Твое сердце не сковано льдом (ведь оно обжигает)

      Наблюдать за тем, как Маюзуми всеми правдами и неправдами добивается желаемого, впечатляло. В конечном итоге Шузо тоже получил, что хотел, при этом особо даже и не напрягаясь.       На самом деле, ему было немного не по себе от того, насколько гладко все прошло, да еще и без его участия. Что бы там ни произошло, пока Киеши находился в заключении, это более-менее примирило представителей враждующих линий Наследия между собой. И они, похоже, были не против иметь дело с Маюзуми. И пусть именно для этого Шузо этих двоих и взял с собой, его все равно посетило чувство потерянности от самого факта собственной непричастности к решающим событиям.       Жаловаться, впрочем, было не на что. Все остались целы. Киеши собирался возвращаться в Японию, и хотя Шузо знал, что будет по нему скучать, он все же был рад за друга.       — Я люблю их обоих, — объяснил Киеши; и хотя такой поворот оказался неожиданным, Шузо этому едва ли удивился. Влюбленность сразу в двух людей не была чем-то, что могло бы смутить Шузо, но она оказалась именно тем, что заставило бы человека вроде Киеши сбежать из страны. Киеши, искренне считающего, что если уж кому и суждено страдать, так это ему, и не осмеливающегося даже мечтать о счастье.       — Ты уже знаешь, что будешь делать дальше? — спросил Шузо.       — Нет, вообще без понятия. Но что бы это ни было, я не смогу это сделать с другого края мира.       — Так держать, — одобрил Шузо.       — Спасибо тебе за все, Шузо, — сказал Киеши, и в этот момент Шузо особенно остро ощутил, как мало он сделал, и что это он должен благодарить Киеши, а не наоборот. Вот только убедить в этом Киеши было бы непростой задачей, поэтому он просто принял его благодарность.       В общем, Киеши собирался обратно в Японию, а Маюзуми оставался в Америке, — по крайней мере, еще на какое-то время.       И вот, Шузо снова в Провидении, выполняет свою работу — не самую приятную ее часть, но, тем не менее, это такая же часть его работы, и никуда от нее не деться.       В Провидении есть частный сектор, о котором Шузо так и не рассказал Маюзуми, и из-за этого его тревожит чувство вины. В этом секторе содержатся те ЭВО, которым Рекс не может помочь. И невзирая на попытки Провидения создать этим потерянным душам самые комфортные условия, по сути это все те же ряды клеток со снующими между ними учеными, и уж слишком это все напоминает Шузо Тейко, чтобы он мог расслабиться здесь хоть на секунду. Он приходит сюда настолько редко, насколько это вообще возможно.       Конечно, не исключено, что причина в Салазаре Цезаре — он всегда здесь, изучает ЭВО, ищет способ их исцелить. Не самое желанное воссоединение. При первой встрече Шузо ему врезал (и он оказался далеко не первым и не последним, у кого старший брат Рекса вызывал подобную реакцию).       Много позже Цезарь пытался объяснить:       — Меня интересовала исключительно научная сторона исследований. Я не знал, что они делают с детьми.       — Они это не особо-то и скрывали, Цезарь. Ты должен был понимать, для чего это все, — ответил ему Шузо.       Но Салазар Цезарь относился именно к тому типу оторванных от реальности ученых, которые могли запросто не замечать, как вокруг умирают дети. Шузо был не в восторге от необходимости работать вместе с бывшим сотрудником Тейко, но ему пришлось смириться. И опять же, для чего-то подобного не нашлось бы оправдания в глазах поколения Чудо.       Так что, да, он старается лишний раз не приходить в этот сектор. Но увидев Желтую Шестерку и зная, что она до сих пор где-то там, он мог не прийти.       — Если ты хотел нас помучить, для этого есть и другие, более предпочтительные способы.       — Я не пытаюсь вас мучить, Нэш, просто зашел сказать привет.       