем минета, и выражал глубокую признательность и уважение всем вещам, которые можно сосать и заглатывать. Он любил ощущения от растягивания горла до соответствующих размеров, чувствуя при этом, как ублажаемый дёргает бёдрами, вбиваясь в его рот, и слыша стоны и благодарные вздохи сверху. Обилие пота и волос на теле Рулса нисколько не отвлекало от проживания этих ощущений, и, на самом деле, даже наоборот, способствовало разжиганию удовольствия Меттатона. Он устроил шоу для Рулса, массируя его костлявые бёдра и издавая непристойные звуки с членом во рту, даже делая вид, что слегка задыхается. Рулс ахнул и застонал, вцепившись в простынь до побеления костяшек, когда Меттатон начал двигать головой жадно и интенсивно, скользя ртом вверх, а потом снова вниз, пока его губы и нос не касались лобка Рулса. «Боже, он был бы таким горячим, если бы только никогда больше не разговаривал», — размышлял в бреду Меттатон, в то время как его собственный член уже готов был выскочить из белья. Он продолжал в том же духе ещё около минуты, отсасывая со всем усердием, распаляя Рулса всё сильнее и сильнее, до тех пор, пока ему не стало казаться, что он вот-вот лопнет. Меттатон выпустил член Рулса изо рта и сел на колени, убирая несколько волосков с языка. — П-почему ты остановился? — отчаянно спросил Рулс, и его голос надломился в середине предложения, как у пубертатного подростка. Игра начата. — О, милый… Я хочу тебя, — начал упрашивать Меттатон густым и приторным голосом. Он лёг на спину и раздвинул ноги, лаская себя сквозь трусики. — Я хочу моего большого, сильного, — как он там, блять, это сформулировал? — жёсткого и властного верхнего, детка, прошу… Серповидные глаза Рулса резко расширились, уголок его рта задёргался, а на его васильковом лице ясно, как день, читалась неуверенность. Он нерешительно поднял дрожащую руку, словно хотел дотянуться до Меттатона, потом быстро опустил её обратно, а затем снова поднял, чтобы пригладить ею волосы с нервным смехом. — Конечно, конечно… Что мне… надобно содеять… чтобы, чаятельно, ублажить тебя? — Я хочу, чтобы ты взял на себя инициативу, дорогуша, — проворковал Меттатон, поднимая свои ноги на высоких каблуках с матраса и аккуратно укладывая их на плечи Рулса по обе стороны. — Ну же, трахни меня, как обещал… Ты ведь знаешь, как это делается… не так ли? — А-ах! Всенепременно, я доставлю тебе блаженство… то есть, обслужу… т-то есть, ты здесь для моего… Меттатон сузил глаза и, подняв правую ногу, уперся каблуком прямо в грудину Рулса и оттолкнул его назад, к изголовью кровати, с пошлой улыбкой. Рулс ахнул от удивления, его руки взметнулись к тонкой лодыжке Меттатона… а затем его глаза закатились от очевидного удовольствия, и Меттатон понял, что победил. — Ооо, вот так, значит, мы любим? — Меттатон усмехнулся, сразу отбрасывая свою наигранную приторно-сладкую сабмиссивность и восторженно злорадствуя, когда Рулс склонил голову, чтобы поцеловать острый нос бежевого лабутена, скользнув потными руками вверх по мускулистой икре робота. — Ну-ну. Это, безусловно, меняет дело. — Я намереваюсь с-совершить то, о чём говорил спервоначала, — пробормотал Рулс, припадая губами к блестящему кожаному ботинку. — Коль я не довершил… господство Рулса Каарда… непревзойдённейше… — Угуммм. Лижи. Рулс немедленно сделал то, что ему было сказано, скользнув языком цвета индиго по боку ботинка, прежде чем взять в рот шпильку, оставляя липкий след синего на бежевом. Несколько секунд пососав каблук, встречаясь с Меттатоном похотливым взглядом, он с причмокиванием выпустил его изо рта и