***
Катакури двенадцать. Биг Мам справедливо считает, что в этом возрасте уже пора приносить семье пользу, так что тяжелые тренировки не заставляют себя ждать, в Конфетном Шале он теперь редкий гость, бывающий там лишь для короткого отдыха. Который, чёрт побери, постоянно нарушается топотом детских ног и писклявым «Братик вернулся!». Как объяснять надоедливой козявке, что никакой он ей не брат, Катакури не имеет ни малейшего понятия, раз за разом просто выставляя Дарджилинг за дверь. Дарджилинг, что за имя? Кажется, Линлин решила так назвать девочку исключительно потому, что в тот роковой день незваные гости прибыли аккурат к пятичасовому чаепитию, где в её кружке плескался именно этот чёрный чай. Ну, хоть не выбирала, на том спасибо. После очередного провода в коридор и хлопка тяжелой двери, он слышит тихий всхлип, который быстро перерастает в громкий плач взахлёб. Это… Удивляет? Раньше чудовище не распускало сопли и заявляло, что обязательно придёт в другой раз. Событие настолько выбивает его из привычной колеи, что он приоткрывает деревянную створку. В ногу моментально врезается что-то мягкое, просаливая штанину ручьем слёз и намертво вцепляясь худенькими ручками. Бант на голове нечта сбивается на бок, поблизости нет никого из слуг, а рыдания даже не думают прекращаться. Виски неприятно ноют от резкого звука, он уже кажется готов на всё, лишь бы это закончилось. — Только не реви, — дверь, качнувшись, закрывается, впервые оставляя их наедине. Что делать с маленькими детьми представляется смутно, но неловкой попытки поправить ободок достаточно для того, чтобы вновь наступила блаженная тишина, прерываемая лишь тихим сопением. — Можешь остаться, если не будешь мешать, — поразительно, одной фразы хватает для того, чтобы девчушка, наконец, от него отлипла и послушно села на мягкий ковёр у кровати, совершенно автономно принимаясь играть с вытащенным непонятно откуда медведем. За те несколько часов, что козявка досаждала своим присутствием, она лишь раз напомнила о своем существовании, спросив про стоявший у окна телескоп, на что получила недовольное бурчание в духе «все равно ничего не поймешь, чего время тратить». Под вечер чудовище подозрительно затихло совсем. Как выяснилось позже — заснуло. Всматриваясь в её лицо, Катакури к своему ужасу находил определённую долю сходства, что могло означать лишь, что тот человек два года назад не врал. А если так — Катакури в каком-то смысле неудачник. Через несколько минут сонную Дарджилинг уводит няня, ругая малышку за то, что та помешала молодому господину. Спустя месяц приходит озарение — малявка его не боится. Все также прибегает под дверь, смиренно ждёт, когда Катакури надоест слушать «братикбратикбратикбратик» бесконечной очередью, словно из пулемёта, и он не впустит её внутрь. А потом пристраивается в уголке с куклой или карандашами, иногда пытаясь выйти на контакт, но неизменно напарываясь на глухую стену, которой один из детей Шарлотта отгораживался от окружающего мира. Но не боится, ничуть, даже когда он подходит совсем близко без закрывающего челюсть шарфа или маски. Спустя два месяца ситуация ухудшается — Катакури, о ужас, осознаёт, что это больше не раздражает. Что дверь распахивается еще на первом «братик» (Дарджилинг не остановить, она упёрта, как морепоезд, а нервы нынче дороги), что незаметно в комнате появляется альбом для рисования и пара детских книжек, а за обедом он на автомате шикает в сторону Крекера, который дразнит девчушку за измазанный в сахарной пудре рот. На четвёртый день рождения он впервые называет её по имени.***
