Когда солнце садится, мы одинаковые: Наполовину скрыты в тенях, Наполовину опалены пламенем. Нам незачем возвращаться, Так что забирай все нужное и попрощайся. Я отдавал тебе всё, Эта тьма и есть свет. И это прекрасное преступление. * вольный перевод «Beautiful crime» Tamer
— Зачем мы здесь? Ричард припарковался неподалеку от дома Хэнка, игнорируя все вопросы Гэвина. — Гэвин, тот андроид, которого ты видел, — наконец подает он голос, — она принесла запись той ночи. На ней видно, что ты был в клубе. Гэвин хмурится и коротко и горько хохочет, переводя взгляд в окно. — И? Это еще ничего не доказывает… — Перестань, — резко прерывает его Ричард, — они могут начать копать. Много ли дней им понадобится, чтобы допустить эту мысль? Гэвин беспомощно обхватывает себя руками. На дерево позади машины налетают черные дрозды — их так много, что они выглядят как его крона. — Я не знаю. Что ты предлагаешь? Зачем мы здесь? Ричард специально на него не смотрит. Он сжимает кулаки. — Я могу стереть запись даже сейчас. — Но тогда Коннор точно заподозрит… — Нет, — Ричард все же поворачивается к нему, сводит брови, — если мы их убьем. Из окна выглядывает собака Хэнка. — Что? Их? Коннора и Хэнка? — Гэвин шокировано трет лоб. — Да. И сотрем запись. Улик не будет, может быть, нам отдадут это дело… — Да ты спятил! Гэвину не хватает воздуха — он нажимает на кнопку, открывая окно, и жадно дышит. — Ричард, это не какие-то незнакомцы, как ты не понимаешь! Да ты сам не веришь в то, что говоришь! Диод Ричарда переходит на красный. Он пытается выглядеть так, будто понимает, что предлагает, но Гэвин знает его слишком хорошо — и он видит, что Ричард в отчаянии. — Ты еще не понял, Гэвин? — шепчет он. — Я сделаю все, чтобы защитить тебя! Я же… я люблю тебя. Гэвин долго смотрит в зеркало заднего вида, пытаясь унять дрожь. Никто не должен любить его. Никто. — Если любишь, иди и признайся, что я убийца. Может быть, так ты хотя бы меня спасешь от самого себя. — Говорит он, с ужасом осознавая, что он все-таки стал разрушителем судеб. Как и отец. Раньше он полагал, что раз он спасает жизни, он в каком-то смысле платит за свои грехи, но сейчас… сейчас он просто портит все. Он уничтожает единственного, к кому что-то чувствует. И единственное спасение для Ричарда — это если Гэвин исчезнет. — Не смей даже говорить об этом. Посмотри на меня. Гэвин поворачивает голову, пытаясь проглотить ком в горле. Ричард осторожно касается его руки. — Как ты не поймешь: я буду с тобой. Я сделаю все для тебя. Я могу их убить. Я могу. Гэвин отнимает ладонь и закрывает лицо руками. — Ты идиот, — говорит он, — я никогда не позволю тебе сделать то, что разрушит тебя. Ричард действительно может воплотить свой безумный план в действие — может зайти внутрь, оставить бомбу или прийти ночью и пустить газ. Но что будет потом? Эти люди им не никто. Ричард по-своему ценит Коннора и дорожит им. Гэвин не позволит ему окончательно себя уничтожить. Хоть раз в жизни он сделает что-то правильно. — Мы можем просто сбежать, — произносит наконец Гэвин. — Поселимся где-нибудь в глуши, где нас никто не найдет. Исчезнем. Диод Ричарда меняет цвет на желтый — он обдумывает предложение. — Ты уедешь? Со мной? — и смотрит на него совсем как Коннор порой на Хэнка — как щенок, просящий ласки. — Да. Конечно же, да. У них же никого больше нет кроме друг друга. — И ты не будешь больше убивать? И Гэвин действительно верит, когда говорит: — Нет. Дрозды улетают. Дом Хэнка постепенно превращается в темную точку в зеркале заднего вида. Гэвин накрывает руку Ричарда своей.***
Три года назад — Гэвин, это просто потрясающе! — Том хлопает в ладоши и поднимает бокал с шампанским. — Давай отметим спасение той семьи! Мой парень — настоящий герой. Он лезет целоваться, и Гэвин страстно отвечает. Первый раз в своей жизни он чувствует свою значимость. Для этого он и пошел в полицию: спасать людей и гордиться этим. И целовать своего гордого почти жениха после этого, конечно. Гэвин думает о спрятанной под носками коробочке с кольцом и улыбается в поцелуй. Никогда еще он не был так счастлив. — Что, сразу к десерту? — игриво тянет Том, отодвигаясь. — Сегодня тебе можно все. Пока они идут в спальню, Гэвин представляет, как познакомит коллег с женихом, как они сыграют скромную свадьбу, может, заведут кота или лучше двоих. Том бросает на него