принялся лизать ярко-красную подошву как слюнявая собака. Меттатон не смог удержаться от надменного смешка, который растаял, словно свечной воск, когда Рулс подался вперёд, осыпая поцелуями переднюю часть его стройной ноги, снизу вверх до колена. — Скажи, что ты думаешь о моих ногах, дорогуша, — пробормотал Меттатон, осознавая, что теперь сохранять ровный и отчуждённый голос ему было сложнее. — Ннгх… Твои ноги божественны, светлейший принц, мне… не под силу насытиться вдоволь… — Прекрасный ответ, — выдохнул Меттатон, в то время как Рулс уже добрался до его внутренней поверхности бедра. Невообразимо липкий рот Тёмного ощущался необыкновенно, горячая плазма таяла на синтетической коже Меттатона, заставляя его датчики удовольствия пылать жаром с тысячекратной силой. Он подтянул колени к груди, когда Рулс рискнул приблизиться к его изнывающему паху. Он ожидал, что Тёмный немедленно займётся его уже заждавшимся членом, однако, к его удивлению и восхищению, Рулс наклонил голову, явно нацелившись немного ниже… — Я… Я хотел бы… — Рулс начал запинаться, подсовывая палец под резинку стринг Меттатона и оттягивая её. — Я ж-желаю… — Говори уже, потаскун, — приказал Меттатон нарочито громко, ради драматического эффекта. — Скажи мне, чего ты хочешь. Рулс всхлипнул, обхватив бёдра Меттатона и оставив мокрый поцелуй на его идеально круглой ягодице. — Я… Я испрашиваю тебя… — Чего? — Пожалуйста, дай мне съесть твою задницу! — простонал Рулс; в полном отчаянии, и никакого Шекспира. Ничто уже не могло быть идеальнее, чем это. — Ляг на спину, — рыкнул Меттатон, резко принимая вертикальное положение, в то время как Рулс поспешно подчинился его приказу. Как только Рулс улёгся на кровать, Меттатон стянул с себя трусики и сел верхом, лицом к его ногам. Его задница нависла в нескольких дюймах над лицом Рулса. — Если ты хочешь съесть мою задницу, ты должен сделать это правильно, — строго сказал Меттатон, наклонившись вперёд и схватившись за бёдра Рулса, чтобы удержать равновесие. — Так, язык наружу… Рулс с нетерпением раздвинул ягодицы Меттатона пальцами, направляя робота на свой вожделеющий язык. Казалось, будто анатомия Рулса была приспособлена специально для того, чтобы ему садились на лицо: отсутствие носа в сочетании с переизбытком влаги во рту служило ему — и обслуживало Меттатона — на отлично. Меттатон протяжно застонал и дёрнул бёдрами, елозя задницей взад-вперёд по плоской, упругой поверхности языка Рулса (отчасти потому, что это ощущалось потрясающе, но в большей степени для того, чтобы держать свою позицию), выгибая спину и заставляя Рулса зарываться лицом между его ягодиц. — Чего ты ждёшь?! — требовательно изрёк Меттатон, и Рулс принялся быстро вылизывать сжатое отверстие, вызывая старательно заглушаемый благодарный стон. Его пальцы вцепились в окружающую плоть, дабы удержать ягодицы Меттатона разведёнными, когда робот, уже чрезвычайно возбуждённый, начал вертеться и ёрзать. Каждое новое движение срывало с губ Меттатона новые стоны и рыки удовольствия, когда он приземлялся на рот Рулса. — Охх, посмотри на себя… — дразняще произнёс Меттатон, потянувшись к члену Рулса. Крепко сжав его в одной руке, другой рукой он огладил набухшую головку, нежно очерчивая её вокруг кончиком указательного пальца. — Ты твёрд, как чёртов бриллиант, маленький засранец. О чём это ты там думаешь, ммм? — он тихо захихикал, словно мультяшный злодей, осторожно перебирая пальцами по стволу Рулса. — Пытаешься попробовать на вкус все члены, которые побывали в моей заднице до тебя? Рулс страстно оживился, его язык начал