Баланс

Кот приоткрыл глаза. Полыхнуло оранжевым и тут же пропало, кот жмурился, потягиваясь. Выпростал лапы, выпустил когти и спрятал назад в розовые подушечки. Юра умилился и сказал, что кот красавчик и вообще чудо среди кошачьих, и он обязательно взял бы его на руки, если б там уже не сидело три кошки: черная, белая и того чудесного окраса, который в верхнем мире звали голубым, хотя на деле он густо-серый. — Ты слышишь меня? — Слышу, — отозвался Юра с большой неохотой, — и не согласен. — Твоего согласия на наказание никто и не спрашивает, где это видано! — В цивилизованном мире, где наказание соответствует проступку. — Познавательно. Но мы не в цивилизованном мире, мы в аду, и следуем правилам и законам ада. Не делай вид, что это для тебя новость. — Для меня новость, что ты вертишь эти законы, как тебе самому удобно. Законы едины для всех. — А ты их нарушил! — Чем же? Грохнуло прямо над головой, словно собралась локальная, прямо Юре на макушку, гроза, но не пролилось ни капли. Юра поморщился: пустой гнев. У самого кипело внутри, но показывать это здесь, при нем, себе дороже. Он Юру вырастил, он за него отвечает, он волен разрешать ему и запрещать. Как Юра мог позабыть, как мог думать, что уже может решать за себя сам и делать, что вздумается, наперекор давно установленным правилам. Так, словно установлены они для кого угодно, только не для него. Ответа не было, Юра ехидно переспросил: — Так чем же? Тебе лично не угодил? — Не придуривайся! Ещё немного, подумал Юра, и он отправит меня, как чертенка, стоять в углу у котлов, копытами в саже. То-то бесы повеселятся! Им, как людям, только дай поглумиться над высоким начальством. Юра и позабыл, сколько есть тех, кто выше его. Выше, влиятельней и сильнее. — Не придуривайся, — повторили ему с угрозой, — и не строй из себя дурачка! Проблемы накликать хочешь на нас на всех? Равновесие порушить с самых низов? — О-о-о, подумал Юра, сейчас начнется, и действительно началось. — Это люди не понимают, что взять с них, редкие доживают до сотни лет, слабые существа, живучие только из-за плодовитости, но мы, мы-то понимаем, что есть мир! Ты забыл?! — Помню. — Если бы помнил, не поднялся бы наверх и не жил бы там! Просто так! Без контракта! Я бы понял, если б тебя поймали, если б заставили, с каждым может произойти, но сам, добровольно! Мне проще думать, что ты повредился умом. — Так думай! — Так это вранье! — он повысил голос, и по гранитным стенам прошла ощутимая дрожь. — Ты знаешь, как началась предыдущая война с небом? Помнить ты не можешь, тебя тогда ещё не было, но знаешь?! — Конечно, знаю, ты сам мне историей все мозги… — С ерунды началось, с мелочи! И где? В мире людей. Люди — прослойка между нами и небом, и в наших же интересах, чтобы наши миры соприкасались как можно меньше, а ты вылез. Сам! Как самый ущербный бес, которому только покажи щелку наверх — он выскользнет. Я считал, ты умнее, раз намного сильней. Ошибся? — Юра промолчал. — Так что всё, забудь своего человека! Можешь идти. — Я уйду отсюда только наверх! — Ну, значит, сиди здесь до скончания века! Полыхнуло так жарко, что даже пришлось прикрыть глаза. Коты не отреагировали, только некоторые повернулись с боку на бок там, где сидел до последней секунды Юрин собеседник. Некто, кого в человеческом мире звали бы ласковым словом «дедушка».