Нэш Голд младший скептично фыркает. Напротив него Джейсон Сильвер лежит на своей кровати, делая вид, что спит. Шузо знает, что он не спит — никто из них никогда не спит в одной с ним комнате.       — Уж лучше пытки. Скажи мне, Шузо, ты все еще притворяешься, что ты хороший человек?       Шузо уже не уверен, стоило ли сюда приходить.       — Я никогда не называл себя хорошим. Я просто лучше, чем вы, Нэш, вот и все.       — Говори себе это почаще, Радуга, — хохочет Нэш.       Не стоило приходить. Нэш Голд и Джейсон Сильвер — всего лишь еще два чудовища, которых они пока что не поняли, как исцелить. Поэтому Шузо разворачивается и уходит, изо всех сил стараясь не думать о том, кто же в таком случае он сам. *       Этажом выше Салазар Цезарь сидит над микроскопом.       — Рекс тебя искал, — бросает Шузо.       — А, — отзывается Цезарь. — Передай ему, я буду здесь. Агент Шесть и доктор Холидей подумали, что не стоит мне попадаться на глаза твоим друзьям.       — Разумное решение, — сухо отвечает Шузо. — Он тебя убил бы. Даже не сомневайся.       — Хм. Думаешь, если я извинюсь, это поможет?       — Мне не помогло. А он не знаком с самой концепцией прощения, — отвечает Шузо, выходя из помещения.       Он сворачивает за угол и успевает выхватить обрывок фразы, произнесенной ледяным тоном:       — …закончились мужчины среди людей?       — Возможно, отец, но, как выяснилось, есть еще множество мужчин не-людей, с которыми я мог бы попытать удачу. Ты вообще собирался хоть когда-нибудь рассказать мне о том, что работаешь на компанию, которая ставит опыты на людях?       — Я не работаю на них, это бизнес-партнеры. И, в самом деле, Тацуя, если ты этим занимаешься в Японии, то не пора ли тебе вернуться домой?       — Эй, Мурочин, это твой папа? — оба, и отец, и сын, замолкают и поворачиваются к лениво разглядывающему Химуро Рюичиро Мурасакибаре. — Он такой мелкий.       И это не то чтобы угроза. Но это заставляет Рюичиро вздохнуть и прекратить нападки:       — Я не одобряю, Тацуя.       — А мне все равно, отец. Привет, Шу.       — Не хочу прерывать это трогательное семейное воссоединение, — быстро говорит Шузо.       — Достаточно плохо было, когда ты встречался с ним, — сбрасывает Рюичиро бомбу, прежде чем уйти.       — Не было ничего! — торопливо вставляет Шузо, когда Мурасакибара меряет его внимательным взглядом. Он почти уверен, что Рюичиро специально это сказал. — И мы никогда не встречались!       — Не то чтобы я не пытался, — не собирается облегчать ему жизнь Химуро. — Я много раз предлагал тебе перепихнуться.       — За что ты со мной так? — обреченно спрашивает Шузо. Мурасакибара достаточно большой и сильный, чтобы представлять нешуточную угрозу даже без своих суперспособностей.       — Хм, — говорит Мурасакибара. — Мне скучно, Мурочин. Америка скучная.       — Чуть позже пройдемся по кондитерским, — обещает Химуро. — И я знаю место, где делают больше ста восьмидесяти видов пончиков.       Мурасакибара кивает, словно находит такое предложение вполне приемлемым, и отходит чуть в сторону. Химуро смотрит на Шузо одним из этих своих нечитаемых взглядов.       — И у тебя, конечно же, совершенно вылетело из головы упомянуть, что ты знаешь моего отца.       — Прости, — говорит Шузо без всякого сожаления в голосе. — Странно, что ты сам не догадался, как только узнал, что я такое.       Младший Химуро бывал только в общедоступных зонах Провидения и только по делам, связанным с работой отца. Он пожимает плечами, и вряд ли его можно винить за то, что он не связал все ниточки до конца самостоятельно.       — Слушай, Тацуя, а как ты догадался, что я Радуга? Вряд ли же по одной только фамилии.       