извиваться с новым энтузиазмом. Меттатон свёл брови от возросшего возбуждения, подаваясь бёдрами назад, навстречу Рулсу, с долгим, громким стоном. — Не обольщайся, — с усилием выдавил из себя Меттатон, задыхаясь. — Ты, аах, не будешь одним из них. Трахать меня — привилегия, которую маленькие, хнн, извращенцы вроде тебя не получают. Нет, ты, — он перебил сам себя жалобным вздохом и сдавленным «обожемой», а затем продолжил: — Ты будешь лизать мой зад, как больной ублюдок, коим ты и являешься… а потом, когда я буду готов, ннгх, я оттрахаю тебя так, что ты ходить не сможешь. Рулс едва не заплакал, и Меттатон заметил, как изнывающий член возбуждённого Тёмного дёрнулся навстречу его ладони. Осторожно.! Нужно было сохранять контроль, удерживать Рулса на грани, не давая приблизиться к желанному моменту. И он продолжал это ещё несколько минут, пока его ноги не задрожали, и он сам не мог больше терпеть. Он хотел трахнуть Рулса. Рулс, очевидно, в той же степени был увлечён планами Меттатона на него. С вздымающейся от волнения грудью он как мог встал на четвереньки, распластавшись на кровати перед Меттатоном и вскидывая вверх свою костлявую задницу. — Ммм, только посмотри на этот изгиб, — восторженно произнёс Меттатон, с нажимом проводя руками вниз вдоль позвоночника Рулса. — Хорошая, послушная маленькая шлюшка. — Трахни меня, — настойчиво умолял Рулс, и его голос, обычно напыщенный, сейчас был таким хриплым и отчаянным, что Меттатон даже слегка удивился. — Пожалуйста, трахни меня… — Да? — Меттатон качнул бёдрами, поводив членом вверх-вних между ягодиц Рулса, вздрагивая от ощущения на нижней стороне ствола тёплой смазки в сочетании с грубыми, колючими волосками. Рулс протянул обе руки за спину и раздвинул свои ягодицы, подставляясь Меттатону; восхищённый робот в ответ, взяв свой фиолетовый силиконовый член в руку, поводил им вокруг отверстия, дразня. — Ты хочешь, чтобы я просто… вставил тебе, вот так… Меттатон вошёл в Рулса, и его слова растворились в приглушённой, безумной комбинации гортанного стона и беспорядочных механических звуков, напоминающих факс. Неимоверная теснота сжимала член Меттатона невероятно сильно, и в этот момент он едва не потерял рассудок, но всё же заставил себя немного потерпеть, позволив Рулсу расслабиться. Рулс (явно хорошо знакомый с этой практикой) успел привыкнуть за рекордно короткий срок, а затем толкнулся навстречу Меттатону, вздыхая от блаженства. Меттатон замер неподвижно и убрал руки с бёдер Рулса, позволяя худосочному Тёмному трахать себя самому, постанывая каждый раз, когда задница Рулса соприкасалась с его металлическим лобком. — Я обычно… доминирую, — прохрипел Рулс, и Меттатон, не удержавшись, закатил глаза. — Сегодня я… сделал… исключение… для те… для Вас… — Неужели… — Меттатон потянулся к Рулсу и любовно причесал рукой льняные волосы Тёмного. Растаявший гель для укладки слипся и скатался между пальцев Меттатона. — Напомни, как ты себя назвал, мой дорогой? Властный верхний? — Бесспорно… Меттатон зарычал и дёрнул Рулса за волосы, заставляя его выпрямиться вертикально, оставаясь стоять на коленях. Рулс страстно вскрикнул, его позвоночник изогнулся, как лук для стрельбы, а тело задрожало, когда рука Меттатона скользнула вперёд и слепо зашарила по его паху, пока не нашла то, что искала. — Я покажу тебе ебучего властного верхнего. И Меттатон начал жёстко трахать его, как и обещал. Он уткнулся лицом в изгиб шеи Рулса и отчаянно надрачивал ему рукой, вколачиваясь в него изо всех сил. Их страстные крики смешались воедино и слились в какофонию