томные взгляды и выуживает из тумбочки наручники с черным мехом с телефоном. — Нам нужно сделать фото этого знаменательного дня! Гэвин закатывает глаза, но обнимает Тома и улыбается в камеру. — У тебя снова новый чехол для телефона? — замечает Гэвин. — Опять птички, никакого разнообразия. — Это дрозды, неуч, — закатывает глаза Том. — Знал, что они означают? — Ну конечно, знаю. Каждый день только и думаю, что о дроздах, — язвит Гэвин. Том игнорирует его выпад: — Искушение. Верят, что сам дьявол является в облике черного дрозда, зловеще, да? Гэвин кивает. — Скажи честно, я доживу до того дня, когда твой чехол будет однотонным или хотя бы будет иметь чуть менее депрессивное значение? Как насчет чехла с милым воробушком? Том смеется, обнажая шею. Тянется за поцелуем. — Я хочу кое-что попробовать. — Только попробуй достать анальную пробку в виде птичьего хвоста. — Не в этот раз, зайчик, — тянет он соблазнительно, пытаясь сдержать смех, — хотел предложить тебе немного меня придушить. Гэвин думает, что ослышался. — Придушить? Во время секса? Том залезает на него сверху и проводит языком по шее Гэвина. — Скажешь, что никогда не хотел попробовать? — Не скажу, — ухмыляется Гэвин, чувствуя, что если они сейчас же не начнут, он сойдет с ума. Они меняются позициями: Гэвин теперь сверху, Том доверчиво ему отдается, сам кладет руку Гэвина себе на шею, пока тот действительно не может поверить, что ему позволили, что ему доверяют настолько… Тяжело сказать, что именно пошло не так. Может, он слишком сильно сжал или держал слишком долго или почему-то игнорировал хрипы с просьбой остановиться, потому что всё, что он действительно в ту минуту хотел — не прекращать нажимать. Часть Гэвина отключилась. А когда она вернулась на место, ничего изменить уже было нельзя — его жених был мертв. Он ненавидел себя настолько, что оставил в квартире заряженный пистолет — просто чтобы когда он решится, все было под рукой. В день, когда ему поручили расследовать исчезновение Тома, он чуть не нажал на курок. «Том зато теперь навсегда твой», — услышал он голос отца. Спустя полгода Гэвин снова почувствовал это — жажду. Дьявол явился к нему на порог.***
Сейчас Ночью они были уже в Канаде. Ричард спросил: — Куда ты хочешь уехать, Гэвин? Гэвин смотрел на пролетающие в окно машины. Ричард был уверен, что он не скажет ни слова. Однако спустя пару минут он ответил: — Я хочу жить в доме у воды. Ричард ждал не этого. Он ждал чего-то конкретного, но кивнул, приняв ответ. Дом так дом. — Они звонят? — потом спросил он, и Ричард сразу понял, что это он о Конноре и Хэнке. — Да, очень часто. Я отправил им информацию, что ты в реанимации. — Зачем? — Гэвин оторвался от окна и удивленно уставился на напарника. — Не хотел, чтобы они так сразу побежали нас искать. Хотел, чтобы у нас было время. Гэвин кивнул. Они едут долго, Ричард хочет уехать как можно дальше от Детройта. Огни Канады мелькают за окном, дышится как будто легче. Гэвин засыпает с теплом в груди и приятным ощущением принадлежности. Впервые у него не было кошмаров. Ричард нашел небольшой городок недалеко от скопления небольших озер. — Это, конечно, далеко не озеро Гарибальди, но тоже ничего. Я решил держаться подальше от туристических мест и крупных городов. — Отличная идея, — отвечает Гэвин искренне, не желая язвить. Город меньше Детройта, но по-своему очарователен: невысокие красочные дома, пустые дороги, вид на горы и никаких андроидов. Ричард аккуратно снимает диод и поворачивается к нему с улыбкой. Гэвин решает, что ему нравится. Они заселяются в небольшой уютный отель, где скрипят полы, всего четыре администратора, три блюда на завтрак и своя кошка. С ними здороваются, спрашивают, как дела не из вежливости, шепчутся за их спинами по-доброму — видимо, решили, что у них тут медовый месяц. «Ну… может, он и есть», — решает Гэвин после того, как они меняют номера на машине, покупают новые телефоны, документы, выбирают дом поближе к озеру. Ричард ни на что не намекает, но как-то раз, после того, как Гэвин после пробежки снимает мокрую футболку, он так на него смотрит, что, будь у него все еще диод, он бы бешено замигал. Гэвин сначала хочет пошутить, но потом неожиданно для себя протягивает руку и касается лица Ричарда. Проводит ладонью по щекам, по шее, по не вздыхающей твердой груди. «Интересно, могут ли андроиды