На, кажется, надрезанном канате Я — маленький плясун. Я — тень от чьей-то тени. Я — лунатик Двух темных лун.*
Глава 9. Вьюга.
Шли дни, становилось всё холоднее: на улице — снегопад, а у Тэхёна на сердце — сплошной гололёд. Казалось, что лучше не станет. Ким больше не хотел идти к мозгоправу, не хотел быть дома, не хотел слушать Чимина, не хотел оставаться один. То страшно, то невыносимо всё равно. Больница осталась в пяти днях позади, там же — надоедливый Чонгук, Юнги и злополучное сообщение. Поход к Намджуну единогласно решили перенести, чтобы успокоить сердце временем, всё же с тех пор выходить на улицу стало ещё страшнее. Но день «икс» настал, а сердцу времени совершенно не хватило, и оно тревожно трепетало от одной мысли, что нужно куда-то идти. — Ты не сможешь вечно убегать, понимаешь? — уже устав от догонялок, говорит Пак. — Вот тут ты не прав, — в очередной раз увернувшись от пары неловких рук, отвечает Ким. Уж что-что, а убегать он мастак: от Чимина, его загребущих ладошек, своих мыслей и проблем. Это когда угодно и всегда пожалуйста. Ким забегает в ванную комнату, щелкая замком. — Тэхён! — почти что вскрикивает рыжий, заставляя парня застыть на месте, — Это не казнь, поверь, — Ким присаживается на кафель, чтобы успокоить рвущееся вон сердце и решает промолчать. — Ты ведь обещал мне, — снова начинает Пак, решительно руша кимову тишину. — Тэхен, ты ведь можешь попросить его приезжать сюда, возможно, хён согласится, но сегодня, прошу, давай съездим к нему, мы ведь уже договорились… Замок вновь щёлкает, и дверь со скрипом отворяется. Тэхён смотрит большими мокрыми глазами, но на Пака такой номер почему-то не работает, и он лишь хмурит брови в ответ. — Я буду с тобой, нечего боятся, — бережно произносит Пак, призывая, наконец, начать сборы. И Тэхён сдаётся, он же, вроде, решил жить ради других. Ехать приходится недолго, а Чимин, как курочка-наседка, возится с Кимом, защищает от толпы и не отпускает его ледяную ладонь. Тэхен всю дорогу старается думать только о том, как правильно дышать, и считает сердцебиение. Когда перед ними вырастает большое офисное здание Тэхена начинает немного потряхивать, и он сжимает чужую ладонь. — Рад, что вы пришли, — улыбчиво мажет Намджун, приветствуя легким поклоном. Кабинет встречает тусклым светом сквозь щелки в жалюзи и тихим, почти не слышным, гулом компьютера. На столе много разной аппаратуры, цепляющей взгляд, и начинающий психотерапевт, заметив интерес в глазах, отвечает на немой вопрос: — Я увлекаюсь музыкой, это моя студия, — Тэхен смотрит на Намджуна немного удивленно, и отвечает. — Я тоже, тоже увлекался…в прошлом. Старший на это улыбается шире (хотя куда уже) и просит садиться, где понравится. Ким Тэ оккупирует мягкий маленький диванчик у стены, игнорируя место поближе к Намджуну, а Чимин мнётся у двери, что-то мямлит про регистратуру и уходит, напоследок кидая взгляд на друга. Без Пака в комнате становится как-будто холоднее. Намджун подкатывает стульчик от стола ближе к дивану, присаживаясь на него. — Ну-с, поведаешь мне немного о себе? Молчание. Словно барьер глубоко в голове, возведённый где-то на подкорке. Не доверяй, не рассказывай — станет хуже. Он жмется ближе к двери, хотя итак выбрал место прямо у выхода, сцепляет руки в крепкий замочек и глаза не поднимает: а вдруг в чужих зрачках найдется опровержение всему. К такому он не готов, нельзя ведь рушить уцелевшее, от прошлого осталось только оно, пустило корни, и Тэхен не хочет терять последние остатки живого внутри себя. Что бы ни случилось, не стоит рассказывать лишнего. — Тебе, вроде, итак все известно, — но Намджун жмет плечами, качает головой, словно впервые слышит подобное. — Мне о тебе рассказывали, но лично от тебя я слышал только твое имя и… ты ведь в нашу первую встречу особо не хотел разговаривать со мной. Я знаю, что у тебя панические атаки, но в основном для меня Ким Тэхен — чистый лист, — произносит Намджун. — Да неужели… — мямлит Тэ, — что именно рассказать? — поднимает взгляд он, встречаясь с чужими острыми глазами, и сжимает пальцы до побеления костей. — Всё, чем не жалко поделиться. — Ну, тебя, наверное, интересует не «жил, родился», а скорее мое внутреннее состояние, — Намджун жмёт плечами, мол, что угодно. — Я вряд ли расскажу хоть что-то. — Почему? — вопрошает