***

Ночью выпал снег, и свет в окна бил такой яркий, что Отабек в конце концов задернул шторы — было больно глазам. Часы на комоде высветили полдень, Жан, конечно, опаздывал. Когда Отабек ему позвонил, тот был сонный и ворчал, что его разбудили так рано. Отабек поглядел: и в самом деле — половина восьмого, приличные люди ещё не звонят, но он не спал ночью, и чувство времени сбилось, ему казалось, дело уже к десяти. Жан долго не мог взять в толк о чем его просят: приехать? К тебе приехать? Вечером? Прямо сейчас? А что, что стряслось? В смысле, не по телефону? Ты там в порядке, жив? — Жив, — ответил Отабек, — но не в порядке, нужна твоя помощь. Жан пообещал быть через час, прошло полтора, а его всё ещё не было. Отабека понемногу подводило терпение, сказывались взвинченные нервы. Не стоило полагаться только на свои силы, но теперь пить успокоительное поздно, а пить коньяк — нельзя. Он должен быть в ясном неизмененном сознании, тем более придется садиться за руль. Можно было назначить Жану встречу сразу на месте, но тот бы просто отказался ехать, это действительно не расскажешь по телефону, а вот так, в глаза, Отабек хотя бы попробует его убедить. Он долго пытался справиться сам, теперь ему нужен помощник. Кроме Жана ему обратиться не к кому. Когда раздался звонок, Отабек уже почти решил одеваться и идти ждать гостя на улице. — Я уже боялся, ты упал в ванной и ногу сломал! — И поэтому так спешил? — Ай, — отмахнулся Жан, — ты же знаешь, я потомственная сова, мне нужно время, чтобы проснуться, а я не могу проснуться без двух чашек кофе. И стакана сока. И контрастного душа. И бритья. И получасового созерцания прекрасного себя в зеркале. Всё это Отабек отлично знал. Всё это было как нельзя не к месту, Жан, вглядевшись ему в лицо, понял это и сам. — А ты-то когда последний раз брился, приятель? Ещё день-два и тебя можно ставить к лотку с апельсинами, кричать девушкам всех возрастов: «купи апелсин, красавица, сладкий как первый лубов». — Пожалуйста, избавь меня от своей ксенофобии. — Любишь меня, люби и мой искрометный юмор, — парировал Жан. Он вошел в комнату и сразу переключился на серьезный тон. — У тебя развилась светобоязнь? — Нет. — Мы готовим утренний ритуал? Очень забавно в период самых долгих ночей выбирать для призыва утро. — Нет, я никого сюда не зову. — Вернее зовет, но безуспешно, вот уже две недели. — Я просто задернул шторы, ты можешь открыть, если тебе темно. Жан подошел к окну, отдернул одну штору, комнату залил холодный декабрьский свет. Кресло осталось в относительной тени, Отабек добрался до него и сел. Кофе. Это Жан хорошо напомнил, кофе не помешал бы. Литр или два. Когда он брился? Есть вопрос актуальнее: когда он спал? Жан предложил ещё один: — Ты сегодня на улицу выходил? — Нет. — Тогда у меня для тебя хорошие новости: кто-то по ошибке расчистил твою машину, представляю, как матерился, когда понял, что ненароком причинил кому-то добро. Везучий ты. Всегда я это говорил: ты, Отабек, везучий. — Твоими бы устами. — А твоими бы уже рассказать, наконец, для чего ты выдернул меня из постели ни свет ни заря. С самого начала было понятно, что это всё придется произнести вслух, объяснить, что конкретно произошло, какой Отабек хочет помощи и почему это для него важно, но как ни пытался он сформулировать мысли так, чтобы Жан не вскочил сию же секунду и не выбежал вон, обложив его трехэтажным народным, нужная фраза никак не строилась. Тогда Отабек начал с правды: — Мой напарник пропал. Жан сел на диван, вытянул бесконечные ноги в черных джинсах и красных в полоску носках. — Пропал во время работы? — Нет, просто пропал. Пошел в ванную и не вышел. Отабек прождал часа два. Юра обожал набрать воды, чтобы едва не выплескивалась за край, напустить пены, взять с собой бумажную книжку (какую-нибудь эзотерику, которую Отабек покупал порою просто для смеха, или любовный роман, которые Юра покупал себе сам, потому что приглянулась обложка, чтобы потом читать