Катакури шестнадцать, он вытягивается в росте так, что Крекер завистливо спрашивает, что именно братец ест и где бы такой штуки добыть, да побольше. Обязанностей в качестве участника пиратов Биг Мам прибавляется, а свободное время становится чем-то из области фантастики. Джил (если каждый раз называть мелкую полным именем, то в какой-то момент можно сломать себе язык) больше не заходит к нему так часто, зато теперь они могут сказать друг другу больше двадцати слов за месяц. Рассказы девочки о том, как они замечательно учат острова, становятся привычным фоновым шумом, а учитель младших Шарлотт, к которым девчушку и приписали, как-то раз случайно обмолвился о том, что она любознательна не по годам. В комнате парня на подоконнике появляются подушки и стопка книг, которые Джил сосредоточенно читает, выявляя ворох новых слов. — Катакури, а в чём разница между Лог Посом и Энтернал Посом? — она больше не называет его братиком, на подсознательном уровне понимая, что с этим имеются определённые проблемы. — Энтернал настроен на магнитную волну одного острова, Лог каждый раз перестраивается на новую, — он определённо стал более терпелив к её присутствию в жизни. Да и глупыми вопросами вроде зелёности травы, малышка не злоупотребляла, существовать совместно представлялось возможным. — Значит, если у меня будет Энтернал Пос Пирожного Острова, я всегда смогу попасть домой? — Именно, — насчёт морских королей и Дозора, которые явно будут мешать этому самому попаданию домой, Катакури благополучно молчит, решив, что эту информацию Джил стоит узнать чуть позже. Плавания становятся привычной частью жизни, парень быстро дорастает от юнги до чего-то более приличного, стреляет лучше половины команды и постепенно входит в курс дел Биг Мам. Которая, определённо, делает большие ставки на своих старших детей, видя их в будущем опорой своей только-только входящей в силу империи. Иногда Линлин надолго исчезает с острова, оставляя вместо себя Штрейзена, с трудом выносящего огромное количество детей в замке, посему делая за них ответственными Перосперо, Компот и Катакури, которому это ни разу не упало, да и у старшей сестрицы явно получалось сподручнее. Когда очередной рейд на соседние острова был завершен, команда возвращалась в Тотлэнд, где на пристани неизменно маячили счастливые лица Крекера (мальчишка мечтал о том дне, когда его самого отпустят крошить дозорных в салат и быть грозой морей) и Джил, которые неожиданно поладили в отсутствие Катакури, что несколько беспокоило. Беспокоило… С этой мыслью парень пытался свыкнуться около недели. А Дарджилинг беззаботно проводила время с Крекером, совершая варварские набеги на кухню, доводя старика Штрейзена до сердечного приступа наведённым беспорядком. За это обоим влетало по первое число, Крекер даже умудрился выхватить воспитательный подзатыльник от Мамочки, что было редкостью. За Джил же неожиданно попало самому Катакури, разговор тогда кончился приказом разобраться с делом самостоятельно, как и подобает старшему Шарлотта. Когда Джил в очередной раз прибежала к нему после урока, парня переполняла решимость отчитать её по всей строгости. Но… Она притащила с собой коробку малиновых пончиков, которые «братик так любит, правда?». Решимость разбилась в мелкую крошку о лучезарную улыбку и протянутые маленькие ладошки. Катакури готов был методично биться головой об стену, кричать на Джил не получалось от слова совсем (хотя на паршивца Крекера он, кажется, наорал знатно, ведь кто был зачинщиком кухонных грабежей было ясно, как белый день). Омут под названием Дарджилинг работал без перебоев, из следующего плавания Катакури привозит ей настоящий Лог Пос, который мелкая тут же цепляет себе на руку и разве что в ванную с собой не носит.***