возбуждаться?» — успевает подумать он, прежде чем Ричард резко не убирает его руку и тянется за поцелуем. Глаза у него голодные. Видимо, все-таки могут. Ричард, чертов засранец, списал все реакции и привычки Гэвина, проанализировал и сейчас воспроизводит. Он делает все, что нравится Гэвину: мягко кусает губы, не усердствует с языком, правильно обнимает. Жалящие поцелуи спускаются по шее вниз, и Гэвин закрывает глаза. Как раньше он мог наслаждаться чем-то столь неидеальным, как человек? Ричард ловит каждый вздох, чтобы безошибочно делать так, как надо — впервые Гэвин решает обойтись без язвительных наставлений. Когда Ричард языком — влажным, горячим (и какие извращенцы его собирали?) — захватывает и покусывает сосок, рукой при этом сжимая пах, Гэвин на секунду думает, что умрет. Он обратится в пламя и оставит после себя один пепел — этого ты хотел добиться, кусок пластмассы? Ричард как чувствует его взгляд, шепчет: — Лежите смирно, детектив. От такого властного приказа — в сторону Гэвина! — он не выдерживает и сам начинает тереться об руку. Минута промедления, когда Ричард не спеша проводит языком к бедрам, кажется Гэвину вечностью. Наконец Ричард сдергивает тесные штаны и вбирает в рот. Смотрит, как будто это он тут победитель. Гэвин решает, что ему похуй. Пусть смотрит как хочет, лишь бы не останавливался. — Я надеюсь, ты параллельно не смотришь порнушку, — выдыхает Гэвин, — ради инструкций. — Я скачал всю необходимую информацию заранее, — невозмутимо отвечает он, прежде чем продолжить. Даже обидно, что плавится тут один Гэвин. А когда он чувствует, что еще немного — и все, Ричард останавливается, идет к своему шкафу, достает оттуда что-то и, прежде чем Гэвин начинает возмущаться, возвращается и приказывает: — Встань на колени. И Гэвин встает. Краем глаза он видит что-то похожее на веревки. — Протяни руки назад, — говорит Ричард, перехватывая запястья Гэвина, пока он пытается устроить в такой позе голову, чтобы не задохнуться. Рук касается что-то, оборачивается до боли крепко вокруг запястий — и Гэвин снова горит. — И долго ты это продумывал? С самого запуска, извращуга? — выговаривает он с трудом — поза все же на грани неприятного неудобства и возбуждения от ощущения подчинения. — Довольно долго, — ухмыляется Ричард, а потом достает смазку. — О, наконец-то мы узнаем главную тайну андроидов! Кен ты или все же что-то приделали? Как же Гэвин хочет заткнуться. Видимо, Ричард думает о том же — два пальца начинают его растягивать. Почти сразу три — Ричарду явно не терпится. И все же, как жаль, что он снял диод! Как было бы здорово, транслируй он их общее состояние: красный-красный-красный, как в лихорадке. И наконец он входит. Кеном там и не пахло — в Киберлайфе не поскупились. Или это сам Ричард прикупил обновление?.. Однако скоро размышления становятся невозможными: Ричард тянет за конец веревки и ускоряется, и этот коктейль боли и наслаждения выводит Гэвина в то состояние, в котором в голове остается лишь приятная пустота. Он не сразу понимает, что Ричард — случайно? — начинает воспроизводить тяжелое дыхание. И этот факт — что андроид потерял контроль — подводит Гэвина к концу. Все это: бешеный ритм, трение о простыни, пошлые звуки — пропадает, и остается только блаженная тишина. И едва слышный шорох черных крыльев.***
Ричард изобретателен так, как никогда не был Гэвин. Он хочет попробовать все и сразу. Хватает одного взгляда на его сосредоточенное лицо — и Гэвин готов поставить все деньги мира — Ричард снова думает о сексе. — Насколько ненасытен может быть андроид? — как-то шутливо спрашивает Гэвин. Они переехали в свой новый дом, только собрали кровать и начали трахаться среди коробок, которые предстояло разобрать. — Мы не устаем. — Вот значит как, Эдвард, — хмыкает он. — Это значит, до бесконечности? Да я так сдохну быстрее, чем ты сотрешь свою прелестную модификацию. — Ее невозможно… — начинает занудничать Ричард, и Гэвин затыкает его поцелуем. Он чувствует знакомый зуд. И когда целует, и когда обнимает, и особенно когда кончает. Нельзя сказать, что Гэвин удивлен — он полон этой гнили уже давно, но как же он хотел, чтобы в этот раз было иначе! Как прочертить грань между любовью и желанием полностью сделать своим — до самого конца, до последнего вздоха — до последней капли тириума, в данном случае. Смерть и любовь так