Отабеку вслух и язвительно комментировать) и зависнуть на час, а то и больше. Вода не остывала, конечно же. Отабек не единожды говорил, что с Юрой ему даже сезон отключения горячей воды не страшен, и что если случится какой-нибудь катаклизм и демонов выбросит в этот мир, все они трудоустроятся в котельных, им там и привычнее. Иногда Юра пел, но в этот раз сидел тихо. Зачитался, подумал Отабек, когда минул час, а может, уснул. Ещё через час он постучал и позвал: — Юр. Юра ты там в порядке? — глупейший вопрос, который можно задать демону в горячей ванне. — Юр, я вхожу. И вошел. Он долго шарил руками в укрытой шапкой пены воде, пока не выдернул оплавленную по краям пробку. Из размокшего в кашу мягкого переплета на истаивающую с шипением пену посыпались комки размытых страниц. Первые сутки он просто ждал. Не знал, что делать. На вторые решил, что что-то случилось, что-то срочное, иначе Юра никогда не исчез бы вот так, не предупредив, прямо из квартиры. Но он вернется. Решит это «срочное» и вернется. Отабек даже боялся, что началось что-то страшное и масштабное, для чего, как в человеческой армии, мобилизовали всех, особенно офицеров, но на это ничто не указывало. Мелкие бесы вели себя, как обычно. Никакого всплеска паранормального в пределах города не произошло. То есть Юра просто исчез. Взял и исчез, хотя казалось бы, ничто не предвещало. Хотя по здравому разумению предвещало. Ещё и как! Просто Отабек привык думать, что Юре виднее. Что раз провел он полтора года здесь, на земле, то нет никаких проблем. И ни разу всерьез не задался вопросом, почему за все эти полтора года Юра ни разу не спустился туда, к себе. В ад. Раз он так легко ходит между мирами. Потому что, утвердил для себя Отабек на четвертый день, ему было чего бояться. Это понятно и дураку. Миры изолированы. Да, есть ходы, которыми жители нижнего и верхнего мира умеют пользоваться, а среди людей мало кто, только имеющий способность видеть, чувствовать тонкое и понимать. И не бояться этого. Но это именно что ходы. Ворота заперты и охраняются. Не просто же так! А значит, во всех мирах есть запреты на свободное перемещение. Отабек это знал, но позволил себе забыть или хотя бы считать, что к Юре это всё не относится. Относится. И если он ушел не по своей воле, значит, его выдернули. Вернули назад силой, точно так же, как он сам возвращал мелких бесов и демонов назад в ад. Силой, превосходящей его собственную. Жан пожевал губу, словно не знал с какого вопроса начать: этот твой напарник здесь жил? Вы жили вместе? Во всех смыслах? И если так, ты не познакомил меня с ним за всё это время, как же так Отабек, я думал, что мы друзья. Но выбрал перейти сразу к делу: — Над чем вы работали в последнее время? — Это с его исчезновением никак не связано. — Ты так уверен? — Да. — А причина? — Он… — правда вертелась на языке, а язык вдруг стал огромным и не поворачивался во рту, Отабек сглотнул, и поглядел в глаза Жану: ну же, догадывайся. Жан слегка подался вперед и ждал, Отабек почесал висок. Жан сдался. — Этот напарник — он напарник или… партнер? На сленге экзорцистов это, в самом деле, разные вещи. Напарник — человек, партнер — некто потусторонний, связанный с экзорцистом. Это может быть и дух, и фамильяр, и даже ангел, и тогда христианское понимание об ангеле-хранителе шаталось и трескалось, потому что редко подпадало под христианский канон. И демон, конечно же. А у экзорциста куда меньше шансов связаться с ангелом, чем с демоном. Ангелы — это ко всяким там медиумам, пытающимся достучаться до умерших, попавших в рай. Говорили, это как звонить в приемную и нарваться на строгого секретаря: а кто вам