На пальцах

      Не было никакого светопреставления. Не было таинственных сущностей, предлагающих невообразимые способности, не было ужасающего убийства или лёгкой смерти от банальной глупости. Не было возможности выбрать новую жизнь. Да и даже если бы она и была, я бы всё равно не захотела ничего менять.       Была просто очередная репетиция перед завтрашней постановкой. Неофициальная репетиция, когда все уже разошлись по домам, а я, вместо того, чтобы хорошенько выспаться перед самым важным днём в своей жизни, сама в полутёмном зале раз за разом прогоняю свою партию. Вместо пианистки поверх закрытой крышки рояля отчаянно фальшивит кассета в старом проигрывателе. Нервно моргает одна из лампочек под потолком. Стук пуантов смешивается со стуком сердца под рёбрами.       Фуэте, шаг, шаг, арабеска, плие. Ненадолго замираю, пропуская по музыке высокую поддержку и снова возвращаюсь к танцу. Тело двигается само по себе, выплетает узоры из вбитых в мышцы и на подкорку сознания па, сливается с музыкой. Меня самой уже давно нет. Есть безответно влюблённая в Деметрия Елена, готовая практически на всё ради взаимности, стремящаяся всеми силами помочь своему возлюбленному, даже если ей самой потом будет очень больно.       Шаг, шаг, акцент. Я на мгновение прикрываю глаза, делаю глубокий вдох, когда музыка ненадолго замирает, чтобы затем смениться другой композицией. Следующие движения получаются какими-то скомканными, корявыми и вместо того, чтобы встать на пальцы, я неуклюже оступаюсь и, сделав несколько поспешных шагов вперёд, наконец обретаю равновесие, но окончательно сбиваюсь с танца. Сердце бешено колотится в грудной клетке, и выждав более-менее подходящий момент, снова пытаюсь встроиться в музыку, однако вместо красивого балансе я только неловко заваливаюсь на бок, окончательно теряясь в происходящем.       — Это отвратительно, Идрис, — голос совершенно незнакомый и при этом странно родной, сочится едким раздражением. — Заново.       Я машинально киваю и возвращаюсь в исходную позицию, выжидая подходящий по музыке момент. Но вместо музыки всё тот же голос начинает чётко отсчитывать ритм, постукивая носком туфли по давно нечищенным доскам в такт. Тело послушно качается из стороны в сторону, следуя ритму чужих слов и моему собственному, звучащему в голове вместе с ударами сердца. Фондю на конечных точках получается слишком неловким, меня ведёт из стороны в сторону, но я упрямо стараюсь сохранить равновесие, и продолжаю под счёт. Но у обладательницы странно знакомого голоса другие планы, и после очередной не самой удачной точки по спине прилетает отчётливый удар палкой.       Я тихо шиплю сквозь сжатые зубы, досадливо потирая ушибленные об пол колени и саднящую спину. На лопатках наверняка расцветает уродливым красным полоса от палки, и вероятнее всего завтра она станет огромным синяком, доставляющим дискомфорт каждый раз, стоит пошевелиться. Ненавижу красный.       — Ты сегодня чудовищно неуклюжа, — голос становится чуть ближе и я резко вскидываю голову, стараясь разглядеть в полумраке помещения незнакомую мне женщину. Реган. Мою мать зовут Реган, подсказывает что-то на уровне подсознания. Сознательно я всеми силами опровергаю эту мысль. Мою мать зовут Елизавета, и несмотря на немолодой возраст у неё точно не трясутся руки как у заядлого наркомана или алкоголика, в отличии от этой женщины. — Растяжку сделаешь сама.       Я уже тянулась перед началом репетиции, и на подсознании мелькает мысль, что тянулась я сегодня с утра, а потом ещё сидела в шпагате после школы, до того как мать соизволила встать и обратить на меня внимание, решив провести внеочередной класс в неком подобии домашней студии. Ну как студии… Освобождённый от хлама кусок подвала со стоящим посреди кривоватым станком и единственным грязным зеркалом с росчерком трещины посредине, прикрученным на противоположной стене. Но я лишь согласно киваю, подсознательно опасаясь нового удара палкой за неповиновение и послушно усаживаюсь в продольный шпагат, ложась на ногу. Женщина нервно передёргивает плечами и недовольно кривится, окинув меня презрительным взглядом, прежде чем скрыться на лестнице.       Мысли текут вяло и невнятно, пока я пытаюсь разложить всё по полочкам. Две жизни совершенно разных и в то же время до боли похожих накладываются одна на другую, мельтешат перед глазами и окончательно переплетаются друг с другом.       Меня зовут Анастасия, мне двадцать один и после двух сезонов в составе кордебалета мне наконец выпала возможность дебютировать с сольной партией. Завтра должен был состояться первый показ Сна в летнюю ночь, во время которого я бы вышла на сцену в роли безответно влюблённой Елены.       Меня зовут Идрис, мне десять и я никогда не ходила в балетную школу, никогда не любила танцы, но отчаяно старалась соответствовать нереализованным амбициям матери, чтобы не получить несколько лишних ударов палкой по спине.       Мою мать зовут Елизавета. Она всю жизнь преподавала в школе этику и эстетику, репетиторствовала и откладывала каждую копейку, чтобы в одиннадцать лет я смогла поступить в академию им. А.Я. Вагановой. Я жила при интернате в Питере, в то время как мать поддерживала меня издали, утешала тёплыми словами по телефону, когда всё тело горело от боли после нечеловеческих тренировок и передавала вязаные, пахнущие любовью и домом гетры и кардиганы, заставляя даже на расстоянии чувствовать её заботу.       