Халява

      Никто Михаила за язык не тянул — он сам, совершенно добровольно, от халявного зачёта взял и отказался. Чем Михаил на тот момент руководствовался, сказать сложно. То ли перед Евгешей ему стыдно стало, то ли просто мозг от высокой температуры перегрелся и здраво оценивать свои возможности на тот момент отказался.       Евгеша попробовал было его отговорить от столь поспешного и необдуманного решения, но особо настаивать не стал. Не дело это с больным спорить. Думал он, наверное, что станет Михаилу получше, и тот сразу же одумается. Поэтому даже на последовавшую за отказом просьбу почитать вслух конспекты по истории вполне адекватно отреагировал. Сразу же сел и начал читать. Чётко, внятно, с выражением. И читал до тех пор, пока Михаил не задремал.       Не дело это — с больным спорить. Пусть выздоравливает спокойно. А потом — видно будет. Только Михаил упрямый. Решил — считай сделал. И как только болезнь через пару дней немного отступила — сразу к зачёту начал готовиться.       Евгеша, взявший себе за правило ежедневно навещать «болящего» и приносить ему что-нибудь вкусненькое, полюбовавшись на безрезультатные мучения Михаила, вызвался помочь. Он, как оказалось, все эти проклятые даты, как собственный день рождения, помнил. Михаил специально проверял — Евгеша ни разу не ошибся. Интересно, откуда такой талант? Призвание? Или раз отец профессор истории, то и сыну неприменно нужно соответствовать?       — История интересная наука, только вот дат слишком много, — вздохнул удручённо Евгеша. — А меня отец с детства заставлял их как таблицу умножения заучивать.       Михаил хотел было пошутить, что тот из детства ещё и не вышел, но удержался. Зачем напрасно обижать того, кто тебе помочь пытается?       В общежитие Евгешу пускали теперь беспрекословно. Михаил ещё первого января, проклиная собственную слабость и головокружение, доковылял до вахты во время пересменки и попросил обеих вахтёрш пропускать к нему дальнего родственника, который за ним больным ухаживает. Родственником он Евгешу представил. Плачевный вид Михаила заставил бабулек жалостливо поохать да неохотно согласиться.       Маша, навещавшая его во время болезни довольно часто, знала всё о несостоявшимся свидании и желании Михаила сдать зачём самостоятельно и тихонько посмеивалась. Её эта ситуация с отказом от автомата и усиленной подготовкой к зачёту по истории почему-то необыкновенно забавляла.       Евгеша приходил с утра, вручал гостинцы, ставил Михаилу очередной укол и начинал гонять его по датам. Но заметных продвижений в изучении ненавистной истории Михаил пока не мог продемонстрировать. Всё было абсолютно бесполезно. И неизвестно сколько пришлось бы ещё так безрезультатно мучиться, если бы не поистине гениальная идея, случайно пришедшая Евгеше в голову. А дело было так:       — В каком году Пётр Первый взошёл на престол?       — В тысяча шестьсот девятом?       — Нет, не верно. А в каком году произошло сражение со шведами под Полтавой?       — В тысяча семьсот восемнадцатом? — Опять мимо. Который раз уже подряд! Ты же учил! — и Евгеша возмущённо-обвиняюще уставился на Михаила.       — Да не запоминаю я эти дурацкие цифры! — раздражённо шипел Михаил. — Номер мобильного и то почти год заучивал.       Евгеша удивлённо моргнул, сочувствующе улыбнулся и неожиданно предложил:       — А ты никогда не пробовал при заучивании цифры другими понятиями заменять?       — Это как? — не понял Михаил.       — Вот, например, возьмём цветы. Единица — роза, двойка — ромашка, ноль — кактус. И так далее.       — Да я столько цветов и не знаю! — искренне огорчился Михаил.       — Так не обязательно цветы, — терпеливо принялся объяснять Евгеша. — Это просто для примера. Можно что угодно взять. Фрукты там. Или овощи. Или вообще шурупы, гайки, гвозди.       — Съестное! — обрадовался, вникший в суть Михаил. — Единица — хлеб, двойка — батон, ноль — бублик. А семёрка — пельмени!       — Почему семёрка — именно пельмени? — удивился Евгеша.       — Так у нас в студенческой столовке порция пельменей как раз по семь штук, — мечтательно улыбнувшись, объяснил Михаил.       — Пора, наверное, нам перекусить, — засмеялся Евгеша.       Утолив голод на скорую руку приготовленными пельменями (не по семь штук, как в столовке, а сколько влезло), снова сели за историю. Запоминать даты по новой «методике» оказалось намного легче. Вот, например, тысяча семьсот девятый год. Это хлеб, пельмени, бублик и селёдка под шубой. Только компота до полноценного обеда и не хватало.       — Почему у тебя девять — селёдка под шубой? — недоумевал Евгеша.       — У меня мама это блюдо из девяти ингредиентов готовит: сельдь, лук, картофель, морковь, яйца, сыр, яблоко, свёкла и майонез. Такая вкуснятина получается!        У Михаила от одних только воспоминаний о кулинарных шедеврах матери слюнки потекли:       — Жень, а покушать ничего не осталось? — смущённо спросил он.       — Можно бутербродов настругать. Батон, сыр и колбаса есть.       Бутерброды настругали дружно и быстро. Вскипятили чайник и сели за стол. Михаил быстренько стрескал штук пять бутеров. А Евгеша за это время всего один зажевать успел.       — И куда в тебя столько лезет? — искренне удивился Евгеша. — Только что пельмени ели.       — У меня растущий организм, — попытался отшутиться Михаил.       — Это у меня — растущий организм, — не согласился Евгеша. — А у тебя просто прожорливый.       — Так мне после болезни силы восстанавливать надо, — попытался обидеться Михаил, — чтобы все даты успеть выучить.       — Да ешь, ешь, — и Евгеша подвинул Михаилу оставшиеся два бутерброда. После болезни ведь действительно надо хорошо питаться, а Евгеша был не голоден.       В итоге зачёт по истории Михаил не просто сдал, а ещё и неожиданной похвалы от Кириллова удостоился. Слушая хвалебные слова в свой адрес, Михаил хотел было сознаться, что особой его заслуги в этом нет. Это всё Евгеша. Если бы не он и не его «методика» запоминания дат, вряд ли бы Михаил больше пары-тройки четырёхзначных цифр за всё это время запомнил.       Хотел сознаться, но ничего не сказал. Неудобно вдруг как-то ему стало. Народу в аудитории много. Да и сам Кириллов ещё неизвестно как отреагирует на помощь сына своему самому бестолковому студенту. Высмеивать, например, постоянно начнёт.       Небывалое достижение в виде безупречно сданного зачёта и искренней похвалы профессора грело Михаилу душу. Приятны были и поздравления однокурсниц, и даже косые завистливые взгляды Ивана Звонарёва. Но полностью вкусить радость заслуженной победы у Михаила так и не вышло. Евгеша, как заботливая мамочка, провожавший его на зачёт кучей наставлений и обещавший дождаться и самого Михаила, и результата зачёта в кафетерии, неожиданно куда-то пропал. А именно с ним Михаил в первую очередь и хотел поделиться своей радостью.       Поэтому Михаил, недоуменно озираясь, и топтался сейчас посередине полупустого кафетерия. Он и отсутствовал-то всего минут тридцать-сорок, а Евгеши за это время и след простыл. За столиком, где тот ранее сидел, обосновалась шумная студенческая компания. Судя по долетавшим до Михаила репликам, они тоже только что сдавали какой-то важный зачёт и теперь громогласно обсуждали, как они будут вечером отметить это знаменательное событие.       Немного помедлив (а вдруг Евгеша отошёл руки помыть или ещё что) Михаил вытащил из кармана телефон и набрал его номер. Слегка поморщился, услышав уже изрядно набившую оскомину ещё перед Новым годом песенку: «Джингл бэлс, джингл бэлс, джингл ол зе вей!» Мелодия, проиграв несколько раз, сменилась неживым автоматическим голосом, сообщившим, что «абонент не может сейчас ответить или находится вне зоны доступа». Михаил упрямо набрал тот же номер ещё раз, и ещё, и ещё. Ничего не изменилось: сначала «Джингл бэлс», потом глупая, ничего не объясняющая фраза.       Решив, что Евгеша по каким-то своим неясным причинам не может сейчас ответить, Михаил отправил ему сообщение: «Я сдал!!! Ты где???» Но ответа так и не дождался. Посетители кафетерия уже начали на него подозрительно коситься. Стоит парень посередине зала, головой по сторонам крутит, в телефон время от времени утыкается. Что не говори, а такое поведение нормальным никак не назовёшь!       Михаил медленно вышел из кафетерия, неспеша спустился по скользким ступеням к тротуару и побрёл в сторону родной общаги. Исчезновение Евгеши его не на шутку встревожило. Как и отсутствие ответов последнего на звонки и эсэмэс. «Наверно, занят чем-то важным», — успокаивал себя Михаил. Но в глубине души неумолимо продолжало шевелиться и разрастаться, как злокачественная опухоль, щемящее беспокойство.       А вдруг что-то серьёзное случилось? Евгеша же обещал его дождаться, чтобы узнать результат зачёта, а сам неожиданно, без всяких объяснений пропал. Не мог он вот так просто, ни с того, ни с сего, даже не предупредив, исчезнуть. Евгеша всегда был излишне пунктуален и ответственен. Задерживаясь даже на пять минут, всегда предупреждал эсемеской.       «Наверно, ему неожиданно позвонили и сообщили что-то важное или неприятное. Настолько важное или неприятное, что он про мой зачёт сразу забыл и убежал по своим делам, — предположил Михаил. — Освободится — перезвонит. Или в гости забежит».