Восемнадцатилетие он встречает в бинтах и на больничной койке. Дозорные устроили засаду, о которой информатор не сообщил, за что команда поплатилась потерями среди личного состава. Кто тогда нанес те два удара — Катакури помнит плохо, помимо прочего кто-то ударил его в затылок, из-за чего реальность поплыла, а в себя он пришёл уже на Пирожном Острове. Палата зияла темнотой, пахло лекарствами, встать было невозможно из-за толстых трубок капельницы, вгрызавшихся в вены. Впрочем, свободная от игл рука тоже не хотела слушаться. Хватает лишь одного поворота головы для установления причины онемения конечности — на ней лежала знакомая макушка с бантиком. От его возни Джил просыпается, трёт заспанные глаза, а когда видит, что Катакури очнулся, крепко обнимает того за шею. Он молчит, не пытаясь прогнать несносное существо, которое вздумало ещё и, кажется, затопить нижние этажи своими слезами. В темноте её глаза ярко блестят от влаги, а взгляд, мало подходящий ребёнку десяти лет, пронизывает насквозь. — Больше… Больше никогда так не делай! — это из-за него она плачет, серьёзно? Из-за всех этих пикающих приборов и проступающей сквозь повязки крови? — Я, — всхлип сильнее прежнего - я думала, что ты умер. Ты был весь в чем-то красном, дурак! Я…Я… Конец фразы так и остается не озвученным, а хрупкие плечи трясутся от рыданий. Ей, в самом деле, очень страшно. Впервые она испугалась, вот только не его, а за него. Ладонь ложится на спину, поглаживая, успокаивая, словно в попытке забрать всё, что она успела пережить, пока он валялся без сознания. Постепенно Джил затихает, убаюканная чужим теплом. А Катакури гипнотизируя потолок думает, что иметь младшую сестру, не связанную с Мамочкой, это не так уж и плохо. Когда приходит время снимать бинты с головы, врач предупреждает, что сделал всё возможное, но шрамы останутся. Даже просит не отходящую от брата Дарджилинг покинуть палату, очевидно полагая, что зрелище будет не для детских глаз. Неожиданно просьба воспринимается в штыки, Док плюнув на это дело, принимается сматывать повязки слой за слоем. Здесь нет зеркал, но оно к лучшему. Катакури осторожно ощупывает челюсть, натыкаясь на два уродливых пореза, тянущихся от уголков рта. Судьба — та еще сука. Он восемнадцать лет был уверен, что хуже быть уже не может, но, кажется, вот оно — пробитое дно. Только через несколько минут молчания, он вспоминает, что не один. Джил сидит на стуле у кровати не естественно прямо, стиснув кулаки и не отворачиваясь. Потом спрашивает у врача, чем порезы надо мазать, а тот, опешив от реакции девочки, пустым голосом даёт рекомендации и баночку с горько пахнущей субстанцией. Уже на следующий день Дарджилинг изо всех сил старается сделать все по предписаниям и аккуратно наносит мазь на пострадавшие участки, ни разу не поморщившись. Катакури сжимает её руку в своей, окончательно принимая только в их маленькую семью из двух человек.***
Джил двенадцать, она бегает по острову, словно метеор, подолгу торчит в библиотеке, донимая престарелого смотрителя вопросами. Бантик благополучно исчез, как и щёки с детской неуклюжестью, а Катакури пытается понять, где именно он проебался и в какой момент они начали так редко видеться. Его задания становились всё сложнее, всё дольше. Как-то раз он не появлялся на острове почти пол года, а когда вернулся — на пристани всё также махала рукой отдалённо знакомая фигурка Джил, выросшая почти на голову. В разговоре за кружкой пива, Перосперо случайно обмолвился, что у Компот, кажется, появился первый ухажёр, на что парень поперхнулся, сопоставляя факты. Это и у Джил такая херня будет? Кто-то планирует держать его девочку за руку, разбить ей её доброе сердечко? Да ни за что! Он убьёт любого, кто посмеет сотворить нечто подобное, да и вообще может подарить ей кота, а то и двух, глядишь и не понадобится никого убивать? Правда очень быстро паранойя отпустила. Судя по всему, сестру больше интересовали карты, функционал батометра и названия всех парусов, стоящих на кораблях флота Биг Мам. Джил двенадцать, а значит, пора приносить Мамочке