Театральные подмостки

      Пока он шел до работы, внутри боролись два вопроса: как вести себя с французом? Учитывая, что сегодня день проб, а с того самого дня они больше не пересекались, но в зрительном зале он присутствовал каждый вечерний спектакль, а иногда и дневной. И куда пропал человек со второго ряда? Он не появлялся уже неделю. Не то чтобы молодой человек расстроен этим фактом, но любопытство — дама коварная, она порой не дает спокойно вздохнуть, пока не успокоится.       Перебирая возможные варианты неожиданного исчезновения тайного воздыхателя, а может ненавистника, данный вариант еще не был рассмотрен, Малек добрался до театра, разделся в служебном гардеробе и, быстро собравшись с мыслями, поднялся в репетиционную.       К восьми утра в зале у станка было лишь три человека: его бывший, еще один его бывший и, как он когда-то думал, будущий. Они даже не обернулись на звук, о чем-то тихо переговариваясь. Скинув толстовку и сделав на голове нечто вроде пучка, он встал у станка на разминку. Однако, разминка требовалась не только его мышцам, но и голове: слишком надолго там застоялись мысли о французе. Невинный поцелуй, как дань уважения? Симпатии? Началу дружбы? Что это было, актер так и не понял и, в ближайшее время, желал выяснить. Как можно скорее выяснить.       Через полчаса в зале прибавилось еще человек десять, а после, неторопливо вошел с кипой бумаг виновник последних недельных волнений всей труппы театра. Базиль окинул собравшихся чуть сонным взглядом, а потом, едва улыбнувшись, объявил:       — Жду всех на большой сцене.       Все находившиеся в зале переглянулись, с немым вопросом в глазах: а разве не здесь должны быть пробы?       Когда все расположились в креслах в зрительном зале, и подтянулись еще несколько человек, француз стоял в центре неосвещенной сцены и что-то медленно листал. Казалось, он не замечал взглядов, обращенных к нему, полностью окунувшись в свои записи. Прошли долгие десять минут до того, как Базиль положил себе под ноги бумаги и посмотрел на собравшихся «зрителей».       — Я думаю, что для всех не секрет, зачем мы сегодня собрались здесь. Но мало кто из вас понимает, почему именно в большом зале. Так вот, птенчики, вы будете играть здесь, а не в зале для репетиций: мне нужно, чтобы вы чувствовали сцену, понимали, для чего вы здесь, существовали в произведении органично и всецело. А ваши дрыганья на паркете в зале мне нахрен не нужны. Я ясно выразился?       Все были в шоке? Да это слабо сказано. Никто не ожидал такой речи и таких жестких интонаций. Особенно в контрасте с его, казалось бы, безобидной внешностью и милой улыбкой после тирады. Базиль медленно сошел в зал и выбрал седьмой ряд место шестнадцать в партере — четко посередине.       — Желающие? Или по списку?       На сцену поднялся один из сидевших ближе к сцене. Шумно выдохнув, он повернулся лицом ко всем и встал в первую позицию.       — Что же, похвально. Я жду от вас чего-то стоящего, раз вы настолько уверены в своих силах.       Прикрыв глаза на пару секунд, как бы входя в образ, первый доброволец начал читать Шоу, кажется, Immaturity. Достаточно необычный выбор, но интерпретация могла быть оригинальнее. Слишком пресно и обыденно, нет натянутой струны — с такими мыслями Мал наблюдал за тем, что разворачивалось на сцене.       Через пару фраз, режиссер выкрикнул:       — Вон со сцены! Следующий!       — Но..       — Нет, стоп! Т-ш-ш-ш… не говори ничего. Меня не интересовало, не интересует и никогда, ни при каких обстоятельствах, не будет интересовать, что думает актер о моем решении. Меня волнует только зритель и его изнеженное понимание происходящего на сцене. Да, им нужно разжевывать и, желательно, еще положить в рот всё, что ты хочешь сказать. Но, твою мать, это надо делать тонко и искусно, будто он сам до этого дошел. А ты сейчас подложил зрителю в моем лице произведение, как дешевую проститутку. И не кого-то, а великого Бернарда Шоу. Ты хоть сам понял, что сделал? Можешь не отвечать, это риторический вопрос.       Он, кажется, сейчас расплачется. И пара актеров из зала тоже. На вид безобидный и скромный режиссер превратился в безжалостную тварь, способную любого сожрать с потрохами, если он ему не понравится. Такого поворота не ожидал никто.       Парень пулей вылетел со сцены и, сгребая свои вещи в одну охапку, выбежал из зала. Воцарилась тишина. Никто не решался пойти вторым, думая, что его прочтение окажется не достойным внимания француза.       — Все? Больше никто не желает? Друзья мои, тогда придется сворачиваться, и я должен буду сделать вывод, что зря все это затеял?       Медленно поднявшись на коченеющих с каждым движением ногах, Малек все-таки решил пойти на сцену. Плевать, что от гордости после таких экспериментов не останется и следа, может повезет, и француз смягчится. Ведь ему же не приснился тот поцелуй и тот вечер в кафе. Что-то же между ними промелькнуло? И не только тогда, но и сейчас что-то странное появилось в глазах Базиля. Интерес, смешанный с чем-то подозрительно опасным для актера. Желание поставить на место за смелость?       