ругательств: «Аах, блять, господь всеебучий, о боже, о да, о да…» «Трахни меня, жёстче, пожалуйста, трахай меня, трахай меня, трахай меня…» Они оставались в вертикальном положении около минуты, Меттатон трахал Рулса, Рулс долбился в кулак Меттатона. Вскоре в этой позиции стало неудобно и трудно управлять движениями, так как они оба уже начинали терять контроль, поэтому Меттатон в конце концов оттолкнул Рулса и приказал ему перевернуться на спину. Колени вверх, ноги в воздух, пальцы ног поджаты. Рулс принял член Меттатона снова с большим энтузиазмом, густые синие слёзы экстаза хлынули из его глаз, когда он начал яростно надрачивать себе. — Боже, ты так чертовски, аах, хорош в этом, — выдохнул Меттатон, грубо имея Рулса, водяные пары просачивались из вентиляционных отверстий на его щеках. — Признаю, хнф, я очень впечатлён. Рулс содрогнулся и кончил безо всякого предупреждения, извиваясь на промокшем от пота матрасе, густые брызги спермы стремительно выплеснулись из его члена и заляпали его всего спереди. Стоит ли говорить, что Меттатон никак не ожидал того, что из всего сказанного им именно это станет причиной разрядки Рулса. Где-то в глубине сознания — практичном и пытливом месте, больше не затуманенном всепоглощающей похотью — Меттатон создал ещё одну заметку: нуждается в моём одобрении.? Что более важно, Меттатон почувствовал, что его собственный оргазм уже на подходе, когда его процессору стало предательски тесно от внутреннего давления. Он вышел из Рулса и пополз вперёд на коленях, лихорадочно дроча, пока его член не навис над лицом Тёмного. Если и оставалось ещё что-то, что Меттатон был полон решимости сделать, так это заставить этого невозможного мелкого ублюдка признать, что он… — Вот тебе и властный верхний, — глумливо изрёк Меттатон. — Посмотри на себя, ждущего, пока я кончу… Скажи мне, кто ты. — Кончи мне на лицо, — Рулс заскулил, обхватывая руками бёдра Меттатона. — Скажи мне, кто ты, — прорычал Меттатон, напряжение стремительно нарастало. — Я — всё, чего ты изволишь! Всё, чего желаешь! Рука Меттатона болела, его движения стали дёргаными и бесконтрольными, когда он уже перестал соображать. — Просто скажи мне, что… ты блядский… нижний… — О, Меттатон, я твоя боттом-сучка! Меттатон резко закричал, кончая, его голос был глубоким и гортанным. Рулс открыл рот и высунул свой синий язык, чтобы тщательно всё собрать; мерцающая жидкость попала прямо в его горло и разбрызгалась по лицу, шее и груди.***
Они лежали в полумраке, слишком уставшие, чтобы говорить, Рулс уютно устроился в объятиях Меттатона… а Меттатон по-прежнему не был удовлетворён. Даже после всего этого, после вина, каверзных вопросов, игр разума, секса, у Меттатона всё ещё оставалось ощущение, что он узнал Рулса Каарда не лучше, чем в момент, когда тот зашёл в студию на прослушивание. Конечно, он заставил Рулса признаться в некоторых интимных деталях, но «сабмиссив в постели» — это был не совсем тот «настоящий Рулс Каард», который был нужен Меттатону. Во всяком случае, извлечь из него эту деталь было смехотворно легко. Рулс, как предположил Меттатон, просто был плохим актёром, с его жалкими попытками прикинуться доминантом… Или нет? Меттатон нахмурился. Для того, кто упрям настолько, что, глядя прямо в глаза Меттатону, уверял, что он не симулирует акцент, хотя буквально несколько минут назад говорил нормально… Рулс сдался чересчур быстро. Когда экстаз после секса схлынул полностью, и острота разума Меттатона вернулась к нему, он понял, что выудить это из Рулса оказалось слишком просто. Это было то, что Меттатон