Quaestio frater

      Топот копыт громким эхом отдавался от стен крестьянских домов. Лишь заслышав знакомое цоканье огромных копыт, умудренные опытом горожане спешили закрыть ставни окон и погасить свечу, тускло поблескивающую на пустом столе. Вороной конь в парижских переулках пятнадцатого века — предвестник беды. Ведь где была видна фигура гордого и сильного зверя, там непременно должна была появиться и фигура не менее устрашающая. Всадник, всегда величественно держащий стан, без лишних слов мог привести в ужас нерадивого прохожего, которому по несчастью довелось оказаться на пути столь страшного человека. А одного лишь его жеста, наделенного легкостью и неким изяществом, было достаточно для того, чтобы бедолагу схватили под силки и увели туда, откуда, по словам горожан, обратного пути уже не было. Поэтому по вечерам, а именно в сумерки чаще всего слышался грозный топот конских копыт, на улицах Парижа редко можно было встретить хоть нескольких прохожих, за исключением оборванцев и бедняков, которые не могли похвастаться собственной крышей над головой. Но не стоит думать, что им нечего было опасаться — их, порою, ожидала не менее печальная участь.       Из-за чересчур жестких взглядов и методов борьбы с нечестивцами, Парижского судью часто окружал ореол таинственности и мистики. По городу быстро распространялись сплетни и выдумки, иной раз настолько невероятные, что можно лишь диву даваться — что только не способен выдать народ! Но часто разного рода вымыслы со временем забывались и покойно таились под слоем новых домыслов. Однако была одна выдумка, которая столь прижилась у любителей потрепать языком, что никто и не смел отрицать всей ее правдивости. Если бы нам довелось очутиться на одной из парижских улиц тех далеких веков, например, на Ке дё ля Межисри, то мы, наверняка, хоть мельком, но услышали бы перешептывания старух о новом ночном «набеге». Но что же за байка горожан, о которой было упомянуто ранее, спросите вы? О, дикая история! Безумная до невозможности! А это ли не гарант её точного успеха? Верно, именно потрясение, вызываемое этой городской легендой, было её главной «изюминкой». Старухи пугали ею маленьких проказников, ведь «если ты не перестанешь шалить и воровать со стола хлебные лепешки, то ночью возле твоего окна появится страшная судейская тень»; юноши напускали страх на возлюбленных девиц. Горожане говаривали, что судья по ночам меняет свой человеческий облик на лик демона, чей адский конь дышит огнем из ноздрей. А солдаты подле него никто иные, как приспешники самого Дьявола, которые своими острыми мечами терзают тела несчастных людей, унося их души в Геену огненную и обрекая на вечные страдания. Но не смеют эти дьявольские отродья тронуть человеческую душу и плоть, пока судья в своем нечеловеческом обличье сам того не позволит, сделав жест рукой. Мол, поэтому-то они и бродят за ним, дожидаясь разрешения, дабы вновь поживиться обреченными душами. И только с наступлением утра черный, словно души грешников, конь уносит своего хозяина восвояси. А с первыми солнечными лучами судья, вновь обретая свою истинную сущность, напрочь забывает о ночных своих нападениях.       Эти вымыслы многие из городских обывателей доносили как истину, с пеной у рта защищая правдивость каждого слова. Но мы с вами понимаем, что все эти россказни были не более чем обычной легендой, которой легко можно напугать нездешнего человека. Завидя на лице такого прохожего удивление, а порой и страх, парижанин мог с гордостью сказать: «Да, это истинная правда! Мне самому доводилось встречаться с этим демоном лицом к лицу!» И заметив, что слушатель, не проронивший и слова, но глаза которого так и жаждут подробностей, весь во внимании, хвастливый болтун продолжал рассказ. Внешность злого духа часто разнилась: кто-то говорил, что судья в облике демона источает огненное свечение, кто-то об этом умалчивал; одни уверяли, что глазницы этого ночного странника пусты, другие же напротив говорили, что глаза у него были, но они отдавали зловещим красным оттенком.       Иными словами, люди сами придумали оправдание ночным выходам судейского кортежа и беспрекословно верили в него. Люди не хотели верить в то, что стража хватает людей, порой ни в чем невиновных, и давит их, словно муравьев. Они не желали знать истинных мотивов, почему же проклятый судья никак не насытится людской кровью. Во все эти ужасы, сопровождающие повседневную жизнь обычного горожанина, не хотелось вникать никому. Возможно, парижане не от беспечной жизни выдумывали эти бессмыслицы, а лишь от того, что хотелось хоть на мгновенье забыть, что все происходит по воле человека, а не выдуманного демона...       Тем временем топот затихал. Раздалось громкое ржанье судейского коня, затем животное и вовсе остановилось. Окинув переулок выискивающим взглядом и, судя по тяжелому вздоху, не найдя того, что он искал, всадник мотнул головой в направлении к старому мосту, ведущему к разваленному домишке, некогда служившего духовной школой. Пришпорив коня, судья потянул за поводья и конь, недовольно фыркнув, пустился вскачь. Вслед за ними направилось около пяти стражников. В безлунную ночь путников трудно было разглядеть. Были слышны лишь лязганье доспех, цоканье конских копыт и голос судьи. — Я найду этого мерзавца! Он не может прятаться от меня вечно. — говорил судья, все также остервенело тянув на себя поводья конской сбруи.       Через несколько минут вся процессия стихла, оставив после себя лишь облако пыли, поднятое конскими ногами. Но и оно скоро рассеялось. Но неожиданно столь желанную ночную тишь нарушил скрип громко отворившейся ставни. Из окна показалось лицо с красными щеками и любопытным взором. То был местный хлебопек, который по настоянию жены решил проверить обстановку. — Ну? — с нетерпением спрашивала плотная девушка, качающая на руках мирно спящую дочь. — Господь милостив с нами. Они ушли. — хлебопек еще несколько секунд всматривался в темноту, затем вновь закрыв ставню. — Я слышала его злобный голос. Кого же они ищут? — взгляд её остановился на муже. — А, лишь одному черту известно, — махнул рукой пекарь, — Неужели этому безжалостному человеку не пресытилась людская кровь? Женщина лишь пожала плечами.       Все в ту ночь вздохнули с облегчением. Никто из жителей Парижа не был схвачен стражниками судьи. Но никто и не догадывался, что судье было вовсе и не до отлова неугодных закону людей. Он занимался отловом неугодного лишь ему человека. И кто бы подумал, что этим человеком не посчастливилось стать Жеану Мельнику, младшему брату судьи Клода Фролло