нужен, а зачем, а вы кто, он занят, не обращайтесь сюда больше. — Партнер, — сказал Отабек и посмотрел в пол: — оттуда. В комнате воцарилось молчание. Через минуту или две во дворе засигналила машина, мужской голос возмущенно что-то выкрикнул, ему ответил другой, не менее возмущенный женский, но слов было не разобрать. Жан подобрал ноги, потер глаза и поинтересовался, шагнув через стадию новых вопросов и, возможно, морализаторства: — Так и зачем тебе я? Формулу призыва не знаешь? Я за тебя всё равно его призвать не смогу. — И я не могу, — признался Отабек. — У нас нет контракта. — В смысле? — В самом прямом. Он был здесь по своей воле. И тут Жан сорвался с дивана. Метнулся к окну, словно собрался выброситься на заснеженную клумбу, раздумал, рванул к двери и выскочил из комнаты. Отабек успел решить, что на этом всё, как в кухне полилась вода, звякнуло стекло, и Жан возник на пороге со стаканом в руке. — Это мне? — спросил Отабек. — Ага, конечно, не захлебнись, мой дорогой друг, — ответил Жан и выпил воду залпом. Выскочил в кухню снова, Отабек поднялся и вышел за ним. Жан хлопал дверцей холодильника и шкафчиков, искал что-нибудь покрепче воды. — Ты призвал демона… Демона, не беса же, да? Ага, я так и понял. Ты призвал демона и не смог его усмирить. Так бывает. Я знаю, мне рассказывали, я читал, бывает, ничего не поделаешь. Но ты… — Жан. — Рот закрой! Но ты сумел упросить его оставить тебя в живых. Что ты ему пообещал? — Жан, нет, не так всё. В навесном шкафчике, за стопкой салфеток и коробкой подарочных стопочек, обнаружилась вдруг переполовиненная бутылка коньяка. Отабек и сам не помнил, как она там оказалась и как давно, может быть, он прятал коньяк от Юры. Жан выплеснул в стакан четверть оставшегося и гаркнул: — А как?! — Мы договорились с ним. По-настоящему. Как партнеры, но без контракта, на добровольной основе. Он помогал мне в работе и жил здесь. — Во-от, — протянул Жан, — во-от оно что! А я всё гадал, где ты так прокачался! Одни слухи о тебе долетают: Отабек Алтын то, Отабек Алтын это, обращайтесь к Отабеку Алтыну, он работает без промашек, гарантия. Не морочь мне голову! Что вас связывало, если не контракт? Отабек подошел к окну, оглядел заснеженный двор. Он ставил машину с этой стороны дома, и её, и правда, расчистил какой-то бедолага-сосед. Юре достаточно было коснуться крыши рукой. Они, конечно, никогда так не рисковали, но где-нибудь за городом это выручало. Прошлым февралем они ехали из одной деревеньки и умудрились пробить переднюю шину. Пока Отабек менял колесо по колено в снегу, машину успело замести, поднялась метель. Юра отогрел стекла и замерзший аккумулятор. Отабек тогда подумал, что дорога глухая, мимо никто не проедет, а если проедет — не остановится, и если бы он был сам, ночевать бы ему, как медведю, под снежным завалом. Юра об этом будто и вовсе не думал. Для него не существовало холода, во всяком случае, как для человека. Он грел сам себя и всё вокруг, чай в его кружке всегда был горячим, и Отабек не мог не шутить про магов огня, Юра смеялся, ему очень нравилось, и обхватывал чашку Отабека ладонями, над остывшим чаем тут же поднимался парок. Так что же между ними было? Отабек знал — любовь. А что ответить Жану, чтобы он не ушел, покрутив у виска пальцем? Много есть историй о связи человека и существа из другого мира, все они жуткие. Человек, который мало живет и мало знает, редко интересен тому, кто живет в человеческом понимании вечность: пятьсот лет, тысячу. Юра, несмотря на всю свою силу, гораздо моложе и, может быть, поэтому Отабек верил ему всем сердцем. Верил, что его не используют и не обманывают. Но Жан не поверит. А