старший, — Люди часто не могут оценить себя со стороны. Может быть есть что-то, что замечали люди вокруг тебя? — Я и сам уже давно не знаю, кто я, что уж говорить о других. — Тогда…ты был в больнице не так давно, — Тэхен осторожно натягивает левый рукав поглубже, стараясь спрятать торчащие бинты, причину своего визита в то учреждение он обсуждать не готов, — мы говорили немного, ты сказал, что хочешь попробовать ради других, так? — младший аккуратно кивает, едва заметно выдыхая. — Для кого? — Тэхен теряет взгляд где-то на своих пальцах и выдерживает паузу. — Для Чимина, наверное… Сейчас только мы есть друг у друга, — он цепляет заусенец на пальце, — я не хочу причинять боль, никому больше, — больше не единой душе. — Только для него? — спрашивает Намджун, помечая что-то в блокноте. — В основном для него… но продолжать мне сказал Чонгук. Этот ребёнок… — Тэхен усмехается, вспоминая взволнованные оленьи глаза. — Так что для него, наверное, немного для родителей, хотя мы вряд ли ещё увидимся. — Знаешь, тебя окружают хорошие люди, — говорит Намджун, — пускай твоя жизнь тебе самому кажется порочным кругом, но выход есть всегда. Иногда его не видно, это так, но он есть обязательно, и я знаю, что ты найдёшь свой и рано или поздно сможешь жить и для себя тоже. Ведь есть люди, которые поддержат тебя. Будь у тебя хоть один человек, который на твоей стороне, жизнь не будет такой бессмысленной. Ты сам только что назвал людей, которые помогут тебе. Пусть твой путь — кромешная тьма, но я буду твоим фонариком. Позволь мне тебе помочь, — старший заглядывает в чужие кофейные глаза, и Тэхен, наконец, поддерживает зрительный контакт. — Мне страшно, хён, — почти шепчет младший. — Я боюсь каждый день, мне постоянно кажется, что я лишний, ненужный. Я разбитая чашка в сервизе, понимаешь? Меня не выкидывают только потому, что когда-то я был частью комплекта. Моё место на свалке, — и глаза предательски слезятся. — Мы тебя склеим, Тэхен, для тебя найдётся место в этом огромном мире, ты дорог многим, — Намджун ободряюще кивает. — Не верю, — тихо говорит младший и опускает взгляд на скованные в замочек пальцы рук. Намджун хотел вселить веру, оставить в сердце хотя бы семечко надежды, но у Тэхена внутри почва не подлежит восстановлению, она уже давно не пригодна для светлых чувств. Придётся гораздо сложнее, чем представлял себе Намджун. Старший продолжает вести диалог, хоть поддерживать его Тэ даже не пытается. Несмотря на всё нежелание, Тэхен проходит пару тестов, отвечает на какие-то странные вопросы, вроде: что общего между солнцем и лампочкой, — и спустя какое-то время обсуждает с Джуном музыку и искусство. Младший никак не может уследить связь между переходами от одной темы к другой и совсем не понимает, чего добивается Намджун. За размышлениями, разговорами на отвлеченные темы и совершенно глупыми вопросами Тэхен не замечает, как проходит больше часа. — Последние вопросы и я перестану тебя мучить, — улыбается Намджун, — с какой периодичностью проходят панические атаки? — Как минимум один раз ночью и иногда днём, — лаконично отрезает младший. — Как долго длятся и что ты чувствуешь? — продолжает свой «допрос» старший. Тэхену и правда хочется поскорее закончить. — Ночные приступы дольше и хуже. Обычно меня трясет, как-будто изнутри. Можно сравнить с жучками под кожей, они разом просыпаются трепещут своими крылышками, а я не могу от этого убежать… Все, конечно же, сопровождается сильным страхом, сердце бьется слишком быстро, а дышать становится тяжело… Постоянно кажется, что в этот раз я умру. Обычно от десяти минут до часу. Один раз было несколько часов, уже не вспомню сколько, но заканчивается все постепенно, как бы идет на спад. — Еще что-то беспокоит? — Мигрень, каждый день. Еще обычно я не могу спать, а если сплю то постоянно просыпаюсь, снятся кошмары, ну и плюс меня всегда будит паническая атака ближе к утру, а после я уже не могу спать. — Бывает тревожно без причины? Просто ощущение, что что-то должно произойти? — Довольно часто. — Суицидальные мысли? Желание причинить себе боль? — Тэхен замолкает, хотя и до этого быстро и чётко отвечал на вопросы. Этот ему не нравится. Он сжимает губы в тонкую полосу, чтобы слова сами не слетели с губ. Намджун терпеливо ждет, но ничего не следует, и он отмечает