Мою мать зовут Реган. К своим двадцати восьми она так и осталась озлобленным недолюбленным ребёнком, надеющимся утереть нос моей бабушке с помощью меня. Меня даже назвали в честь неё. Идрис, Идрис Карнелл, как знаменитую балерину Нинетт де Валуа, прекрасную женщину, изумительного человека и педагога, но совершенно отвратительную мать. Бывают такие люди, которые способны взрастить как детище свою работу, вырастить замечательных преемников, и при всей любви, оказаться совершенно несостоятельными родителями, стоит на свет появиться их собственному чаду.       Реган большую часть жизни провела в закулисье театра, предоставленная кому угодно, кроме вечно занятой матери. Пришедшаяся на её детство война и послевоенное восстановление не позволили девушке вовремя раскрыть свой талант. Да и, признаться, никакого таланта у Реган не было. Склонная к полноте, абсолютно негибкая и не пластичная девочка училась хореографии только чтобы обратить на себя внимание старших, но так и не преуспела в этом. Зато полностью погрузилась в подростковую влюблённость, сбежала из отчего дома и обзавелась мной. Вот только молодой человек тут же испарился в неизвестном направлении, стоило обнаружиться небольшому подарочку в животе благоверной. Что заставило Реган оставить меня, а не отнести в приют при первой же возможности, так и оставалось загадкой. Как и то, почему девушка не вернулась под крыло родителей. Впрочем, возможно, она пыталась, но так и не была принята обратно. Этой информации в воспоминаниях меня-Идрис к сожалению, не было.       У меня-Анастасии практически не было данных для того, чтобы стать балериной. Я не была слишком симпатичной, не обладала так ценящимися в балете иксовыми ногами да и не могла похвастаться высоким подъёмом. Я брала техникой и харизмой. Тренировалась до потери сознания, десятки тысяч раз сама прорабатывала все движения в пустых залах и, как бы не было больно и тяжело, продолжала улыбаться, даже когда хотелось заорать. Я зубами выгрызала у жизни право осуществить свою мечту.       У меня-Идрис не было мечты. Была слепая любовь к матери, которой практически не было до меня дела. Я не любила танцы, не испытывала трепета перед пуантами и восхитительными, кажущимися невесомыми движениями на сцене. Я не хотела становиться артисткой балета, при том что у меня были для этого все данные. Длинноногая, длинношеяя, гибкая, с впалыми коленями и болезненно тонкими руками я была похожа на нескладного кузнечика. Огромные глаза на маленьком, остром, исхудавшем лице не смотрелись красиво, а только добавляли сходства с насекомым. Возможно в будущем я-Идрис и могла стать довольно симпатичной, вот только при текущих жизненных условиях шансы того, что я пойду по стопам матери-стриптизёрши были гораздо выше, чем шансы на то, что мне таки удастся выбиться в свет.       Через поперечный шпагат перехожу на другую ногу и снова ложусь, обхватив натянутую стопу ладонями. Мышцы привычно приятно тянет, не давая мыслям в голове спутаться окончательно. Всё происходящее кажется глупым сном, вызванным переутомлённым мозгом. Но синяк на спине, саднящий и изрядно отвлекающий, опровергает эту теорию.       Подсознание выдаёт очередную порцию информации. Сейчас начало лета 1965 года. Я живу в маленькой деревушке Оастон, в Англии. И до ближайшего города с танцевальной студией добираться сорок минут на машине. Да и обучение там платное, а денег у меня-Идрис нет ни копейки. Тело болезненно худое не потому, что мать старательно следит за моим рационом, а потому что напрочь забывает о том, что мне тоже нужно что-то есть.       Две личности в голове продолжают конфликтовать, стараясь подавить одна другую. Выдвинуть свои, более правдивые и реалистичные воспоминания на передний план, заставить чувствовать свои эмоции, осознавать себя кем-то одним.       Я-Идрис довольно наивна и избирательно слепа по отношению к другим людям. И, наверное, только благодаря чуду свыше к своим десяти годам так и не встряла в ещё большее дерьмо, чем то, в котором мне приходится жить. Я нередко помогаю соседям после школы, получая в благодарность бартер или пару пенни.       Я-Анастасия умею добиваться собственных целей. Я никогда не жила с розовыми очками на глазах и прекрасно знаю, что, чтобы подняться и добиться желаемого, сперва приходиться изрядно изваляться в грязи самой и повалить в грязь других, чтобы по их телам выбираться из трясины.       Тяжелый вздох сам собой срывается с губ и я плавно выпрямляюсь и перехожу обратно в поперечный, скручиваясь набок.       Стоит что-то осознать, понять и утрясти, как в голове всплывает новая информация, вступает в конфликт с уже имеющейся, создавая ещё большую кашу из чувств и мыслей. Я не знаю сколько ещё продлится это безумие и малодушно надеюсь, что ещё немного, и всё само станет на свои места. Я снова открою глаза в своем привычном теле, в своей родной до последней пылинки студии и завтра, наконец, в первый раз выйду на сцену в качестве солистки.       Но пока, до того как это случится, мне стоит просто смириться с происходящим. Научиться жить с двумя личностями у себя в голове. Создать из меня-Анастасии и меня-Идрис что-то совершенно новое, выбрав из двух абсолютно разных личностей и жизней всё самое лучшее, как ребёнок берёт лучшее от своих родителей. А ещё, несмотря на память меня-Идрис, мне просто жизненно необходимо разобраться в том, что происходит вокруг и понять как жить дальше. И не скатиться в истерику… По крайней мере не сейчас…