пользу, иначе никак. Её учат рукопашному бою (такого циркового представления Тотлэнд еще не видел), стрелять из пистолета и правильно прокладывать курс. Получается так себе практически всё, кроме навигации, к которой обнаруживается практически природный талант. Катакури ощущает настоящую гордость, когда один из фрегатов Биг Мам совершает пусть и короткое, но настоящее плаванье по картам Дарджилинг. Кажется, один единственный раз они меняются местами, а на пристани ждёт не Джил. Малиновые пончики после — особенно вкусные, а прическу без бантика куда легче ерошить рукой, неторопливо касающейся мягких волос. Увы, хоть немного позволить себе побыть в спокойствии, Катакури не может, буквально на следующий день его направляют в новую Экспедицию, на сей раз — впервые по ту сторону Рэд Лайн, в компании Крекера и Дайфуку. Парадокс в том, что они должны пополнить запас дьявольских фруктов для семьи, а значит как сильно затянется рейд — не известно. Джил встречает эту новость стойко, просит лишь «быть осторожнее и не искать на свою голову приключения больше, чем требуется». В день отправления на пристань высыпает всё многочисленное семейство, на них висит малышня, шмыгая носом и требуя привезти чего-нибудь этакого. Под «этаким» по очень скромным меркам ребятни выступает как минимум парочка гигантов, пяток морских королей, а еще, пожалуйста, десяточку тех огромных насекомых, про которых мы вчера читали в книжке. Дарджилинг не просит ничего, коротко жмёт ладонь Дайфуку, обнимает Крекера, незаметно засовывая тому в карман пачку резинок для волос (а то как свои пучки делать будешь, а?), после чего замирает перед братом. Он выше на добрых пол метра, а то и больше, шрамы и челюсть благополучно скрывает белый шарф. Видит, что мелкая мнется, думает что сказать, не находя нужных слов, так что начинает первым. Просит помочь Перосперо приглядывать за малышней, несёт чепуху про книгу, стоящую у него на полке, которую ей непременно надо бы прочитать для усвоения искусства навигации во время шторма. К концу тирады Джил отмирает и быстро вкладывает в его руку что-то небольшое, при ближайшем рассмотрении оказывающееся Энтернал Посом, на котором знакомым почерком и синей краской выведено большими буквами «Дом». Катакури хочется засмеяться, сказать, что у них на кораблях таких штук с привязкой к Тотлэнду тонна, но вовремя затыкается. — Я буду ждать, — тёплый весенний ветерок раздувает шарф, который она тотчас поправляет. И, чуть погодя, просит наклониться ближе, обнимает за шею крепко-крепко и коротко целует в щёку. Потом долго-долго машет рукой, пока корабль на горизонте не становится размером с переговорный ден-ден муши. Возможно, если бы Катакури знал, что в следующий раз ступит на берег Пирожного Острова лишь через пять лет, они бы прощались дольше…***
Когда из вороньего гнезда доносится желанное «через час причаливаем домой!», всё судно с облегчением выдыхает. Даже Крекер, из которого энтузиазм фонтанировал почти всё время, успел к концу путешествия устать, растерять почти все подсунутые в далеком прошлом резинки и обзавестись шрамом на лице. Про шрамы самого Катакури можно было смело промолчать — он не хотел считать все, что появились за этот период. Если Джил увидит — с неё станется прочесть нудную лекцию об осторожности. Хотя учитывая, что за пять лет они обменялись буквально парой коротких писем, Шарлотта был бы рад и подобному стечению обстоятельств. Едва ступив на твёрдую землю, парень ловит себя на мысли, что среди толпы встречающих пытается разглядеть знакомую яркую копну волос и не находит. Не могла же пропустить, здесь разве что Биг Мам нет, а так вся семья здесь, трясут с Крекера обещанных жуков и прочие диковинки. Внезапно кто-то прыгает на него со спины, обхватывая ногами за пояс и пристраивая голову на