врать тому, у кого просишь помощи, тоже расшатывает моральные принципы. — Дружба, — ответил он, наконец. — Доверие. Я знаю, как это звучит и как выглядит, не говори ничего. И я знаю, что он не пропал бы вот так. Неважно, есть у нас контракт или нет, сейчас я даже жалею, что нет, потому что не могу просто взять и вернуть его. Но мне важно, чтобы он вернулся. Или хотя бы знать, что с ним всё в порядке. — С демоном? Отабек, вот сейчас максимально серьезно, соберись, подумай: ты в своем уме? — Жан… — Нет! Соберись! Отабек оперся о подоконник. Отвратительно всё это выглядит. И не верибельно. Он бы не поверил. Для него всё было бы очевидно: демон влез экзорцисту в голову, запутал, обманул, использовал для каких-нибудь своих целей, а может, просто поразвлекался, а когда надоело — ушел. И лучше бы этому экзорцисту бежать теперь к коллегам и проверяться по полной, не высосали ли из него энергию подчистую, сможет ли он ещё хоть что-то видеть и чему-то сопротивляться. Экзорцист ли он всё ещё или уже обыкновенный больной человек, потому что здоровья от тесного контакта с демоном ещё ни у кого не прибавилось. И всё-таки. — Я уверен. Абсолютно уверен, Жан, что я в полном психическом и энергетическом здравии. И я хочу знать, что с ним произошло. Если он ушел сам, потому что вдруг надоело — хорошо, его дело. — А если нет, то что? Что может человек, даже сильный, противопоставить нежеланию демона быть с ним? — Если нет, я хочу знать, что он не нуждается в моей помощи. Мы партнеры, мы работали вместе полтора года, он мне не чужой. Он для меня важен. И чтобы сделать, что я хочу, мне нужна твоя помощь, Жан. Больше мне обратиться не к кому. Ты мне поможешь? — А что ты собираешься делать? Жан спросил, но Отабек уже видел по его глазам, что тот прекрасно всё понял уже в тот момент, когда узнал, что контракта между демоном и экзорцистом не было. Способ связи всегда есть, но есть скоростной интернет и мессенджеры, а есть, скажем, голубиная почта. А есть, к примеру, почта собачья, а собака бежит по минному полю и добежит ли — вопрос. — Я хочу воспользоваться воротами. — Ты ебанулся! — заорал Жан. — Только малыми! Они же не охраняются. И малым кругом, конечно же. И ты мне нужен, чтобы никто не проскочил наружу, я просто боюсь самостоятельно за этим не уследить. — Нет! Ты мог не дергать меня из дому, а проговорить весь этот диалог по ролям и ответить за меня самому: нет! А я спал бы в своей постели. Отабек отошел от окна, тяжело опустился на табуретку и сказал: — Тогда я пойду сам. Я всё равно пойду, и обращаюсь к тебе официально, как к представителю династии экзорцистов с просьбой о подстраховке. Мне жаль, что ты говоришь «нет». Жан выплеснул коньяк себе в рот и с воплем швырнул стакан в раковину. Черные стволы, растущие из сугробов, проносились мимо, пригнутые снегом ветки иногда вздрагивали, и на землю осыпался искрящийся снегопад. Локальный, но очень красивый. Отабек смотрел на дорогу, красотами снежного леса любовался Жан, но и они его не успокаивали. — Я делаю это, только потому, что ты мой друг, — ехали в тишине, Отабеку музыки не хотелось, а Жан от нервов, наверное, и вовсе о ней забыл. — Я знаю, — заверил Отабек в сотый раз, — что веду себя безответственно. — О, мне от твоего осознания прямо легче! Жан ругался и ворчал, но не позвонил родителям и никого не предупредил, куда уезжает. Если всё пойдет хорошо, они вернутся назад уже ночью. Отабек вообще не думал о «если», просто отмечал про себя: на место приедут в сумерках, самое подходящее время, не ночь и не день, а обратно вернутся уже по темну, вечерняя дорога займет больше времени. Жану, скорее всего, придется