Пройдя на сцену и встав ровно посередине, было понятно, что пути назад уже нет. Позорно сбежать нельзя.       — Я вас внимательно слушаю, молодой человек.       Мал надул в штаны. Или ему так кажется? Но, однозначно, морально обосрался, и Базиль это чувствует. Презабавная ситуация. Он не знает, что читать и как читать. Правда у него есть одно произведение, но данную работу никто не видел, она была сделана чисто для души. И...       Так! Соберись! Тряпка!       — «Маленький принц» Антуан де Сент-Экзюпери. В оригинале.       Что он скажет на это?       Даже после всего произошедшего он до конца не понимал, почему именно в оригинале выбрал прочитать. Французский его не особо прельщает. Однако, перед ним сидел француз и, кажется, Мал попал в точку. После слов о выборе отрывка режиссер ощутимо напрягся, и между бровей залегла складка.       Медленно выдохнув, актер приступил к произведению. Особо не задумываясь над тем, кто сейчас перед ним сидит и что происходит в целом. Он решил для себя, что так будет проще. Абстрагироваться, нарисовать четвертую "стену" перед зрителем, не давая возможности за нее зайти, не нарушая весь флер выстраиваемой драматургии. Этот спасительный ход не всегда шел на пользу, но Мал понял, что только так сможет контролировать ситуацию и показать этому нахальному французу, чего он стоит.       — Так, спасибо, я прекрасно понял. Оставайся на месте.       Базиль прикрыл глаза и закрыл лицо ладонями. Что вообще сейчас произошло? Его прервали после нескольких предложений. Это нормально? Где он лажанул? Хотя, может и не лажанул, он сказал оставаться на месте.       — Допустим, я принял твое прочтение данного произведения. Что ты еще можешь мне показать?       — Танец?       — Это был вопрос?       — Нет… Я могу показать танец.       — Музыка с собой или так, подрыгаешься в тишине?       Сука! Он продолжает издевается.       — С собой. Включите, пожалуйста, музыкальное сопровождение.       На самом деле заготовленного танца не было, но не принести музыку Малек не мог. Никогда не знаешь, что в голове у того или иного режиссера.       Однако, заиграло прекрасно удивительное сочетание классических инструментов и баритона вокалиста HIM, и актер вновь отключился от внешнего мира, полностью отдавшись импровизации и прячась за четвертую сцену. Тут без тени смущения он мог сказать, что один из лучших в их театре. Ему всегда больше импонировала танцевальная, нежели актерская составляющая театра.       Изначально в планах была балетная школа. Он пытался туда поступить. Но после провала и откровенно резкой критики со стороны педагогов, решил, что нужно попробовать себя в чем-то другом, но близким по духу к танцу. Что же, в театральные вузы пройти, как оказалось, не так уж сложно — ему предложили два бюджетных места.       На этот раз дали закончить импровизацию, не прервав даже ближе к концу. Базиль сидел с задумчивым лицом и внимательно смотрел. По коже актера пробежал холодок. Что-то сейчас будет.       — Спасибо. Встретимся на репетиции.       Это все?! Мал решил, что нужно быстрее свалить, пока режиссер не передумал. Быстро бросив, практически неслышное «хорошо», он спустился со сцены, захватил свои вещи и смог вдохнуть полной грудью и выдохнуть только тогда, когда за ним закрылась дверь большого зала. ***       Пока основная работа над спектаклем не была начата, режиссер продолжал отбирать актерский состав на основные роли и тем самым держал весь театр в напряжении. Мала поставили на главную роль принца датского, но не смотря на данное решение, приходилось так же усердно работать, доказывая статус ведущего актера театра.       Он уходил с работы измотанным и без сил, думая лишь о том, как бы поскорее упасть на кровать и укутаться в одеяло. Радовало одно - скоро начнется новый месяц и работа над новым произведением.       Сегодня оставался последний спектакль, который предстоит отыграть.       Он не волновался, не испытывал радости, не замечал то, что происходит вокруг. Все было направлено на то, чтобы сосредоточиться на спектакле, отыграть его и отправиться домой спать. Никаких возвышенных театральных чувств на сегодня.       Выйдя на сцену, актер понял, что место на втором ряду, что пустовало последние пару недель, снова занято. И даже не смотря туда, было ясно, что это Он. Таинственный наблюдатель, поклонник, может ненавистник. Сейчас не важно, одно важно - пришел.       Играть стало отчего то легче, точно не было изнуряющих недель ранее. Точно его взгляд давал невидимую энергию, подпитывающую актера. Почему-то в голове возникла мысль, что взглядом эта встреча не ограничится. Или это была надежда? Тайная поселившаяся еще при первом его появлении надежда. Ей нет оправдания и пытаться осмыслить нельзя, нужно играть, вот, что главное!       