Невыкупная

Судья Генрих Краузе был до чрезвычайности обязательным и пунктуальным человеком. В отличие от его коллеги Мартина Полански. Надо же тому было заболеть накануне важного процесса, так ещё и сообщить об этом за два часа до заседания! Пока нашли, кто сможет заменить этого симулянта (у него, видите ли, насморк!), пока утвердили кандидатуру, пока сообщили, прошло столько времени, и теперь ему, Краузе, приходится нестись в здание суда со всех ног, натянув первые попавшиеся рубашку и сюртук. Никакого уважения к его статусу! Хорошо хоть с делом, пусть и в общих чертах, знаком. Полански — болтун каких поискать, всё растрепал за обязательным субботним стаканчиком хереса, но этого всё равно до безобразия мало! В деле наверняка много важных деталей, особенно в таком громком и запутанном. Ударять в грязь лицом ох как не хочется. Ведь у него репутация самого честного и дотошного судьи, а ну как посадит на неё несмываемое пятно? Нельзя допустить ничего подобного! А Полански он всё выскажет, пусть только этот «больной» появится! — Герда! Герда-а! — закричал на весь дом Краузе, пыхтящим колобочком выкатываясь из кабинета в прихожую. Ответом ему была тишина. Потоптавшись у вешалки, Краузе сдёрнул с крючка пальто и принялся лихорадочно одеваться. — Да где же она?! — раздражённо пробубнил он, пытаясь одновременно засунуть руку в рукав, намотать на шею шарф и не уронить так и норовящие выскользнуть свитки и папки. — Герда! — Иду я, иду, — отозвались откуда-то из глубины дома. Пару томительных минут спустя в прихожую вплыла высокая, по-крестьянски крепко сбитая женщина, на ходу вытирая о передник мокрые руки. — Ну и чего раскричались-то? — нахмурилась она. — Я опаздываю! — потрясая шарфом, возопил Краузе. — Эка беда, — не оценила его трагедии Герда. — А я тесто замешивала. Вот не подойдёт, останетесь без пирогов. — Ну я же… там же… — тут же сдулся Краузе. Поесть он любил, причём много и вкусно, о чём недвусмысленно намекала его круглая, похожая на пончик, фигура, поэтому от любых угроз, связанных с едой, мгновенно терялся, превращаясь из грозного судьи в растерянного мальчика. — Что «там же»? — споро застёгивая на его пальто пуговицы, продолжала с доброй усмешкой в голосе ворчать Герда. — Преступники разбегутся? Новых наловите. Этого сброда на улице пруд пруди. А без вас всё равно не начнут. Краузе застыл, словно поражённый тем, почему такая простая мысль до сих пор не пришла ему в голову. Воспользовавшись внезапно напавшим на него столбняком, Герда быстро завязала шарф и отступила в сторону. — Да бегите уж, — разрешила она. — Ах, да-да! — встрепенулся Краузе. Прижал посильнее к груди бумаги, бросился к двери, но на пороге притормозил и, обернувшись, строго погрозил Герде: — Не вздумай убираться на моём столе! А то я потом ничего не могу там найти. В прошлый раз куда-то пропали свидетельские показания по делу Блюххер и Компании… — Вы сами выбросили их в корзину. — А до этого — долговые расписки Крачковского! — Они лежали в столе, сами их туда убрали. — И… — Вы опаздываете, — напомнила Герда, устав от пустых препирательств. Подобные перепалки случались едва ли не ежедневно, и за тридцать лет, что она служила в доме судьи, стали своеобразной традицией — необременительной, но порой жутко раздражающей. Краузе, недовольный, что его перебили, поджал губы, намереваясь гордо удалиться, но желание оставить за собой последнее слово победило. — Я сказал: не убирайся на моём столе! Нет! Лучше вообще не заходи в кабинет! Дождавшись, когда он закроет дверь и стихнет шум экипажа, Герда, тяжело переваливаясь на ходу, поспешила на кухню (тесто надо бы ещё разок вымесить да начинку приготовить, и Марьяшку на рынок послать, а Григория заставить хозяйскую обувку посмотреть-подлатать, ох, дел невпроворот!), бурча себе под нос: — Вот послал Господь хозяина! Бумажонки свои раскидает, а я потом виновата. Даром что шестой десяток разменял, а сам дитё дитём. «Не заходи, не убирайся, не трогай!», — передразнила она Краузе, вваливаясь в кабинет, и, оглядевшись, уже во весь голос продолжила: — Как же не убираться-то? Пыль, что ль, сама по себе исчезнет? И пятна вот на столе от чашки опять! Неужто на блюдце её лень поставить? Чай, руки-то не отвалятся. Эх… Герда, с трудом сдержавшись, чтобы в сердцах не плюнуть, развернулась, случайно задев бедром стол, с которого тут же посыпались бумаги. Пришлось, кряхтя, подбирать их с пола. Закончив с этим занятием, она грубо свалила документы на стол и ушла, громко хлопнув дверью. Один не замеченный ею свиток, подгоняемый возникшим сквозняком, закатился под шкаф. Присланная на следующий день с уборкой Марьяшка, лениво елозя по полу тряпкой, отпихнула его ещё дальше, в самый тёмный и пыльный угол, к неудовольствию жившего там паука. Тот в отместку густо оплёл незваного гостя паутиной, надёжно скрыв от внимательных человеческих глаз.