сесть за руль, как бы ритуал ни повлиял на Отабека, вряд ли он будет в силах вести машину. Но Жан нужен, конечно, не как водитель. Понимая это, тот полдня проспал у Отабека на диване — сам Отабек так и не сомкнул глаз, — а затем плотно пообедал. — Нужны силы, — прошамкал он, запихивая в рот корочку пиццы, — и если тебе на себя плевать, то мне на себя нет. Я у себя один, я себя люблю, и я о себе забочусь. Потомственные экзорцисты волей-неволей становятся схожи с теми, против кого борются. Если долго всматриваться в демонов — и так далее. Только сейчас Отабеку открылось, что неизбывный Жанов гедонизм — не просто черта характера. Юра точно так же относился к комфорту и заботе о себе любимом. Отабек, по большому счету, тоже потомственный экзорцист, но на родителях его, на маме, природа отдохнула и поэтому, может быть, как раз ему от жителей нижнего мира не досталось почти ничего. Или совсем ничего. На место прибыли, когда день уже неуклонно сдавал позиции. Перед капотом высилась черная стена леса, вокруг расстелилось белое поле c пересекающей его черной колеей колес. Солнце опускалось, температура снижалась. Жан похлопал себя по карманам, не нашел перчаток и чертыхнулся, Отабек протянул ему свои. — А сам? — Мне не холодно. — Терморегуляция сбоит от недосыпа. — Может быть. Лес сомкнулся над ними сплетенным из веток куполом. Неподалеку вспорхнула с ветки большая ворона, на землю посыпался снег. Тропы — и даже намека на тропу — не было, но Отабек уже чувствовал, куда идти. Словно бы между деревьев протянули толстый, выкрашенный ярким канат, и нужно просто идти вдоль него, как вдоль реки — и придешь к цели. Шли недолго. Когда выбрались на поляну, не стало светлей. Солнце почти село, а кроны над ними будто и не разомкнулись. Так и было на самом деле. Здесь, в этом странном месте, где Отабека мгновенно накрыло чувство, будто его подхватил бурный водоворот, деревья протягивали ветви друг другу и смыкались, словно пожимали друг другу руки. — Надо спешить, — предупредил Жан, — скоро совсем стемнеет. Они ступили сюда осторожно, почти не тронув гладкое полотно снега, и только теперь заходили по нему с обеих сторон образованной ветвями арки, вытаптывая ровные круги. Потом Отабек, перескакивая, как по болоту, метнулся к деревьям, поднял две лежавшие на земле палки, вернулся и бросил одну Жану. Тот поймал. — Ты формулы помнишь? Жан стянул перчатку, достал телефон. Отабек знал, почти вся его читалка забита книгами по эзотерике и экзорцизму. Многие сведены из фотографий книг фамильной библиотеки, которые родители запрещают оцифровать, и Жан, который всю старшую школу вынашивал план, как бы это всё-таки сделать, теперь совершенно к этой затее охладел, приняв, как факт, что некоторым знаниям не надо давать даже шанса попасть в сеть. — Это? — показал он, увеличив страницу. — Да. Формула, которой иной экзорцист не воспользуется и за всю жизнь — и правильно сделает! Если существуют смежные миры — существует и сообщение между ними. Согласно некоторым источникам, которым Отабек до поры не очень-то верил, когда-то ворота между мирами были распахнуты настежь. Когда это стало доставлять проблемы всем сторонам, их стали запирать, но то ли ключи достать было слишком легко, то ли ключники не отличались ответственностью, но предотвратить очередное масштабное столкновение не вышло, и тогда ворота постановили закрыть намертво. Для людей. Потому что от людей, как гласил источник, и были-то как раз сплошные проблемы. Верхний мир тут же отгородился полностью и с тех пор достучаться туда практически невозможно, как бы медиумы ни били себя в грудь. В нижнем мире, может быть, поначалу