ожидал выудить из Рулса. Хрестоматийное превращение из назойливого, эгоистичного идиота в хнычущего сабмиссива… Это казалось подозрительно ложным. Действительно, во всём, что Рулс делал и говорил, чувствовалась фальшь, будто он просто играл роль того, кого Меттатон хотел увидеть. Он поставил целый спектакль для того, кем восхищался, готовый притвориться для него кем угодно, отражая, как зеркало, его ожидания и манипулируя его восприятием. С целью заслужить его овации, чего бы это ни стоило. Но за всем этим должно быть что-то ещё. Закулисье, с личными мыслями и переживаниями Рулса, не связанными с вылизыванием сапог того, на кого он смотрит снизу вверх. Должен же быть и настоящий Рулс Каард. Верно? В любом случае, Меттатон был полон решимости выяснить это. Он посмотрел на Рулса, который уютно прижимался к широкой груди робота, и ласково провёл рукой по его волосам, напоминающим гусиный пух, приглаживая торчащие под странными углами отдельные прядки. Прикосновение выдернуло Рулса из обессиленного ступора, и он поднял голову, тут же встречаясь с губами Меттатона — мягкими, страстными, нежными. Рулс ответил на поцелуй немедленно, довольно замычав в губы Меттатона. Когда же Меттатон, наконец, отстранился, он улыбнулся и коснулся лица Тёмного ладонью, проводя большим пальцем вдоль выступающей скулы. Он сменил тактику, разыгрывая карты заново, по-другому. И повышая ставки. — Ты взираешь на меня с такой заботливостью, — заметил Рулс, зубасто ухмыляясь. — Не могу иначе, красотуля, — прошептал Меттатон, каждая звонкая согласная в его словах сочилась чётко просчитанной нежностью. — Ужели ты… околдован моими чарами? — Ммм, — хитро промурлыкал робот. — Читаешь меня, как открытую книгу. — Да. Улыбка сползла с лица Меттатона, и он моргнул, чувствуя себя слегка выбитым из колеи. Это утверждение, это единственное слово… было правдой. Что-то в голосе Рулса говорило Меттатону, что это правда, вне всяких сомнений. Маяк, сияющий посреди загадочного моря эксцентричности. Эксцентричности, которая была неизменной интригой для Меттатона всё это время. Эксцентричности, которая пробудила в Меттатоне его давнюю одержимость всеми чудиками мира, заставила его захотеть сыграть в те же игры, в которые он играл с Бургерпэнтсом и многими другими, способствовала его согласию в ответ на приглашение на свидание от незнакомца… Меттатон снова потянулся к Рулсу, пытаясь прогнать паранойю поцелуем. Никто, даже сам Меттатон, не мог так ясно прочесть чужие намерения и желания; такими почти экстрасенсорными навыками могли обладать только вымышленные персонажи из художественной литературы. Возможно, Шерлок Холмс. Мориарти. Кроме того, какими бы ни были цели Рулса, он был явным идиотом астрономических масштабов; он, вероятно, приложил бы массу усилий, чтобы прочесть детскую книжку, куда уж ему до Меттатона. Верно? Меттатон отстранился и пристально посмотрел в глаза Рулса, на его крошечные зрачки, похожие на чернильные пятна в молочно-белых полумесяцах глаз. Кто, чёрт возьми, этот парень? Актёр, вжившийся в роль? Любитель Шекспира? Подхалим? Неуверенный в себе? Он самохвал или подлиза? Сабмиссив или доминант? Болтливый идиот или расчётливый гений? Был ли он частью игры Меттатона… или он сам создавал правила? Рулс посмотрел на Меттатона в ответ, не мигая. Тонкая струйка плазмы скользнула из уголка его рта вниз по подбородку, как ручеёк мелассы. «Я — всё, чего ты изволишь! Всё, чего желаешь!» Белки глаз Рулса отражали, практически непреодолимо, красивое лицо Меттатона, так что он мог видеть в них себя, словно в зеркале.