плече. Судя по росту и весу — Смузи? — Ка-та-ку-ри, — сердце пропускает удар. В голосе есть что-то похожее, но он ниже, старше, — Знаешь, что, братец? Засранец ты, на пять лет бросить меня одну и сподобиться написать пару записок. Ещё скажи, что Крекер всю бумагу извёл на оригами, а из цивилизаций вы видели исключительно племена, которые кремнем высекают огонь и танцуют в одежде из листьев, поклоняясь ананасам. Пушистые малиновые пряди щекочут ухо, Катакури готов хоть сейчас сознаться, что да, он засранец, такие вот дела и ничего не попишешь. Но тут Дарджилинг приходит в голову, наконец, перестать изображать из себя шимпанзе. И, Господи, лучше бы висела дальше, серьёзно. То, что Катакури видит перед собой немного выше его душевных сил. Раза так в два, а то и в три. Похоже, стоило попросить выслать фотографию и морально подготовиться к тому, что люди меняются с возрастом. Теперь малявка доросла ему до плеча. Мешковатый комбинезон прекрасно сидит на оформившейся фигуре, в ярких глазах пляшут солнечные зайчики, а широкая улыбка забивает последний гвоздь в гроб под названием «малышка Джил». Крекер притаскивается как нельзя кстати. Пока Катакури отходит от метаморфоз, младший шутит, говорит, что всё равно мелочь не догнала его в росте и близко, да и как была соплей, так и осталась, а глаза подводить и он сможет при должной сноровке. Пикируются двое с удовольствием, под конец после сальной шуточки про «наверняка полёгший к ногам дамы ШоколадТаун», Джил даже отвешивает изящный подзатыльник. После весёлого приветственного пира хочется лечь спать минимум на пару лет. Привычные коридоры кажутся непомерно длинными, а все двери — одинаковыми. Благо, свою комнату он находит не к рассвету, а много раньше. Ничего не изменилось, кроме книжной стопки на окне и чужого клетчатого пледа на кровати. Чуть помедлив, Катакури ставит на тумбочку изрисованный синей краской Энтернал с небольшой трещинкой в стекле. Он… Дома? — Они хотели тут всё закрыть чехлами и упаковать в кладовку, — сестрёнка, кажется, научилась ходить бесшумно, нечета топоту раньше. Кровать тихо скрипит под новым весом, а Джил утыкается носом в сгиб чужой руки — но вдруг ты бы вернулся, а здесь ничего нет? Было бы нехорошо. «Здесь была бы ты, этого достаточно» — вслух, правда, мысль не озвучивается. За время путешествия Катакури все больше учился молчать, если особой надобности в разговоре не было. Клетчатый плед оказывается кстати — они предаются блаженному ничего не деланию совсем, как раньше. Он позволяет ей использовать грудную клетку в качестве подушки, а размер ткани в квадратик позволяет спрятаться там вместе. — Эй, расскажи мне всё? И он рассказывает. Про Рыболюдей, про огромные мангровые леса Сабаоди, про причудливые острова, где слоны меньше кошки, а мыши размером с динозавра, про то, как Крекер случайно съел дьявольский фрукт и теперь плавает хуже топора. Сердце Катакури бьётся размеренно, впервые за долгое время, и это успокаивает. Когда первые лучи солнца добираются до окна, оба засыпают. Катакури позже получит выговор за пропуск утреннего собрания, которое он благополучно проспал, купившись на увещевания о том, что звук будильника — это только их коллективная галлюцинация. Вечером того же дня он показывает действие своего дьявольского фрукта как раз с того странного острова, что не в ладах с размерами предметов. Превращение руки в Моти приводит Дарджилинг в натуральнейший восторг. И ей хватает мозгов облизнуть чужие пальцы (глядишь, братец соврал, что это моти и там какая-нибудь глиняная гадость). У Катакури перед глазами летят звёзды, а дышать становится не то, чтобы невозможно, но трудновато. — А ты знаешь, это вкусно! — Джил улыбается, совершенно искренне и не понимая, что не так. — Откуси от Крекера кусочек, он у нас теперь из печенья… — пока девушка смеётся над глухо сказанной шуткой, руке быстро возвращают нормальный вид от греха подальше. Инцидент благополучно забывается одной стороной, которая продолжает, как ни в чем не бывало, воодушевленно вещать про оптимальные курсы для плаванья на ту сторону Гранд Лайн, которые экономят больше трех месяцев, да и вообще Катакури, навигатор у вас так себе, яненачтоненамекаюноберименявследующееплаванье.***