Этот вопрос не давал ему покоя уже какое-то время с момента того самого звонка с просьбой о помощи. Химуро сказал «989», и Шузо по-тупому повелся, ответив «ты всегда любил побольше», позабыв на мгновение, что ему не положено знать, к кому именно из Чудес относится номер 989, потому что технические подробности их моделей никогда не предавались огласке. И тогда Химуро просто сказал — «эй, Шу, у меня к тебе вопрос, который может прозвучать странно, ты — Радуга?»       Это был очень неожиданный вопрос, вставленный так ловко, что Шузо оказался пойман врасплох и все, что он смог сказать, это — «А как ты догадался?», потому что даже если бы он попытался все отрицать, это только подтвердило его достаточную для отрицания осведомленность. Как он уже потом подумал, можно было бы разыграть непонимание, но Химуро слишком удачно подгадал момент.       Химуро так и не ответил ему тогда, сразу же перейдя к объяснениям, зачем ему понадобилась его помощь.       — Хмм. Не думаю, что могу внятно объяснить, — признается Химуро сейчас. — С тобой как будто что-то было слегка не так — всякие бытовые мелочи, которых ты не знал, очевидные отсылки к детству, которые ты совершенно не улавливал.       — Я был чужаком в Америке, — справедливо возражает Шузо.       — Как и я. Наверное, именно поэтому только я это все и замечал. Да и в любом случае, как только мне рассказали про Радугу, все просто встало на свои места. Ты всегда был словно не от мира сего, Шу.       Шузо качает головой, потому что из уст Химуро Тацуи — всегда бывшего слишком красивым и слишком себе на уме, чтобы выглядеть обычным школьником — это звучит несколько бредово, но ничего не попишешь.       — И еще, — Химуро наклоняет голову, все так же глядя на него, — иногда у тебя во взгляде проскальзывала эта… тоска. У Ацуши и остальных бывал такой же взгляд.       — Хм, — говорит Шузо. Да, это уже больше похоже на правду. Но он не хочет заострять на этом внимание. — Что ж, постарайся не бесить папочку слишком сильно, нам нужны его деньги.       — Не могу ничего обещать, — невозмутимо отвечает Химуро. *       Шузо хочет найти Маюзуми, но вместо этого находит Акаши Масаоми, втыкающего Агенту Шесть и Химуро Рюичиро метафорические иголки под ногти. И они оба выглядят так, словно уже обдумывают план убийства.       — Симпатично у вас тут, ребятки, — жизнерадостно вещает Масаоми. — Скромненько, зато чисто. Но я все понимаю, с вашим-то финансированием особо не разгуляешься. Ха! А вот и та самая Радуга, встречи с которой я так ждал!       Шузо морщится и не может не посочувствовать Шестому и Рюичиро при данных обстоятельствах — Масаоми действительно не тот человек, внимания которого стоит искать. Он даже не обижается, когда Агент Шесть и Рюичиро мгновенно пользуются возможностью слинять. На их месте он поступил бы точно так же.       — Здравствуй, Радуга, — говорит Масаоми.       — Здравствуйте, мистер маньяк, — в тон ему отвечает Шузо.       — Кто в здравом уме станет сбегать из одной лабораторной клетки, чтобы добровольно влезть в другую?       — Провидение работает с нанотехнологиями.       — Ага, и это так мило, — говорит Масаоми с такой снисходительной улыбкой, что у Шузо руки так и чешутся ее стереть.       — Вы что-то хотели? — спрашивает Шузо.       — Поговорить с тобой, — с готовностью отвечает Масаоми. — И заодно проверить, как тут Персик. Он ценный сотрудник Акаши Индастриз, и я хочу быть уверен, что он тут освоился.       Несложно догадаться, что «Персиком» он называет Маюзуми, и Шузо немного коробит от этой клички. Он не уверен, почему его это так тревожит, но факт остается фактом.       Ну, ладно, он просто не доверяет этому человеку ни на грош, когда дело касается Маюзуми. Маюзуми сам сказал: «Как выяснилось, мне лучше задержаться в Америке на какое-то время. С очень высокой вероятностью Масаоми может решить, что от мертвого меня проку больше, а мне нравится быть живым.»       Он не сказал это со страхом или хотя бы с тревогой, его как будто вообще не трогала подобная перспектива, но и шуткой это тоже не звучало, и с тех пор Шузо очень не нравилась сама идея о том, что Масаоми окажется где-нибудь поблизости от Маюзуми.       — Что вам за дело до Чихиро? — спрашивает Шузо, делая нажим на имя.       Масаоми окидывает его взглядом и спрашивает, явно забавляясь:       — А что такое? Я очень высоко ценю Персика.       Шузо раздумывает, не перегнет ли сейчас палку, но приходит к выводу, что с таким человеком, как Масаоми, от сдержанности не много проку.       — Я думаю, Акаши-сан, что вы — угроза для любого человека, знакомого с вами. Вы его даже не знали толком, когда отправили на это опасное для жизни задание.       — С которым он справился просто прекрасно, прошу заметить, — вставляет Масаоми. — Он блестяще завершил свою миссию к моему полному удовлетворению. Я возлагаю большие надежды на этого парня.       — А не стоило бы. Оставьте его в покое.       Масаоми выгибает бровь.       — Что такое, Ниджимура-кун. Уж не пытаешься ли ты залезть к нему в штаны? Потому что, смею тебя заверить, ты только зря потратишь свое время. Я могу со всей авторитетностью утверждать, что единственный, против чьего присутствия в своих штанах Персик не возражает, это он сам.       — Спасибо за ваше экспертное мнение, — с прохладцей отзывается Ниджимура и решает полностью проигнорировать вопрос. — Он мой друг. А вы разрушаете людей.       Масаоми усмехается, ничуть не задетый такой характеристикой.       — Возможно. Но. Я люблю инструменты, Ниджимура-кун. А Персик — весьма полезный инструмент.       В глазах Масаоми пляшут черти, и Ниджимура подавляет обреченный вздох. Он знал, что Масаоми от него что-то нужно, с самого начала этого разговора знал. Потому и дал понять, что просто так он это не получит. Теперь все зависит от того, насколько выгодную сделку он сможет выбить у дьявола.       — Что вам нужно?       Масаоми ухмыляется, самым очевидным образом наслаждаясь торгами.       — У меня к тебе два вопроса. На самом деле, один, но в двух частях.       — Продолжайте, — настороженно говорит Ниджимура.       У Масаоми делается слишком уж серьезный вид, как будто веселье закончилось, и Ниджимура невольно напрягается в ответ на эту перемену. Есть в серьезном выражении на лице Масаоми что-то, отчего Ниджимура уверен, что ему не понравятся его вопросы.       — Я хочу, чтобы ты рассказал мне о двух миссиях Тейко.       Он ничего не может поделать, у него просто ползут на лоб брови — не такого вопроса он ждал.       — Не могу гарантировать своей полной осведомленности относительно этого. Король получал назначения всего на пару миссий. Но с радостью расскажу все, что знаю.       «За определенную цену» — остается несказанным, но очевидным. Масаоми кивает, подтверждая, что принимает сделку.       — Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что тебе известно о миссии, которую Тейко проводили девять лет назад в Бейруте, — взглядом пригвождает его к месту Масаоми. — И о миссии одиннадцатилетней давности в Каире.       Шузо хмурится. Воздух вокруг словно сгущается, и в нем сквозит опасность. Он не совсем понимает, что происходит, но чутье подсказывает ему очень осторожно выбирать слова.       — Бейрут был провальной миссией Джаббервок. Я могу рассказать, что знаю, но уверяю, известно мне не так уж много. И я не понимаю, почему вы спрашиваете про Каир меня.       — О чем это ты? — тут же уточняет Масаоми.       Сердце Шузо начинает биться вдвое быстрее, ощущение, что, возможно, он совершает ошибку — или даже предательство — все нарастает.       — Каир был миссией Чудес. Ваш сын знает о том, что произошло в Каире, на порядок больше, чем я.       Невозможно понять, о чем Масаоми думает в этот момент.       — Как насчет того, чтобы ты все равно рассказал мне об этих двух миссиях все, что тебе известно? Я настаиваю.       Шузо колеблется всего одну секунду. А потом кивает. *       Маюзуми просматривает записи в своем блокноте, и чувствует оправданную гордость.       