тоже держали строгий порядок, но контроль быстро ослаб, и практически любой мелкий бес, не говоря уже о более сильных созданиях, мог пробраться в человеческий мир, едва только непосредственное начальство отвернется. Когда закончили подготовку, небо едва серело. Жан стянул перчатки, потер розовую щеку и предупредил: — Буду смотреть по ситуации. Если решу, что ты в опасности, ждать не стану. — Хорошо, — кивнул Отабек. — И если вдруг полезет что-нибудь крупное. — Затем я и здесь. По обе стороны арки теперь располагались два выведенные на снегу круга, заполненные символами и знаками — ключами. Как же смеялся Жан, когда выяснилось, — когда это было, лет семь назад, ещё в школе? — что Отабек вполне серьезно считал, что ключ — это ключ. Предмет. Оказалось, ключ — это знание плюс сила, чтобы это знание применить. Отабек встал под арку. Крепко сжимая палку в руке, дотянулся и дочертил недостающий маленький знак. Он понятия не имел, что случится. Сработает или нет, останется он здесь, в этом мире, или провалится в нижний, замедлится или ускорится время, будет ли он хоть что-нибудь контролировать. Как это будет? Как бы ни было, это нужно ему позарез! Всё вспыхнуло, будто бы загорелся снег. Жар ударил в лицо, Отабек, зажмурившись, схватился за шарф, дернул от шеи, хотел шагнуть и понял, что не может сделать и шагу. Напружинился каждой мышцей, захрипел, вдохнув горячего воздуха, и весь накренился вперед, чтобы хотя бы на каплю приблизиться к цели, что-то внутри подсказывало, куда именно ему нужно, в какую сторону. Хотел открыть глаза, и боялся, что выжжет глазные яблоки. Спокойнее, сказал он себе, раз уж ты здесь, соберись. Это просто какой-то барьер, не может в аду буквально везде полыхать огонь, невозможно это. Шаг. Получилось сделать крошечный шаг, но жар схлынул. Не стало холодно, но и не плавило кожу. Отабек приоткрыл глаза. Перед ним протянулась усеянная нишами и выступами пещера, свод её смыкался высоко-высоко над головой, Отабек не мог разглядеть, но понял, что там не небо, потому что прямо над ним, хотя и далеко вверху, что-то копошилось и царапалось. Под ноги упала крупная капля, растеклась и впиталась в губчатую землю. Отабек огляделся. За его спиной замыкался тупик, и он шагнул, уже куда легче, вперед. Куда выведет его эта дорога? Можно надеяться, что к Юре или хотя бы к тому, кто сможет о нем рассказать. Ю. Его настоящее имя начинается на Ю. Можно ли его называть? Отабек шепнул еле слышно, почти не пошевелив губами: Юдеус. Выщербленные стены пещеры, словно подсвеченные изнутри новогодними гирляндами, сделались прозрачными, и он увидел сквозь них. Юра сидел, а на коленях у него сидели коты, на плечах его лежал кот, коты устроились у ног, у каштановых, даже каких-то изящных на вид копыт. Отабек ни разу не видел его таким, но узнал в половину секунды, сердце рванулось раньше, чем мозг заключил: это он, это Юра. — Юра! Кажется, тот повернул голову. Или не повернул, а просто потянулся погладить огромного дымчатого кота, этого Отабек уже не узнал, потому что его схватило и выдернуло на поверхность. Воздух выбило из груди, колени подогнулись, и он рухнул в снег, прямо на круг, и стер половину знаков. Лицо облепило холодом, он думал, что упал носом вниз, но оказалось, это Жан набрал в руку снега и тер ему лоб и щеки, а потом этой же мокрой перчаткой отвесил пару чувствительных пощечин. Отабек заворчал, и звук продрал сухое горло. — Жив? Голос не слушался, не шел из груди. Отабек ухватился за подставленное плечо, попытался подняться, но сразу не вышло, и он сел обратно на снег, схватившись горячей рукой за что-то колючее. «Что-то» оказалось обгоревшим