"Наказание следует по пятам за преступлением" Платон
Заслышав голоса, Клод, не решившись явить себя путникам в том постыдном виде, в коем он пребывал по воле случая, поспешно скрылся за валуном, окруженным с двух сторон молодыми кустами жимолости. Звук чужой беседы становился громче по мере приближения спутников к месту укрытия Клода, но судья не мог разобрать и слова из этого странного разговора. Наконец его посетила мысль, от которой он постарался тут же избавиться. «Откуда в этом месте быть цыганам?» — то и дело этот вопрос проносился в голове Фролло, однако, как бы ни старался он убедить себя в необоснованности своих догадок, тень сомнения всё же омрачила его и без того осунувшееся лицо. Он опасался встретить своих врагов безоружным, ибо те не преминули бы воспользоваться его жалким положением. Клод с отвращением представил, с каким удовольствием они бы разорвали его на части за те обиды, что он нанес им за все долгие годы своей службы судьей. Мысль о возможной бесславной гибели едва не повергла Фролло в отчаянье, но вовремя на выручку ему пришло самообладание, коим он и прежде не без оснований гордился. Он взял себя в руки и постарался успокоиться, решив, что чему быть, того не миновать. Если он останется незамеченным, то он продолжит путь и постарается найти дорогу домой до наступления ночи, если же незнакомцы окажутся менее миролюбивыми, то он даст им бой. Фролло осклабился. Он понимал, что никакого боя он, конечно, не даст — лишь постарается оттянуть момент своей смерти, а коли ему и суждено будет умереть, то не как трусу. С этими невеселыми думами Клод стал ждать развязки всего действа. Он затаил дыхание, всё тело его было напряжено до предела. Острый взгляд его умных и беспокойных глаз уже начал различать подходящих к нему чужаков. Судья не ошибся, определив в идущих людях цыган, то действительно были они. Тот, что был повыше и худощавее, носил имя Шандор и славился своим задиристым нравом. Его вспыльчивый и необузданный характер часто становился причиной того множества передряг, в которых он успел побывать за свои двадцать восемь лет. Старики, говоря о Шандоре, часто сочувствующе качали головой, предрекая ему несчастливый конец в том случае, если он не начнёт полагаться не только на свою силу, но и на ум. Но находились и те, кто восхищался неустрашимостью и отчаянностью молодого цыгана. Один из таких почитателей шёл сейчас вместе с ним. Спутник Шандора был значительно моложе, да и норов его был намного менее крут. Звали его Тобар. Все вокруг удивлялись тому, что такой кроткий юноша мог привязаться к настолько отличному от него человеку, однако корни этой тёплой дружбы шли из далеко детства Тобара. Предоставленный самому себе, мальчик нашёл защиту и поддержку в лице Шандора, потерявшего тогда своего родного брата. Шло время, и родственные узы, создателями которых стали они сами, становились лишь крепче. Вот и сейчас неразлучные друзья держали путь в небольшую деревушку, чтобы справиться о судьбе их товарища, захваченного накануне в Париже судейскими стражниками. Долгое ожидание вымотало Фролло, секунды казались ему вечностью. Он был готов к любому исходу событий, но долго ждать он не мог. Наконец, молодые люди подошли настолько близко, что Клод смог отчётливо их разглядеть. Завидев юношу (а то был, несомненно, Тобар), красотой лица больше напоминающего девушку, судья подумал о своем брате. Нет, внешнего сходства у этих двоих не было (Жеан, как и его старший брат, не мог похвастаться утонченность и гармоничностью черт лица), однако судье почудилось, что эти двое путников — братья. Конечно, он не мог не подумать и о своем повесе, которого он оставил дома совершенного одного. Гнев боролся в душе Фролло с милостью. Как же часто брат заставлял судью страдать, но как часто и радовал его. Клод был готов отдать многое взамен на возможность оказаться сейчас подле Жеана и вернуться