Стрелец — солдат; повышенная скорость, сила; не чувствует боли?       Козерог — человек-амфибия; подводное дыхание; в воде повышается скорость + сила       Весы — управление эмоциями       Близнецы — двойняшки; телепатическая связь друг с другом       Рыбы — управление энергией       Телец — увеличение/снижение плотности.       Скорпион — сильная боль от прикосновения (просто пиздануться, как больно!)       Рак — детектор лжи и стирание памяти       Овен — гипноз       Дева — телекинез       Водолей — гидрокинез       Лев — ускорение       И пусть для выяснения последних пунктов ему пришлось применить методы, далекие от понятий «скрытность» или «расследование», он успешно выудил информацию подкупом и манипуляцией, так что, в целом он собой доволен.       — Ты в курсе, что никто уже не использует бумажные блокноты? Это типа каменный век, — замечает Ниджимура, заглядывая ему через плечо.       — Я в курсе, — Маюзуми тут же захлопывает блокнот и прячет его. — Поэтому я ими и пользуюсь. Попробуй хакни мой блокнот.       — Справедливо, — соглашается Ниджимура.       Маюзуми внимательно на него смотрит.       — Что с тобой? Выглядишь встревоженным.       Ниджимура удивленно вскидывается, но потом медленно улыбается:       — Немногие смогли бы это заметить.       Маюзуми морщится, потому что ему не нравится, как Ниджимура продолжает разыгрывать это представление, словно Маюзуми делает что-то из ряда вон выходящее.       — Ты увиливаешь от ответа и думаешь, я не замечу, если ты начнешь мне рассказывать, какой я особенный.       — Ты особенный, — тепло говорит Ниджимура. — И я не увиливаю, я встревожен. Только что говорил с твоим боссом.       — А. Можешь не продолжать.       — Ха?       — Это стандартная реакция, которую вызывает общение с Масаоми у большинства людей.       — Даже не сомневаюсь, — вздыхает Ниджимура.       Маюзуми видит, как он собирается с мыслями, как выкидывает из головы свой разговор с Масаоми, о чем бы он ни был. А потом улыбается — светло и искренне.       — Я действительно рад, что ты задержишься на какое-то время, Чихиро.       — Прекрати, — хмурится Маюзуми.       — Что прекратить?       — Этот притворный флирт. Это раздражает.       Ниджимура смеется, но это безрадостный смех.       — Ох, чувак. Я определенно что-то делаю не так. Я не притворяюсь. Я пытался приударить за тобой еще с самой первой встречи. Только не говори, что не замечал.       — Э, — говорит Маюзуми, меньше всего ожидавший такого поворота событий. — Я в принципе такие вещи не замечаю.       Он хмурится еще сильнее, когда Ниджимура двигает бровями в какой-то странной многозначительной манере.       — Я тебе говорил, я асексуален, — напоминает Маюзуми, все еще не до конца уверенный, что Ниджимура не ведет какую-то свою игру. Но поскольку он понятия не имеет, что это за игра, ему приходится взять на веру его слова и реагировать соответственно.       — Ага, как и я. Я не предлагаю тебе перепихнуться в чулане, я пытаюсь сказать, что хотел бы встречаться с тобой.       — Что? — мозг Маюзуми отказывается обрабатывать поступающую информацию.       — Эм. Что именно из сказанного мной так тебя смутило? — уточняет Ниджимура, слегка нахмурившись.       — Ты не асексуален.       — Еще как, это даже не обсуждается, — говорит Ниджимура, глядя на него с сомнением. — Я же рассказывал.       — Когда?       — Когда рассказывал о Радуге? Мы все были асексуальны.       — Этого ты точно не говорил! — возмущается Маюзуми, но быстро решает, что суть, в общем-то, совсем не в этом. — И зачем тогда ты хочешь со мной встречаться?       — Ну, видишь ли, именно поэтому очень важно понимать различие между асексуальностью и аромантичностью… — под тяжелым взглядом Маюзуми он поспешно заканчивает, — хотя, признаю, спросил я тогда не очень вовремя. Ты правда не хочешь ни с кем встречаться, никогда в жизни?       — Исходя наглядных примеров, нет, — говорит Маюзуми и внезапно осознает, что это никакая не игра, но он все равно не имеет ни малейшего представления, как на это реагировать. — Я не собираюсь заниматься с тобой сексом, никогда, ни при каких обстоятельствах.       — И не надо, — с готовностью отвечает Ниджимура. — Я не против секса, если этого хочет мой партнер, но если нет, я более чем прекрасно обойдусь без секса.       — Тогда в чем вообще смысл? — восклицает Маюзуми. — Мы и так друзья, что это изменит?       — Я смогу называть тебя своим парнем, а еще мы могли бы ходить на свидания время от времени и обниматься… — Ниджимура снова смеется без тени веселья и отводит взгляд. — Ого, ладно, это лицо определенно о многом говорит. Ауч.       Маюзуми без понятия, какое у него сейчас лицо, но догадаться несложно.       — Это не то… о чем я вообще когда-либо задумывался.       — Не хочу заставлять тебя чувствовать себя неловко, — мягко говорит Ниджимура. — Я перестану спрашивать, если тебе настолько отвратительна сама идея. Просто ты мне очень нравишься, Чихиро. И я хотел, чтобы ты знал.       Маюзуми удерживает себя от вопроса — почему? Он всерьез опасается, что если задаст этот вопрос, Ниджимура может действительно ответить, и в лучшем случает это будет просто непристойно.       Не то чтобы ему раньше не предлагали встречаться. Но люди обычно отваливали, как только узнавали, что на секс можно не рассчитывать. И романтика — все эти обнимашки и походы на свидания — точно не входила в список желаний Маюзуми. Ему сложно даже представить будущее, в котором он бы захотел иметь это все в своей жизни. Но. Никто еще не предлагал ему встречаться на его условиях, и это слегка дезориентирует. Настолько, что он не находит в себе желания (что поразительно уже само по себе) ответить моментальным и безоговорочным отказом.       — Мы встретились, сколько, всего две недели назад? — пытается воззвать Маюзуми к здравому смыслу.       — Я знаю, — возвращается знакомая ухмылка на лицо Ниджимуры. — Я втрескался в тебя по уши с первого взгляда.       — О, боже, — говорит Маюзуми, прикрывая лицо рукой, потому что еще никто не говорил ему ничего более смущающего. — Я не… Я не говорю нет. Я пока что остаюсь в Америке и мы будем работать вместе. Но две недели — это просто смешно. Я тебя едва знаю. И, хотя, ты не вызываешь у меня чувства неприязни, что выгодно отличает тебя от девяноста процентов остальных людей, я даже не уверен, так ли уж ты мне нравишься. Но. Если ты все еще будешь заинтересован, спроси меня снова, скажем, через год. И тогда будет видно, сможем ли мы вести дальнейшие переговоры по этому вопросу.       Ниджимура хохочет.       — А ты знаешь толк в романтике. Это самое сексуальное деловое предложение, которое я когда-либо слышал, мистер Денежный Мешок.       — Прекрати.       — Нет-нет, это круто. Я переговорю тебя всухую, это будет божественно!       — Все, я ухожу.       — Я думаю, нам понадобятся целые простыни нотариально заверенного соглашения.       — Обожаю нотариально заверенные соглашения, — сдается Маюзуми в итоге. — И я рассчитываю на самые изысканные простыни, Шузо.       У Ниджимуры расширяются зрачки, а потом он улыбается, и на лице у него чистый восторг.       — Буду ждать с нетерпением этого момента, Чихиро.       Маюзуми фыркает, не особо веря во все это. Много чего может произойти за год, и вероятнее всего, Ниджимура просто потеряет интерес.       Ну, а тем временем, Маюзуми есть чем заняться — у него есть работа, в которой он действительно хорош. *       Проходит три недели, прежде чем Шузо добирается до Веракрус.       У него оставались еще незаконченные дале, да и руководство Провидения не особо обрадовалось тому, что он снова пропадет в неизвестном направлении.       