шарфом. Голос вернулся к нему только дома, и то «вернулся» — это сильно сказано. Получалось хрипеть. Отабек пил теплое молоко с маслом и ложкой меда и жалел, что не обгорели заодно барабанные перепонки: у Жана не закрывался рот. С другой стороны, Отабек его понимал, новые знания, новые впечатление, для них обоих это особый опыт. Уникальный опыт. Оказалось, вот этот конкретный ключ не переносит тело экзорциста в другой мир. — Но, — горячился Жан, — переносит сознание. Он допивал коньяк и уезжать до утра, похоже, не собирался. — Неужели? — прошипел Отабек. — Посмотри на меня. У него обгорели ресницы, глаза чесались и стали красными, в аптечке нашлись «слёзы», но толку от них было мало, так что Отабек сидел и просто терпел. — Но ты был там, я видел тебя каждую секунду. Если бы ты пропал, уж я бы это заметил. — Может быть, это портал? Точечный. — Вокруг тебя даже снег не растаял! Черти что! Как это может быть? — Не знаю, — теплое молоко смазало горло, и слова стали проскальзывать легче. — Не знаю, Жан. Но я был там и видел. И всё ощущал. И даже шел. — Ты стоял на месте, как вкопанный. Две с половиной минуты. А потом начал заваливаться на бок, и я нарушил круг. Всё как договаривались. — Никто не пытался пройти? С той стороны. — Странно, но нет. Может быть, ход односторонний? Именно с этим ключом? Вот понаоставляют инструментов, ни как пользоваться ими, ни кому — ни черта не понятно. Конспираторы! Семейство Леруа передавало знания из уст в уста, вместе с фамильной библиотекой. Почти к каждой формуле прилагалась инструкция, но она, как водится, со временем изменялась, как в испорченном телефоне, и к потомкам доходила в весьма урезанном виде. Жан не упускал случая посердиться на деда по отцу, которого хорошо помнил, и который отказывался говорить с ним об экзорцизме, пока Жану не исполнится восемнадцать. И умер, само собой, за пять дней до его семнадцатилетия. И с тех пор, как только что-то у Жана шло не так, он поднимал голову и возмущался: ну, дед! Каждый раз будучи твердо уверенным, что уж на этот счет у деда знания были. Жан болтал и спрашивал обо всем, двадцать раз минимум пересказал, как стоял и неотрывно смотрел на Отабека, боясь пропустить момент, когда нужно будет разрушить круг. Как у него от волнения свело в животе и как колотилось сердце, но до главного добрался только теперь, допив запас коньяка до последней капли. — Ну ты нашел его? Отабек прикрыл глаза ладонью, они горели, словно бы он вблизи смотрел на огонь вот прямо сию секунду. Но оно того стоило. — Я видел его. Жан сглотнул. — Видел как… — Настоящего. Я видел его настоящего. Мне всё равно. И мне кажется, он не может оттуда выйти. Он жив, но не может выбраться. Он не сам меня бросил, а это то, что я и хотел узнать. Спасибо, Жан, ты очень помог мне. — И можешь валить домой, — продолжил тот, передразнивая. — Нет уж, я устал и надрался, и останусь спать у тебя, всё равно такси не приедет быстро, а у меня уже глаза слипаются. Часы над столом показывали половину четвертого ночи. Отабек кивнул: хочешь остаться, оставайся. На него тоже, впервые за долгие дни, навалилась убийственная сонливость. — Отабек, — услышал он, и понял, что уже лежит щекой на столешнице. — Отабек, а давно ты завел кота? — М? А, это Пётя. Это Юрин кот… Стоп, что? Серый в темных чулочках кот сидел в проеме двери и смотрел янтарными своими глазами. Поднял лапу, лизнул и принялся вымывать за ухом. Как можно было забыть, что с ними жил кот? И где этот кот был всё это время? Уже тиская пальцами густую кошачью шубу, Отабек понял, что Пётя пропал ровно в тот же день, что и Юра. Пожалуй, и в ту же минуту. Но вот вернулся же!