Цепляет. Требует к себе внимание. Не дает расслабиться. Кто ты? Зачем опять пришел?       Смочив горло в антракте, он опустился на стул. Казалось, что кто-то из этих двоих сорвется и нарушит это таинственное молчание, перешагнет "четвертую" стену сцены и ворвется. Но куда?       Господи, не дай мне это сделать первому - с такими ободряющими мыслями он вышел во втором акте. ***       Театральный сезон подошел к концу. Базиль определился с актерским составом и назначил первую репетицию через неделю после последнего спектакля.       Первая неделя отдавалась для прочитки и осмысления произведения, а точнее той трактовки, которая представления в сценарии спектакля. Нужно было сформировать общую картину в головах актеров, узнать то, как видит каждый из них своего персонажа, насколько он прочувствовал его и понял его задачу в повествовании. И конечно же, дать те рамки и те модели поведения, которые видит режиссер. Работать приходилось в два состава, поэтому было принято решение разделить всех на пары. Сначала, каждая пара внутри составляла портрет героя, а после, уже на общем обсуждении, пыталась обосновать мотивы его поступков и дать общую характеристику персонажа.       Мали и Сэм работали вместе над ролью принца датского. Особых притираний не было, и образ начал вырисовываться почти сразу.       Через неделю на первой репетиции начались общие обсуждения, первым слово дали главному герою. Выразить сформировавшуюся линию поведения и характер вызвался Малек, так как в первом составе играл именно он.       — Что ж, фигура достаточно неоднозначная в классической литературе, она является каноничной на сегодняшний день, наравне с Дон Кихотом или Фаустом. Он представляется нам крайностью рефлексии и самоанализа. Здесь присутствуют не столько действия, сколько мысль, в любых ее проявлениях. При этом он парализован этой самой мыслью, он не способен к быстрой ее реализации, это особенно заметно на фоне его так называемых «поступков». Он динамичен в принятии решений, но остается все таким же статичным в решении главной задачи на протяжении всего действия. Так же в нем возникает внутренний конфликт о невозможности честной борьбы между злом и добром. Границы этих понятий настолько размыты в понимании главного героя, благодаря действиям других персонажей пьесы. В Гамлете множится и развивается понимание неизбежности сопротивления, так как зло разлито в окружающем его мире, и один человек не способен бороться с этим. Собственно эти мысли приводят его к пониманию о тщетности жизни и самоубийстве.       — Что же, достаточно подробный анализ персонажа, мне нравится, что вы подчеркнули важность мысли, а не действия в этом произведении в лице принца датского. Именно это я и преследую в своей трактовке, так что я не зря вас выбрал, мистер Малек Кольски. Есть что добавить Самуэль?       — Нет, Мэл прекрасно выразил наше общее понимание.       Француз уткнулся, записывая, в свой блокнот и пробубнил что-то нечленораздельное. Дальше слово передали актерам, исполняющим роль Клавдия.       Сэм пододвинулся поближе и шепнул:       — Он так смотрел на тебя. У него что-то с головой не то, мне кажется.       — Ты определил это по взгляду? Да ты таишь в себе таланты, о которых я не подозревал, мой друг.       — Опять шутки шутишь. Он задумал что-то в отношении тебя, и спорим на банку пива — я прав, и ты это знаешь.       — Если хочешь выпить за мой счет, мог бы просто оповестить меня об этом. Поверь, лишние пару баксов я найду для тебя.       — Кольски, Тернер, вы поведаете труппе, о чем там шепчетесь? Нам стало интересно, может есть что добавить по Гамлету?       — Нет, мы думали над тем, как выразить наше понимание на сцене, только и всего. Сэм прыснул в кулак и опустил голову, кашлянув, чтобы никто не заметил. Мал не сильно ткнул его в бок локтем, стараясь безобидно улыбаться французу.       — Как обыграть вашего персонажа на сцене — моя задача. Будьте тише, другие актеры тоже должны понимать, что они играют, и вам советую послушать, вы же должны органично взаимодействовать. Или я не прав?       — Все точно. Вы правы, — громко объявил Мал и после уже тихо шепнул Сэму: — Я тебя убью, когда мы выйдем отсюда, подставщик. ***       — Ты сука, Сэм. Я думал, что он дыру во мне взглядом сделает. Базиль же явно понял, что мы не о пьесе говорили.       — Да чего ты паникуешь. Не съест тебя наш французишка. Так, накажет на репетиции парочкой колких фраз нашкодившего котенка и все.       — Мяу блин. Пошли выпьем.       — Только на час, завтра хоть и выходной, но у меня дела.       — Какие же? Опять будешь капать слюной на свою бывшую возле школы, а потом завалишься в клуб и снимешь там похожую на нее.       — Ой, все то мы знаем. Нет, надо к матери съездить, ей помощь нужна, она опять переезжает. А откуда ты знаешь о том, что я был возле школы, где бывшая работает?       — А я и не знал, ты сейчас сам спалился.       — Ты гниль, Мэл. С тебя пиво, кстати.       — А ты вечный бомжара.