И, по правде говоря, у него даже нет четкого представления, что он тут делает. Но в Рику есть часть Золотого. И порой Шузо кажется, он знает, какого именно Золотого, но наверняка узнать невозможно, не заглянув в определенные файлы Тейко. И, может, он не хочет знать наверняка. Может, ему просто спокойное жить самому, думая, что часть Цукасы живет в Рику.       Но, как бы там ни было, однажды его жизнь уже изменилась благодаря пророчеству Золотого, и теперь его не отпускает схожее чувство — раз Рику сказала, что здесь он может найти что-то, он не собирается ставить ее слова под сомнение.       И. У него есть догадка. Дикая, невозможная, болезненная догадка. И он не будет знать покоя, пока не убедится. Поэтому он здесь, в Веракрус, не имеет ни малейшего представления ни где искать, ни к кому обратиться. Поэтому он просто блуждает по окрестностям, чувствуя себя немного глупо.       Маленькая девочка влетает в него с разбега, чуть не сбив с ног.       — Упс, — говорит он, инстинктивно подхватывая ее.       — Извините, мистер! — быстро говорит она по-испански.       — Косолапая Анна! — дразнит ее хохочущий мальчишка.       — Заткнись! — кричит она и бросается ему вдогонку.       Шузо таращится им вслед, размышляя, не начались ли у него глюки. У девочки фиолетовые волосы и фиолетовые глаза. У мальчика, за которым она бежит, волосы и глаза сиреневого цвета. И это на самом деле еще ничего не означает, правда. Контактные линзы и краска для волос, всего-то.       — Ты потерялся, старший брат? — спрашивает кто-то по-японски, и он не думает о том, насколько это странно звучит здесь, в Мексике, он просто автоматически отвечает на том же языке.       — Нет, я не потерялся, я…       Он замолкает, когда видит спросившего. Внезапно у него пересыхает горло. Он облизывает губы, чувствуя себя так, словно его пыльным мешком по голове ударили.       — 104?       — Казуса, — говорит она, широко улыбаясь. — А там Азуса и Казуто.       Она указывает в сторону, где стоят мужчина и женщина с такими же, как у нее самой, лицами. — Мы так долго ждали тебя, Шузо.       — Мы не думали, что ты придешь, — говорит Казуто низким взрослым голосом.       — Но мы думали, что это возможно, однажды. Старшая сестра думала, что ты можешь прийти, — говорит Азуса. 103 была старшей из тройняшек, так что, старшей она явно называет не себя.       Он сглатывает.       — Вы живете где-то неподалеку?       — О, да, — говорит Казуса. — Иди за нами, старший брат. *       Он мысленно подготовился к встрече с 62, теперь уже молодой женщиной с величественной осанкой и короткой стрижкой, скрытой под широкополой шляпой.       Дети становятся полной неожиданностью.       Тройняшки оставляют их наедине. Шузо оглядывается вокруг, и везде на вилле дети и темноволосые молодые люди. Дети с желтыми волосами, красными, зелеными, синими, розовыми, голубыми… даже дети с оранжевыми волосами играют, взмывая высоко в небо, и еще с серебристыми, золотыми, серыми и сиреневыми — все цвета Тейко. Они смеются и играют друг с другом.       — Я не понимаю, — говорит Шузо. Это первые слова, которые он говорит 62 спустя все эти годы, которые он провел, думая, что никогда больше не увидит ни ее, ни кого-либо из других Радуг. Думая, что все они мерты.       — Ты сам сказал нам, что сделают Чудеса, — говорит 62.       Он смотрит на ее руку и видит шрам, точную копию того, что он прячет под повязкой на своей руке. У них у всех должны быть такие шрамы, понимает он.       — Сказал, — соглашается он, его горло по-прежнему болезненно сжимается. — Но дети?       62 не смотрит на него. Она смотрит на играющих детей.       — Мы не нарушаем приказов. Так что, они не ждали нарушений. Мы начали тайно выносить детей сразу после твоего ухода. Сначала тех, кого списали в утиль. Затем тех, кого производили партиями, чтобы никто не заметил, если пропадет пара-другая. Поначалу мы находили им дома. Потом, когда Тейко начало гореть, мы вырезали наши маячки, каждый схватил столько малышей, сколько мог унести, и мы сбежали. Мы не смогли спасти их всех. Так много осталось умирать. Так много. Но мы спасли тех, кого смогли.       Он чувствует себя словно в каком-то пограничном состоянии. Он может слышать детский смех и крики, может слышать звуки человеческой речи вокруг, но у него такое чувство, что он где-то в другом месте, отдельно от своего тела. Это слишком, чтобы осознать за раз. Он не уверен, сможет ли он когда-нибудь до конца осознать то, что узнал. Это то, что видел Цукаса. Будущее, защищая которое, умерли Короли.       — Почему? — его голос срывается.       — Они имели право жить, — говорит 62, наконец-то глядя ему в глаза.       — Но… — он даже не знает, что пытается спросить, что пытается сказать. Он даже не понимает, что чувствует. — Почему вы спасли их?       — Странный вопрос, Шузо. Из-за тебя.       Но он не делал ничего особенного. Он не мог вдохновить их на что-то подобное.       — Мы были их кошмаром, — говорит 62. Ее голос все так же лишен интонаций, как и всегда. Но каким-то образом в нем чувствуется нежность. — Мы были их слабостью, их наказанием, их монстрами; мы были всем тем, чего их учили бояться. Но ты, Шузо. Тебя они не боялись. Короли любили тебя. Даже Чудеса уважали тебя. И это заставило нас захотеть стать для них чем-то другим.       — Но разве вам не больно? — спрашивает Ниджимура. У него слегка кружится голова, и это не только из-за сделанного им открытия — он не был в окружении стольких проектов одновременно с тех пор, как помог Чудесам нейтрализовать Джаббервок, и от этого он чувствует себя оглушенным.       — С чего бы? Мы здесь не для того, чтобы их сдерживать. Для тебя это не должно быть таким уж сюрпризом.       Он смеется почти на грани истерики.       — Поверь мне, для меня это еще какой сюрприз. Это… это просто за гранью всего, что я мог вообразить.       — Но ты про нас знал, — говорит 62.       Он качает головой.       — Часть меня всегда надеялась, что вы смогли выбраться. И охотники Наследия все продолжали повторять, какие ужасные и отвратительные Радуги, и что все мы должны умереть, и у меня проскакивала мысль, что, может, они имеют в виду не только меня…       — И нам очень помогло, что ты отвлек на себя их внимание, — вставляет 62. — Но, Шузо, если ты хочешь, здесь у тебя всегда будет дом.       Шузо изо всех сил старается взять себя в руки.       — Спасибо, — отвечает он, его голос все еще нетверд. — Правда, спасибо. Но у меня уже есть дом.       Она кивает, как будто ожидала такой ответ.       — Это секрет, хранить который необходимо любой ценой, Шузо.       — Я никому не скажу. Я клянусь.       Он на мгновение задумывается, должен ли сказать Чудесам, но тут же отбрасывает эту мысль. Они вряд ли захотят, чтобы Чудеса знали, и он не может их за это винить. В каком-то смысле, Чудеса до сих пор больше Тейко, чем они все вместе взятые.       — Я клянусь своим Поколением, я сохраню ваш секрет, — это самая значимая клятва, какую он может придумать.       — Мне достаточно твоего слова, Шузо.       — Я… — он теряется. — Я не знаю твоего имени.       Она улыбается — едва заметно, лишь уголками губ:       — Анри. Ниджимура Анри. Я подумала, ты не стал бы возражать.       — Не стал бы, — кивает он. — Для меня это честь.       Она ближе всего к тому, кого он мог бы назвать старшей сестрой, ближе всего к тому, что у него осталось от семьи.       И внезапно, становится просто слишком. Он начинает плакать, а она протягивает к нему руки, и он увязает в этом объятьи, уткнувшись в ее плечо, потому что его путь был таким далеким, таким долгим, таким одиноким с тех пор, как умерли Короли.       А теперь у него снова есть семья.