тесно переплелись, что без первого второе кажется неполноценным. Пока он отгоняет эти мысли о полном обладании, но они садятся на плечи, впиваясь острыми когтями, стучат клювами по стеклу, кружат над ним, как стервятники над полуживой добычей. Ричард улыбается, хмурится, шутит в ответ, целует, делает завтрак — и Гэвина выкручивает. Он клянется никогда не тронуть то единственное, что заставляет его чувствовать живым. Никогда. Ему снятся потухшие глаза и много синего — он заливает их новые обои, их простыни, их ковер, пока весь дом не сочится синим как огромная смертельная рана. И тогда Гэвин решается. Наутро на первой полосе — в соседнем городе пропал молодой человек, темные волосы, выраженные скулы, светлые глаза. Чем-то похож и одновременно не похож. Кровь теплая и красная, никакого синего… Ричард сразу понимает. И просто смотрит. Устало? Зло? Разочарованно? Этих андроидов не понять. — Гэвин, — осторожно говорит Ричард, — скажи мне правду. Это ты сделал? Гэвин закрывает глаза и хочет раствориться. — Да. — Ты… спал с ним? Гэвина как будто встряхивает — не такой вопрос он ожидал. Неужели Ричард ревнив? Даже сейчас? — Нет, — признается он, — я думал над этим, но у меня не возникло желания. Я просто его прирезал. Он вспоминает настойчивые неправильные поцелуи, «не так, не так, не так» в голове и раздражение, током прошедшее по нервам. Ричард расслабляется. — Ладно. — И это все? Я соврал, — повышает голос Гэвин. — Я не смог завязать! Мы начали заново, а я снова все могу разрушить, как ты можешь быть спокойным? Ударь его Ричард в эту секунду, и то было бы легче, чем его «ладно». Пусть он ненавидит его так же, как ненавидит сам себя Гэвин! — Я предполагал такое, — спокойно отвечает Ричард, — я рад, что ты не сделал этого здесь, в этом городе. Хотя было бы лучше, скажи ты мне сразу, но над этим мы поработаем. Гэвин чувствует, как закипает. — Поработаем? Рич, я не чавкаю за столом или кусаю ногти, я убиваю, блядь, людей! Да будь в тебе хоть капля заводских настроек, ты бы убил меня на месте, и правильно бы сделал! — Я снес все настройки, — невозмутимо отвечает он, — давным-давно. Гэвин опускается на их новый кожаный диван. — Ты хоть знаешь, почему я его убил? — Подозреваю. — И все равно до сих пор со мной? Ричард садится напротив на кресло, его колени касаются коленей Гэвина. — Я люблю тебя, — просто говорит Ричард, и Гэвину становится трудно дышать. — Моя любовь к тебе сведет тебя в могилу, — с трудом говорит Гэвин, — я не умею любить по-человечески. Для меня любить тебя значит желать тебя убить. Ричард берет его за руку, и Гэвин с удивлением понимает, что он улыбается. — Почему ты не напуган, тупая твоя башка? — Я знаю, насколько ядовита твоя любовь, — произносит он тихо. — Я знал это и все равно решил быть с тобой. Гэвин внезапно ненавидит себя еще сильнее. Разве заслужил он этого: признания, улыбки, верности? — Ты понимаешь, что я вряд ли остановлюсь? — Я просто надеюсь, что в следующий раз ты возьмешь меня и мы отъедем подальше… Ричард говорил так, словно расписывал приятные планы на будущее. И Гэвин видит это будущее: постоянный зуд, кровоточащие стены, вытягивающая все силы жажда. Теплая кровь на руках и страстные поцелуи перед тем, как отмыть от нее ладони. — Тебе легче меня убить, Ричард, — прерывает он его. — Ты не заслуживаешь такой жизни, я не могу обещать, что однажды мне не станет недостаточно убивать похожих! — Я долгое время покрывал убийства людей, почему ты решил, что я заслуживаю лучшего? Ричард злится, сдавливает пальцы Гэвина до боли, но Гэвин решает терпеть — он заслужил вещи куда хуже. — Ты не серийный убийца, хорош играть в злодея! — Не будь идиотом, — цедит Ричард, — ты знаешь, как работают законы и что значит «соучастник». Тем более мои руки тоже в крови. И все это на совести Гэвина. — Тогда убей меня, прежде чем я убью тебя! Ричард вдруг приближает свое лицо к нему, и Гэвин уверен, что видит ярость в его глазах. — Ты, может, не до конца понял. Не будет никакого после для меня. В день, когда тебя не будет в моей жизни, не станет и меня. Гэвин ощущает, как сердце пускает отравленную кровь по венам, и этот сладкий яд одновременно пытает и приносит наслаждение. Их ужасная, неправильная Вселенная сужается до дома, комнаты, пока не остается ничего, кроме их двоих. И так до самого конца, каким бы он не был.