в круг своей столь немногочисленной семьи. Отринув эти невеселые мысли, Фролло вновь окинул взглядом идущих мужчин и облегченно вздохнул: они прошли, не заметив его. Подождав, пока незнакомцы отойдут на безопасное расстояние, Клод покинул свое убежище и стал думать о том, как ему быть дальше. Утро плавно перешло в день, и времени в распоряжении Фролло оставалось мало. Не обращая внимания на голод, ибо вчерашний обед стал его последним приемом пищи, судья решил, что дорогу домой он сможет найти, лишь пройдя через лес, в котором его бросил незадачливый старик. Однако мысль о возвращении в столь злополучное место раздосадовала Клода. Это было рискованным предприятием и до конца оставалось неясным, каким будет его исход. Но Фролло рассудил, что это, во всяком случае, лучше бездействия, поэтому он, не теряя больше ни минуты, двинулся в путь. Дорога обещала быть долгой, но иного выбора у судьи не было.***
«Куда… куда же мне идти?» — Фролло остановился и судорожно огляделся по сторонам. С момента, когда он решился на этот отчаянный шаг, успело стемнеть. Солнце неумолимо клонилось к закату, уступая свое место ночным теням и одинокому отблеску лунного света. Думая, что сможет быстро разобраться с дорогой, Клод понял, что сориентироваться в лесу ему будет не так-то просто. Побродив меж деревьев, судья в нерешительности остановился. Даже если он и найдёт нужную тропку, он всё равно не успеет дойти домой до захода солнца. Лес, до этого казавшийся ему не столь густым, оказался непроходимой чащей, особенно же в темное время суток. Перспектива оказаться в ночную пору в месте, пользующемся дурной славой, не особо радовала Фролло. К тому же он подумал о том, что, возможно, его враг захочет вернуться и проверить, доведен ли его план избавления от судьи до конца. Повторно выйти сухим их воды в таком случае Клоду вряд ли удастся, и он это прекрасно понимал. Сделав отметки на деревьях, чтобы вернуться сюда завтра поутру и сразу же дойти до того места, до которого он смог добраться сегодня, судьей было решено возвратиться назад, но не заходить при этом слишком далеко. Там, набрав сухой травы и веток, он смог соорудить что-то наподобие подстила, чтобы можно было устроиться на ночлег без опасения подхватить простуду. Еще во время того, как он переносил с места на место всё то, что было необходимо ему для создания комфортных (если уместно использовать это слово в данных обстоятельствах) условий, Клод почувствовал, насколько слаб он и вымотан. Ноги его подкашивались от усталости и бессилья. Но всё стало еще хуже, когда, испытав сильную режущую боль в желудке, Фролло медленно осел на сырую землю. Стиснув зубы, он стал ждать, когда судорога отпустит его. Через несколько минут он всё же поднялся на ноги, хотя и не смог окончательно выпрямиться, поскольку при малейшей попытке сделать это боль давала знаки, свидетельствующие об её скором возвращении. Тяжело дыша, судья поплелся к месту, где он сможет ненадолго забыться долгожданным сном. В таком жалком виде пребывал сейчас Клод Фролло. Если бы он мог со стороны взглянуть на своё бледное, землистого цвета лицо, на то рубище, в которое он был одет, на трясущиеся от голода и холода руки, то он пожелал бы тотчас провалиться под землю от стыда. Его согбенные плечи были плечами слабого человека, ибо так быстро смогли они забыть о гордой осанке, будто бы никогда им не приходилось знавать её. Его глаза, испуганные, нервно окидывающие взглядом загадочные сумеречные тени, не были глазами прежнего судьи Фролло, ведь тот Фролло не мог позволить себе такого малодушия, как страх. Но как же не мог, если доказательство обратного столь явно? Клод испытывал страданье, но не столько от физической боли, сколько от боли душевной. Он, привыкший к тому, что в нем проявлено олицетворение силы и всевластья, терял привычную картину мира. Все его представления рушились и повергались