На восемнадцатый день рождения (который должен пройти по-человечески, а не как у него самого) хочется придумать что-то особенное. Не ту мишуру с тортом и свечками — там и Крекер один справится, главное чтобы без абрикосов, на которые у мелкой аллергия. В этот раз праздник совпадает с большим чаепитием Биг Мам, так что Катакури, вступив в должность Министра Муки, занят делами от зари до зари. В назначенный день, однако, Линлин делает ход конём и разом переплёвывает все возможные и невозможные вариации подарков. Еще утром к Дарджилинг приходит одна из душек и до завтрака зовёт в кабинет к Мамочке, говоря, что дело чрезвычайной важности и Биг Мам даже просит отложить первый прием пищи на пол часа (неслыхано!). С основательницей семьи Джил виделась суммарно раз десять за всю жизнь, да на чаепитиях, где индивидуально внимание особо никому не уделялось. Робко постучав в огромные двери, и услышав разрешение войти, девушка не имея ни малейшего понятия о том, что будет дальше, переступила порог. Узнавший об аудиенции случайно, Катакури опаздывает всего на несколько минут. Из кабинета не доносилось ни звука, пока он меряет приемную перед ним медленными шагами. Где-то на трёхсотом счёт сбивается, а в голове поселяется вопрос, не решила ли его дражайшая мать перейти с крокенбушей на человеческое мясо. Впрочем, бисквитная стража вскоре выводит непривычно бледную Дарджилинг наружу, что напрочь рушит теории о каннибализме. — Катакури? — Всё в норме? — её рука в его ладони такая маленькая. Сжать чуть сильнее и послышится хруст костей. — Да… Как тебя зовут? — в глазах застывает немой вопрос, относительно душевного здоровья сестры, которое, кажется немного пошатнулось. — Шарлотта Катакури. Джил, с тобой точно всё… — Приятно познакомиться, Шарлотта Катакури. Меня зовут Шарлотта Дарджилинг. Кажется, теперь у меня прибавилось братьев и сестёр, да? Братик Крекер и сестрёнка Смузи были счастливы. А Катакури самую малость не нравился факт резко прибавившейся родни. Теперь их объединяют не только гены, да? Вечером правда был торт, без абрикосов и со свечками. И счастливая-счастливая Джил, смеющаяся над праздничной песенкой, ухитрившаяся натянуть на голову брата колпак в горошек. Выловить новоявленную дочь семьи Шарлотта в одиночестве было нелегко, но Катакури с задачей справился, даром что ли уже десять лет пират с наградой и розыскной листовкой. — Закрой глаза, — она послушно жмурится, а потом на плечах ощущается нечто тёплое. Шарф? Белый шарф. Точно такой же, какой надет на Катакури и, кажется, это лучше любых длинных поздравлений. Они стоят рядом, около большого зеркала в рост и только сейчас он понимает НАСКОЛЬКО они похожи. Больше, чем он похож хоть с кем-либо из своих братьев или сестёр. Этот шарф Дарджилинг носит постоянно, из-за чего Крекер отпускает ехидные шуточки, что того гляди обзаведется очаровательным дополнительным рядом зубов и в семье будет чуть больше близнецов, чем сейчас. С каждым месяцем Джил хорошеет на глазах, о ней хорошо отзываются капитаны, с которыми она плавает и Катакури бы радоваться, что всё хорошо, но с момента смены фамилии на Шарлотта, её словно у него украли. То тренировка со Смуззи, то Перосперо просит помочь с разбором бумаг, то младшие вечером утащат читать им сказки. Если раньше у девушки во всём Тотлэнде был лишь один родной человек, то теперь их количество внезапно возросло. Делить вещи или людей Катакури не любил ещё с детства.***