что-то в своем блокноте. — Что ж… Я проанализирую результаты прямо сейчас, пока голова свежая, так что можешь подождать немного, и я вынесу свой вердикт, — улыбается Нам. — Я могу позвать Чимина? Не хочу потом ему всё пересказывать… — психотерапевт неуверенно кивает. — Ты точно этого хочешь? Это твоя приватная информация, и я предпочитаю её не раскрывать посторонним. — Всё, что хочешь сказать мне, можешь рассказать и ему, — печатая что-то на своём телефоне, мямлит Тэ. — Хорошо, но знай, что без твоего ведома я ни за что и никогда не расскажу, что происходит в этой комнате. Никому, — Тэхен смотрит косо на старшего и согласно кивает, пока тот начинает что-то быстро чиркать, перебирая свои заметки. Через минуту в комнату заходит Пак, кивает Тэхену и глазами вопрошает: ты как? Ким пожимает плечами, отвечая на немой вопрос. Чимин обеспокоено проводит линию до Намджуна, все еще очень занятого в своих бесконечных листах, и садится под боком у младшего. — Что же, Тэхен, — Намджун, спустя долгих тридцать минут отрывается от заметок, — Чимин. Клиническая депрессия и тревожное расстройство, сопровождаемое паническими атаками. Из них вытекают головные боли, холодные конечности и расстройство сна, — Чимин осторожно кладет руку на плечо друга, сжимая его, чтобы приободрить. — Всё в тяжелой форме из-за длительного течения болезни, скорее всего, без должного лечения. Источником депрессии, я полагаю, была стрессовая ситуация в прошлом, -Тэхен тупит голову, теряя взгляд в упавших на лицо тёмных прядках. — Лечение, безусловно, есть. Миллионы людей имеют похожий диагноз, и они справляются с ним. Помимо терапии я бы назначил медикаментозное лечение, что на данный момент является затруднительным. Я попробую с этим разобраться, а пока, пожалуйста, принимай те лекарства, которые тебе назначил предыдущий врач. Только в меру, как положено. Антидепрессантов одну таблетку с утра обязательно, а от головной боли что-нибудь кофеиносодержащее. Остальное строго… Больше Тэхен не слушает. Он знал все это, не признавал, но знал абсолютно точно. Эти диагнозы и их источник. Спустя столько лет, он помнит все слова, что ему говорили, стараясь успокоить: «ты ни в чем не виноват» — но Тэхен знает наверняка, что во всех своих, да и многих чужих, бедах причиной является один он. «Ты не мог ничего сделать» — он мог, но не сделал. Это так ранит, до сих пор. Хоть прошло столько времени, кровь никак не останавливается. Он думал лишь о себе, о своих чувствах, ранил двух самых близких людей и остался один в луже собственных слез, никому не нужный, одинокий, бессильный. Тэхен плохо помнит те дни, когда всё было хорошо. Они словно рассыпаются на маленькие частички и теряются без возможности найтись. Все его «хорошее» исчезает так, словно его никогда и не было. Зато каждое мгновение от момента, когда жизнь приняла направление «горизонтально вниз», он помнит с точностью до секунды. В голове Тэхена больше не существует счастливого прошлого, он знает себя вечно печальным, по шею в проблемах и не верит, что может быть иначе. Точка отсчёта. Признание. «Тэхен… я тебя люблю». Нескладная Мэй, чересчур высокая, короткостриженная, совсем неловкая, с карамельными глазами, такая родная сказала три заветных слова. «Ты ведь мне, как младшая сестра, прости». Почему же не сказал, насколько она дорога сердцу, почему не поблагодарил за признание, почему оставил одну и сразу ушел, как последний трус? Тэхен бросил маленький цветочек в бурю негодования, а сам спрятался от всего в безопасности, спасая шкуру от переживаний. Ночь спустя два одиноких дня. Звонок. «Прости меня за всё, я правда-правда очень сильно тебя люблю, любила с самого начала, но больше не могу». Слушая прерываемую всхлипами речь, Тэхен не знал, что ответить, и лишь прерывисто дышал в трубку. «Почему же ты молчишь?» Дрожащим голосом вопрошает девчонка, но всё, что может сказать Тэхен: «прости». К её голосу подступали слёзы, и нос, кажется, больше не мог дышать. «Тэхен, это я виновата перед тобой…». И с каждым словом Ким слышал всё больше отчаяния в родном, бывшим вечно счастливым, голосе. Истерика накрывала её с головой и слова застревали комом в горле. Сильный ветер задувал в трубку, шумела на фоне вода. «Я…больше не могу…тебя любить. Не хочу. Не вини себя…ни за что». Тэхен пытался