праху. Судья на минуту подумал, что он теряет самоуважение к себе. Тщеславная и честолюбивая по природе своей душа Фролло билась в приступе агонии. Но вместе с поражением приходит и жажда мести. Клод почувствовал, как все его нутро медленно наливается гневом. С каким упоением он бы разрубил своим мечом на куски того мерзавца, что посмел посягнуть на его жизнь, на его честь. Но в руках его, как, впрочем, и во всем остальном, сейчас не было силы. От того желание вернуться домой любой ценой лишь возрастало в нём. И тогда-то он сможет вновь взять за горло своей железной хваткой всех неугодных ему подлецов, чтобы как можно скорее переломить им шейные позвонки. В предвкушении возвращения к своей былой ипостаси, Фролло старался заснуть, но все попытки в конечном итоге сводились к неудаче. И дело было даже не в том, что сегодняшняя его постель так разительно отличалась от мягких перин его богато отделанного дома, впрочем, и не ноющая боль во всем его ослабшем теле угнетала его — призраки прошлого, то и дело возникающие перед его мысленным взором, тревожили его покой. Клод думал о том, как непредсказуем может быть рок: сегодня ты владеешь миром и вершишь судьбы, а завтра — спишь в грязной канаве. Но, любезный читатель, не спеши думать, будто в эту ночь судья осознал, сколь сильно его руки запачканы кровью невинных людей, вовсе нет. Убежденный в своей правоте человек не так скоро отступится от своих воззрений на жизнь. Он всё еще считал себя посланцем Божьим, хотя не будем таить, что кое-какие сомнения всё же прокрались в эту не самую благочестивую душу. Закрывая глаза, он всякий раз видел устремленные на него взоры тех людей, чьи жизни по его приказанию были оборваны пытками или казнью. Красные, воспаленные от слёз глаза смотрели на него сначала с мольбой, потом с нескрываемой ненавистью. Раньше Клод не обращал внимание на то отчаянье, что превращало лица терзаемых им людей в ужасные гримасы, но теперь, лежа под звездным небом, они пугающей вереницей пронеслись перед ним. Судья содрогнулся. Он слегка приподнялся и вытер выступивший на лбу холодный пот рукой. Если бы не вера в собственную непогрешимость, то, возможно, он впал бы в оцепенение от осознания того, сколькими грехами он отяготил свою душу. Но его размышлениям не суждено было продлиться еще хоть сколько-нибудь, поскольку его фигуру, сутуловато возвышающуюся над землей, заметили два человека.***
Шандор и Тобар, наведавшись в запустелую деревушку, постарались выведать всё, что только было возможно, о судьбе своего несчастного соплеменника. Никто из стариков толком не знал, что произошло с беднягой Шуко. Он был малым беззлобным и безобидным, редко куда выбирался из родной деревни, поскольку в ней жила его больная старуха-мать, для которой сын стал единственной надеждой и опорой на склоне лет. Шуко стал главой семьи еще будучи ребенком, поэтому со своей ролью он справлялся со всей надлежащей серьезностью. Он никогда не пропадал надолго из дома, поэтому, когда несколько дней назад мать так и не дождалась его, все жители деревни пришли в замешательство. Люди сразу заподозрили что-то неладное, и было решено немедленно начать поиски, но их намерению не суждено было сбыться. В тот вечер, когда всё это началось, на пороге дома Шуко появился его друг. На фоне его мертвенно-бледного лица глаза блестели лихорадочно и зловеще. Старики тут же бросились к нему с расспросами, но юноша обессиленно упал к их ногам и поведал, что Шуко суждено теперь уж навеки сгинуть в стенах сырого подземелья. Никто не понял страшных слов цыгана, и после небольшой заминки он все же согласился разъяснить, что всё это значит. Юноша поведал собравшимся вокруг него людям, что, направившись вместе с Шуко в Париж, они были схвачены стражниками. Те, не разъяснив причины, связали цыганам руки, и, угрожая немедленной расправой в случае сопротивления, приказали им двигаться в сторону