Ветвями сплелись

      Лена утыкается лбом Вере между лопаток, чувствуя, как ее теплые ладони сжимают ее. Кирилл ее обнимает тоже — она чувствует его грудь спиной и к ключице прижимается затылком. Руки ерошат тщательно уложенные пряди, но злиться на кого-то из них у Лены сил совсем-совсем не хватает.       Они почему-то всегда точно угадывают, когда больше всего ей нужны. Они — словно на двоих (нет, на троих!) разделенные мысли, эмоции и дыхание, словно одно целое.       Лена когда-то в юности читала легенду о том, что людей когда-то разделили на две половинки одной души. Могли ли ошибиться, могли ли их на троих поделить случайно?       Не оплошность, нет — так хорошо, так единственно правильно. Чтобы волосы на подушке утром сплетались — каштановые и рыжие, чтобы готовить завтрак на троих сразу, пританцовывая, в его рубашке и ее свитере сверху, чтобы смешивать помаду днём, а вечером оставлять короткие поцелуи на его скулах — двумя разными цветами.       Лена их обоих любит до ужаса.       — Порядок, Ленусь? — усмехается Кирилл, и, когда она кивает неуверенно, чуть меняет место дислокации. Вера разворачивается, прижимаясь к Лене и обнимая ее за талию, Кирилл их обеих притискивает к себе.       Лена щекой трётся об его плечо, как кошка — большая такая, рыжая кошка, Веру обнимает в ответ.       — Мы это сделали! — Вера выдыхает так радостно, так искренне, как маленькая. У Лены губы ползут в улыбку сами собой.       И, в общем, все равно становится на усталость и измотанность, которая каждого артиста иногда настигает.       Рядом — те, кто нужен.       Они замкнутые в треугольник, влюбленные друг в друга, как в пятнадцать — а всем ведь за тридцать уже.       Кирилл по-дурацки шутит, что в "Тетрадь" путь лежит через страсть Олешкевича к неформату — чем ты в постели прикольнее извращаешься, тем выше вероятность.       Лена косится на Ярика, что-то с жаром доказывающего Казьмину.       Вполне возможно, между прочим.       Вера фыркает, чуть задирая нос кверху.       — Извращения, — передразнивает ехидно. — Любовь — это нормально, чтоб ты знал.       Кирилл отмахивается беззлобно.       Они снова молчат.       Греются, подпитываются друг от друга энергией, теплом и нежностью какой-то неземной.       Они втроём на два города давно живут, им не привыкать. Поэтому моменты, когда можно вместе, можно прижиматься к обоим и так бесконечно сильно друг друга любить — невероятно ценные.       Ярослав от Сашки, наконец, отлепляется — и сходу тянет что-то про шведский паровозик, выхватывая подзатыльник от Веры, осуждающий взгляд от Лены и фирменное гордеевское:       — Понимаю, Ярик, недотрах он, сволочь, такой.       Яр краснеет медленно и мучительно, оглядывается на Сашу, у которого глаза, кажется, сейчас с мозгом поздороваются, и молчит. Сам поди не рад, ребенок, у которого язык вперёд разума не бежит даже — летит семимильными шагами.       Лене его даже жалко становится — Вера с Кириллом иногда наперебой твердят ей про материнский инстинкт относительно мелкого Баярунаса. Впрочем, Гордеев инстинктами не обременен — и потому Ярика безжалостно добивает:       — Ничего, Казьмин однажды оттает. И тебе даст.       Саша Кириллу кулак показывает, мол, перегнул ты палку уже, дружище, готовится вмешаться, когда Ярик ладони от лица отнимает и ровно произносит:       — Поскорее бы.       И сбегает, гордо выпрямляя спину и пряча красные щеки в ткани шарфа.       У Саши глаза по пять копеек распахнутые, точно у тяночки какой-нибудь из его любимого аниме, и сам он такой уморительно шокированный, что Лена не сдерживает смешок.       — Он чего, только что?..       Кирилл раздраженно немного фыркает:       — Да, Саш, да. Он только что то самое нам всем сообщил. Давай, рыцарь, вали за своей принцессой, дай взрослым людям наедине побыть, ради бога.       Саша идёт, что-то тихо бормоча, и Лена комментирует себе под нос:       — Кажется, через неделю мы окончательно разобьемся на парочки. Ну, или на тройки. Кому что.       Вера качает головой:       — Месяц. За неделю Сашка только уложит в голове, что он Ярику нравится.       Кирилл обеих их быстро целует в макушки — рыжая и каштановая, точно личный цветник.       — Вот охота вам личную жизнь Казьмина обсуждать? Пойдёмте, там такси ждёт.       Вера встаёт на носочки, тянет его на себя за воротник и клюет в губы. Лена не ревнует — а зачем? Они изначально втроём созданы были, их по парам разбей — и чего-то мучительно будет не хватать, словно небольшой, но жизненно необходимой детальки.       Лена сбегает по ступенькам вниз, бросая короткий взгляд на собственную руку.       На безымянном — золотое неброское кольцо.       Кирилл целует ее в щеку, когда они садятся в машину — Вера по очереди садится на переднее.       Лена улыбается.       Хорошо.       Неправильно, неестественно — но хо-ро-шо.       Уже ночью Кирилл вдруг фыркает весело:       — Ставлю на то, что до Сани дойдет через полгода.       Лена закатывает глаза и тянется к кнопке настольной лампы, устраивая голову у Кирилла на плече и чувствуя верино сонное дыхание в шею.       Три кольца в последний раз тускло отблескивают в свете лампочки.