Лето.Скейт.Любовь.

Миша молчит, расстёгивает поспешно ремень на джинсах, из-за худых ног они сами скатываются вниз, падая на пол. Теперь громко сглатывает уже Влад. Русоволосый вдруг «ойкает» от неожиданности, потому что Миша довольно быстро оказывается у кровати, хватая старшего за голые плечи и резко переворачивая с живота на спину, шепча себе под нос что-то вроде: «хочу видеть твоё лицо». Он практически въедается в его губы, вскарабкиваясь и нависая сверху между охотно раздвинутых ног. Поцелуй остервенелый, старший практически теряется в нём, жадно ощупывая мускулистое тело трясущимися ладонями. Пальцы Миши созданы, чтобы играть на гитаре, нервах и рёбрах Влада, которые он уже давно изучил вдоль и поперёк, но каждый раз — будто первый. Когда темноволосый выцеловывает шею, Вэл загнанно дышит, потому что чувствует, что их тела начинают сливаться не только физически, но и душевно. — Блять, — прерываясь, мямлит Миша, водя носом по выпирающей ключице друга, едва удерживаясь, чтобы не прикусить красивую косточку, обтянутую белой кожей, — пока не поздно — останови меня. Уже очень давно поздно. Теперь некуда возвращаться. Влад лезет рукой за резинку пижамных серых штанов, затем боксеров, слегка спуская и то, и другое. Накрывает тёплой бледной ладонью затвердевший член, плавно проходясь по всей длине одним медленным смакующим движением. Миша давится воздухом, но вместе с тем оглаживает плечо ладонью, ведет вниз, по руке, сжимает запястье, кисть с длинными пальцами, обхватывающими его собственный член, и толкается в неё, стиснув зубы. У русого тем временем мандраж. Он смотрит на пальцы, смыкающиеся на его запястье, и тело буквально трясётся. Он готов кончить прямо сейчас. Влад стонет. Миша просто сжимает его запястье, толкаясь в руку с полу-хрипом-стоном, а он стонет, как последняя блядь. Становится стыдно от своих стонов, жалких каких-то, неправильных. Умоляющих. Стыдно за слабость, легко читаемую по мутному взгляду из-под опущенных ресниц. Стыдно за румянец на щеках. За всё стыдно, но вместе с тем — ахуенно-прекрасно. Дрожа, Миша достаёт давно купленные презервативы и тюбик смазки на водной основе из прикроватной тумбочки. Страхи — это слишком мало для Миши.Влад — это слишком много для Миши. Но он берёт его всего, принимает его пальцы, истекающие холодной смазкой. Принимает жжение и дискомфорт. Дрожит, когда Мишин язык собирает слёзы с уголков глаз, скользит по виску. Проходит некоторое время, и Влад ломается, когда Миша давит головкой на вход и двигается после осипшего «в норме?» и надломленного, едва слышного «да» в ответ. Влад никогда не был в норме, поэтому можно считать, что да. Да. Воздух для обоих становится слишком плотным, тяжёлым и увесистым, дышать нет никакой возможности. Влад дышит Мишей. Тянет его к себе, окольцовывает шею, давит на затылок, прижимаясь своими губами к чужим, — по сути, тоже своим, — пухлым губам, и практически проглатывает стон младшего, больше похожий на рычание. Движение. Много движения. Одно лишь движение. Становится рваным, порывистым, Влад ощущает, как скатывается о мокрую спину смятое покрывало. Как мягкая Мишина ладонь скользит между лопаток вниз, к зацелованной за эти недели пояснице, двигая старшего ближе, в разы теснее. Глубже. Влад и не сопротивляется, потому что Миша так ахуенно много внутри во всех возможных смыслах, что, кажется, будто собственное тело состоит из Миши целиком и полностью. Михаил дышит Владом. Они буквально срастаются в одно, когда Влад рвано всхлипывает, откидывается на спину и до хруста переламывается в пояснице, крупно дрожа всем телом и сплетая такие же дрожащие пальцы рук с Мишиными у себя над головой. По телу темноволосого проходит ощутимая дрожь, когда он делает два резких толчка, добивая Влада тем, что задевает простату ещё пару раз. Закрепляя, он валится на Владика, будто парализованный, едва дышит сбито. Владислав чувствует сладкую негу телом, Мишину млеющую улыбку щекой и тоже расслабленно улыбается на выдохе. Получилось…