Дворца правосудия. Ни Шуко, ни его товарищ не успели ничего понять, но делать было нечего. Тут юноша прервал свой рассказ и закрыл лицо руками. Старики требовали, чтобы он продолжал говорить, но тот начал причитать, что, мол, он помнит лишь, что Шуко помог ему бежать, отвлекая стражников, но самому ему вырваться не удалось. Освобожденный юнец было хотел остаться и помочь другу, но тут подоспело подкрепление в виде еще нескольких вооруженных солдат. Цыган заламывал руки, едва не плача, проклиная своё малодушие и трусость. Его попытались успокоить, но он беспрестанно повторял, что ничем не лучше самого судьи Фролло, раздающего приказания хватать и уничтожать всех неугодных ему людей, людей нередко ни в чем невиновных. Мать, узнав, что её сын, вероятнее всего, со дня на день будет повешен на Гревской площади, занемогла и теперь сама находилась при смерти. Старухи кружили над ней, стараясь хоть немного облегчить её последние дни, но никаких воодушевляющих результатов это не приносило. Когда рассказ был закончен, Шандор выругался и плюнул себе под ноги. Тобар опустил печальные глаза долу и тяжело вздохнул. Обоих сейчас обуревали мысли насчёт того, что произошло. Для их народа подобные зверства, совершаемые Фролло, были отнюдь не в новинку. Но, всякий раз переступая черту, судья порождал в душе преследуемых им людей всё более сильную ненависть, растущую с каждым новым днём. Оставалось лишь ждать, когда чаша терпения переполнится и поток гнева, словно раскаленная лава, поглотит всех и вся на своем пути. — Этот мерзавец убивает нас, будто мы какие-то крысы, и остается безнаказанным! Всё сходит ему с рук! Ох, если бы он попался мне сейчас… — Шандор зловеще сжал кулак и ударил им по столу, — Я бы раздавил его черепушку как спелую сливу. — Успокойся, Шандор, — Тобар положил руку на плечо друга, — Гневом ты ничего не решишь. Убив судью, ты не убьешь всех его прихвостней, что как свора собак кинутся на тебя, если только им дадут команду. К тому же он влиятельный и могущественный человек. Что мы против него? — Вот из-за таких глупых мыслей мы и лишаемся своих людей, Тобар. Неужели ты так боишься судьи, что готов и дальше молчать, поджав хвост? — Да, я напуган. Так же, как и ты, но только из-за своей гордости ты сам боишься себе в этом признаться, — сказал юноша, бросив испытующий взгляд на Шандора. — Что же ты имеешь в виду, друг мой? Ты хочешь сказать, что я трус? Тобар глубоко вздохнул и вымученно улыбнулся. — Ты слышишь то, что хочешь слышать. Но я, однако, этого не говорил. Старейшина деревни прервал разговор двух молодых цыган, грозивший перерасти в словесную перепалку. — Ну же, дети мои, прекратите спорить. В такой трудный час нам остается уповать лишь на то, что мы все едины. Не стоит ссориться по пустякам. Так что же, вы останетесь на ночлег? — Я думаю, что мы отправимся в путь, чтобы до рассвета успеть добраться домой. Как ты на это смотришь, Тобар? — Как бы я на это не смотрел, я всё равно не оставлю тебя одного. — Или ты просто сам боишься остаться один, маленький трус? — беззлобно посмеявшись, Шандор потрепал темные кудри своего друга. — Очень смешно, — Тобар постарался увернуться от издевок товарища, однако ему это мало помогло. — Вы уверены? Ночь сегодня хоть и спокойная, но что-то мне тяжело на душе. Боюсь, как бы не случиться новой беде, — старик нерешительно почесал седую бороду. — Все мы сейчас встревожены, но не нужно поддаваться безрассудному страху, — мягко проговорил Тобар. — Ну наконец-то эту голову посетили светлые мысли! — сказал Шандор, широко улыбнувшись. За этой его напускной веселостью особенно сильно прослеживалось то, как он был удручен всем произошедшим. — Что ж, если вы уверены, то я буду молиться за то, чтобы путь не вызвал у вас никаких трудностей. Идемте, я провожу вас до ворот. Расставшись на пожелании друг другу благополучия, два друга двинулись в обратном