взять себя в руки. «Мэй, не делай глупостей». Трубка отдавалась тихим плачем. «Мэй, где ты? Мэй!». Он кричал в телефон, не боясь сорвать горло, но в ответ лишь трещал сильный ветер. «Оппа, прости». Разговор закончился гулкими гудками. Плач и всхлипы прекратились так же неожиданно, как и начался поздний звонок. Тэхен понял, что маленькая Ким Мэй хочет сделать, но так и не смог ничего сделать, напуганный всем вокруг. Он со скоростью света выбежал из дома в пижаме, игнорируя холод январских ночей, и нёсся до их места, до старого мостика над буйной речкой. В слезах, задыхаясь, он звонил хену, но тот не поднимал телефон. Тэхен оставил сотню сопливых аудиосообщений, пока бежал, не жалея ног. Он звонил, куда только мог: скорая, полиция, служба спасения — кто-нибудь, спасите её (меня?). Мэй всё ещё была там, похожая на обыкновенную себя, в смешной пижаме с собаками, лохматая, только заплаканная, и красное опухшее лицо выдавало неладное. Ветер путался в ее волосах, кидая локоны в стороны. Она стояла за перилами, крепко держась за холодное железо, на самом краю, готовая отпустить ладони в любой момент. Ледяные капли дождя, что неожиданно начался, аккуратно приземлялись на плечи Тэхена. Когда их глаза встретились, минуты тянулись часами, а слёзы продолжали течь по щекам обоих. Тэхен сделал шаг ближе, и она закричала, что было мочи: «Не смей приближаться!» — и ослушаться было нельзя. Язык онемел, как и всё тело в целом, может, от зимнего холода, а, может, от страха, сковавшего сердце. «Останься со мной». «Все станет лучше». «Пожалуйста, не прыгай». «Мы тебя так сильно любим». Очень многое хотелось сказать. Мэй осторожно ослабила хватку и отпустила перила. Тэхен не мог пошевелиться. Она судорожно выдохнула воздух, смотря в мокрые глаза Тэхена и, кажется, понимала всё без слов. «Я хотела быть нужной только тебе». Мэй улыбнулась, хоть и криво, и прошептала что-то невнятно. Всплеск. Её тело уносила буйная ледяная вода, и она в этом потоке медленно задыхалась. Тэхен не смог помочь. Скоро будет пять лет с того дня, но Тэхен все еще чувствует холод той морозной ночи. Он, словно все ещё там, на промерзшей земле, содрогается всем телом, крича и плача, но никто не спешит приезжать на помощь, он ждёт, ждёт, ждёт, один, промокший под дождём, жалкий, полный сожалений. Из воспоминаний выдергивает теплая ладонь Чимина, который взволновано тормошил друга. Две пары глаз смотрели на младшего, а тот, сам за собой не заметив, заплакал, как чертов слабак. Он не помнит, сколько просидел в ступоре и как долго слезы лились по его щекам. Тэхен неаккуратно размазал влагу по лицу, стыдясь слабости, показавшейся чужим глазам. Пак и Ким возвращались домой в тишине. Когда дверь квартиры приветственно скрипнула, Чимин вдруг начал говорить. — Я устроился на работу, — говорит, и Тэхен за него немного даже рад, быть обыкновенным человеком, наверное, хорошо, — в ночную смену, — Ким отворачивает голову, пряча напуганные глаза, и не хочет даже думать о том, что придётся ночевать в одиночестве. — Хэй, — обращает на себя внимание рыжий, заставляя поднять взгляд с пола, — не переживай так сильно, я бы ни за что не оставил тебя одного, — и по доброму треплет волосы. Ночь обещает быть весёлой. Последние солнечные лучи скрылись за соседним домом пару часов назад, и Чимин начал копошиться, собираясь на работу. Перед уходом он объяснял, что деньги из воздуха не берутся, поэтому и устроился, куда взяли, да и в ночную смену, лишь бы платили побольше — Киму почему-то казалось, что Пак хочет оправдаться. Тэхен в общем-то не против, только темноты боится, да и одиночества, о чём предпочитает не заикаться, лишь бы не волновать итак переживающего друга. Когда стрелки часов переваливают за полночь, Пак подрывается открывать дверь, звучит её громкий хлопок и ворчание рыжего, что-то вроде: «Ты опоздал», и «мне несдобровать, если не приду вовремя». Тэхен даже из комнаты слышит, как тот спешно обувается, опрокидывая железную ложку, и запинается об злополучный порожек у выхода. Чимин кричит громко прощание, желает спокойной ночи и выбегает торопливо. Но в квартире, как понял Тэхен, кто-то ещё был. Чонгук скидывает шумно обувь и заходит в комнату к Киму, кашляя в кулак. — О чём сегодня помолчим, хён? — спрашивает младший, в ответ получая тяжелый вздох.