направлении. С самого начала пути беседа не клеилась, поэтому большую часть пути Шандор и Тобар шли молча. Каждый думал о своем, бесконечно возвращаясь мыслями к истории, услышанной в доме старика Яноро, как вдруг Тобар остановился и властным движением руки приказал остановиться и Шандору. Тот непонимающе уставился на друга, ожидая, что будет дальше. Юноша прищурился и показал рукой в ту сторону, куда был обращен его взгляд. — Смотри. Мне кажется, или… — прошептал Тобар, замолчав на полуслове. — Что? О чём ты… Погоди. Нет, тебе не кажется — я тоже что-то вижу. Ты знаешь его? Кто-то из наших, должно быть? Тобар продолжал внимательно смотреть на полусогнутую фигуру, явно принадлежавшую человеку. — Здесь слишком темно. Во всяком случае пока я не узнаю в нём кого-то из знакомых. Да и кто бы решил остаться спать под открытым небом, да еще и в такое неспокойное время, когда облава может нагрянуть в любую минуту? — Да, это странно. К тому же до леса недалеко. Мы, цыгане, народ хоть и бесстрашный, но не безрассудный. Там если не стражник тебя схватит, то какой-нибудь разбойник. Хотя… — Не одно это и то же? — Именно. — Что будем делать, Шандор? Стоит пойти и проверить? Вдруг он попал в беду? — Не торопись. Кинжал при тебе? Проверь. — Я никогда с ним не расстаюсь, ты ведь знаешь. Ты думаешь, что дело может принять серьезный оборот? — Всё может быть. Просто будь готов ко всему, — Шандор потянулся к своему кинжалу и, ощутив холод лезвия, немного успокоился. Было решено двигаться в сторону незнакомца вместе, чтобы в случае чего Шандор мог прикрыть менее опытного в плане ведения боя Тобара. Вместе они во всяком случае были сильнее, чем по-отдельности. Клод же в это время, чувствуя, что силы сейчас окончательно покинут его, и он впадёт в забитее, не заметил двух цыган, что как дикие кошки подкрадывались к нему сзади. Лишь заслышав, как возле него хрустнула ветка, как на которую случайно наступил Тобар, Фролло обернулся и ошарашенно застыл. Шандор хотел было уже окликнуть незнакомца, но когда тот повернулся к нему лицом, то цыган выронил клинок, который до этого крепко сжимал в руке. Всегдашнее самообладание изменило ему, и его затрясло крупной дрожью. Сердце сжалось, пропустив удар, и на негнущихся ногах он попятился назад. — Т-ты? — голос его прозвучал сначала нерешительно, но с каждой секундой он приобретал всё большую силу и злобу, — Я узнал тебя. Твою мерзкую морду я узнал бы из тысячи дьявольских рож, — гневно прохрипел Шандор, склоняясь за клинком. Тобар недоуменно застыл на месте. За свои двадцать лет ему ни разу не доводилось видеть Клода Фролло воочию, поэтому он не понимал резкой перемены настроения друга. — Что это значит, Шандор? Кто это? — Кто это? Кто это?! — цыган с яростью тигра бросился на судью и подставил клинок прямо к горлу последнего, — Что ж, позвольте представить вам грозу всей Франции — непреклонного и неподкупного судью Клода Фролло. Внушает страх, верно? Особенно в этом тряпье, словно он стащил их с последней потаскухи! Фролло, не привыкший к подобного рода обращению с собой, не взирая на слабость во всех членах, с яростью оттолкнул от себя Шандора, который из-за неожиданности выронил свой клинок. Задыхаясь от гнева, судья проговорил осипшим голосом: — Что это всё значит? Ты, должно быть, забываешь, с кем говоришь. — Напротив, мерзавец, я очень хорошо это помню. Никогда я не забуду твою ублюдскую ухмылку, появляющуюся всякий раз, когда наших родных вешают на Гревской площади! Тобар в ужасе наблюдал за происходящим, не решаясь вмешаться. Он всегда представлял себе судью Клода Фролло человеком могучим и суровым как душевно, так и внешне, но на деле всё оказалось иначе. Перед ним был человек хотя и хорошо сложенный и статный, но несколько изящный и даже изысканный. Тонкие запястья, длинные пальцы ухоженных рук, строгое, худое лицо с острыми скулами, гибкий и стройный стан — всё это не вязалось с образом палача, который он рисовал себе всякий раз, когда слышал о судье Фролло. Из раздумий Тобара вывел крик Клода, который, поборов бессилие, поднялся на ноги. — Если ты не уберешься, то я обещаю, что самолично накину веревку на твою поганую шею! Пошёл прочь! — Сейчас твои слова ровным счётом ничего не значат. И я бы на твоем месте вёл бы себя поскромнее. Мы здесь одни, не забывай. Мне ничего не стоит перерезать твою глотку и бросить подыхать в канаве. Сдается мне, никто особенно горевать не станет. — Что тебе нужно от меня? — Мне? Мне ничего не нужно. А вот что тебе нужно от нас? Чем мой брат провинился перед тобой? Или бедняга Шуко? — Шандор, не выдержав, вновь бросился к Клоду и схватил его за грудки, — Говори, мерзавец, чем они провинились?! Фролло с отвращением отвел лицо в сторону, но цыган больно схватил его за подбородок и повернул его к себе. — Смотри в глаза… В глаза смотри! Вообразил себя Богом? Решил, что вправе играть с жизнями людей так, как тебе вздумается? — Я всего лишь выполнял свой долг… — Фролло непрерывно смотрел на лицо Шандора своим холодным взглядом, от которого у второго пробежал мороз по коже. Как бы то ни было, цыган отдавал должное выдержке судьи, которого, казалось, ничем нельзя было сбить с толку. Если бы он знал, в каком смятении сейчас пребывал этот самый судья, то он, должно быть, посмеялся бы над своими выводами относительно его манеры держаться. — Ах, долг… Тогда я должен буду выполнить свой, — проговорил Шандор и со всей силы ударил Фролло кулаком под челюсть. Клод почувствовал, как яркая вспышка озарила все вокруг. Отшатнувшись назад, но не упав, он бросил яростный взгляд на Шандора. Фролло был готов умереть, но умереть, дав бой. Когда противник двинулся на него, Клод не стал увиливать от драки и в свою очередь тоже бросился на неприятеля. Тобар не успел даже понять, как всё это действие переросло в бой не на жизнь, а на смерть. Но, видя, что Шандор берет верх над и без того обессиленным судьей Фролло, решил не вмешиваться и ждать развязки. Нанеся несколько незначительных ударов противнику, Клод был оглушен ударом по голове, который в порыве гнева нанёс ему цыган. Фролло успел лишь понять, что земля ушла у него из-под ног, и рухнул навзничь. Шандор же тяжело дышал неподалеку от распростёршегося на земле судьи. — Что будем делать с ним? — всё это время молчавший Тобар наконец подал голос. — Я бы с радостью закопал его где-нибудь под дубом, но хочется продлить удовольствие. Если он еще жив, а он, кажется, всё-таки жив, то хотелось бы растянуть его мучения еще на денёк другой. Сдохнуть этот пёс всегда успеет. Молодой цыган угрюмо посмотрел на друга и перевел взгляд на судью. — Ну, что стоишь? Бери его за ноги, понесем эту тушу вместе. Подлец не такой уж дохляк, как мне показалось. Ну ничего, это ненадолго. Шандор взял судью под руки и стал ждать, когда Тобар подхватит ношу с другой стороны. Тот будто бы намеренно медлил, боясь, как бы их кто не увидел. — Ох, чёрт тебя побери! Что же ты медлишь? — в нетерпении вскрикнул цыган. — Я подумал, — отрешенно проговорил Тобар, — Я подумал, что у нас могут быть большие неприятности из-за этого. — Брось валять дурака! Они были бы у нас в любом случае. Для неприятностей цыганам Парижа и его округов не обязательно убивать судей, они и так их рано или поздно настигнут. Ну, ты готов? Раз, два, взя-я-яли! Фролло оказался не таким уж легким грузом, однако Шандор и Тобар были крепкими ребятами. Не спеша они двинулись в сторону родной деревушки, находившейся не так далеко от места происшествия. Всю дорогу они шли в гробовой тишине. Старший цыган думал, каким почётом одарит его народ за то, что он не побоялся бросить вызов тому, кто десятилетиями истязал и уничтожал их брата; младший же думал о том, что за их сегодняшний поступок им еще придется поплатиться. И плата эта будет очень высока…