Впервые на совместное задание они попадают через пол года — необходимо доставить Биг Мам на переговоры к Белоусу, а чтобы плылось сподручнее — внушительная охрана в виде одного из старших Шарлотта и умелый навигатор бонусом. Вопрос пяти дней, все должно было завершиться быстро и с выгодой для обоих Ёнко. — Не спишь? У меня такой дубак в каюте, можно к тебе? — прекрасный вопрос в четыре часа утра. Тяжёлый вздох — и часть койки становится свободной. Дарджилинг юркает под одеяло, под тёплый бок. — У тебя пятки холодные. Опять босиком шла? — Тебе не идёт играть в мамочку. — О, ты хочешь, чтобы я поиграл в кого-то иного? — уворачиваться от цепких пальцев было бессмысленно. Также, как и выбраться из-под придавившего тебя человека иной весовой категории. Катакури большой. И очень горячий, прямо как котацу зимой. Только котацу не щекочет до слёз под рёбрами, что совершенно не вписывается в образ сурового и грозного. Когда сквозь хрип проскальзывает умоляющее «хватит!», пальцы перестают пересчитывать чужие позвонки. Возможно, пускать её к себе сегодня было ошибкой. Раскрасневшаяся, пытающаяся отдышаться, в одной мать её длинной футболке, которой, кажется, он недосчитался в собственном шкафу когда-то. Это уже слишком. Это не правильно. Это… Взгляд сталкивается с таким же пронзительным и шальным. Что же, о степени своего мудачества Катакури подумает, допустим, завтра. И муки совести туда же, сейчас не приёмные часы. Он наклоняется ближе, оглаживает скулу и, привет-пока крыша, маленькая ладошка ложится аккурат на уродливый шрам на его лице. Она делает это не первый раз, но так нежно, кажется, никогда. Мягкие подушечки ведут от края до края, пальцы путаются в волосах цвета их любимых малиновых пончиков и несильно тянут на себя. В момент касания губ в голове Катакури взрывается сверхновая, рассыпаясь ярким снопом искр где-то на периферии сознания. Она держится отчаянно, не отпуская ни на мгновение. — Эй, тише, — он говорит шёпотом, опаляя ушную раковину, отчего Джил колотит, как в лихорадке, — мы не должны… — Хотя бы сейчас перестань быть правильным. Один чёртов раз Катакури, пожалуйста. И когда он мог ей отказать? Дарджилинг целует плавно, ероша и так беспорядочный ёжик коротких прядей, обнимая за шею и дыша тяжело, словно после кросса. Приказывать Шарлотта Катакури могли единицы, подчинять и вести пока получилось только у неё. Минуты растягиваются патокой, на разговоры больше никто не отвлекается, хотя носителю Моти Моти, но ми только дай изобразить моралиста. Спустя какое-то время Джил затихает в его руках, дыхание выравнивается. Только вот лоб горячий и что-то подсказывает, что его дорогая сестричка спутала озноб и температуру в комнате. Он обязательно проверит это завтра и если она умудрилась простыть… Утром градусник не опускает шарик ртути ниже тридцати восьми с половиной. Джил не просыпается, вяло реагирует на его попытки напоить её жаропонижающим и так и остаётся в постели. Подчинённым тактично скормлена история о том, что в собственной вотчине навигатора барахлит термостат, так что извольте разобраться, а пока пусть здесь болеет. Лихорадка за день не спадает, её трясёт и не ясно как при таком тесном контакте сам Катакури не подцепил эту заразу. Самое паршивое — врача в такое простое предприятие решено было не тащить, надежда оставалась лишь на судового медика Ньюгейта. И эта надежда рушится по швам, когда улыбчивый светловолосый парень бодро подхватывает Джил на руки, не спросив разрешения и забирает на Моби Дика под благовидным предлогом скорейшего излечения. Биг Мам не возражает, «Марко такой хороший мальчик, а ещё у него мифический зоан и он первый помощник Белоуса!». Не хватало, чтобы ей взбрело в голову породниться еще с командой другого Ёнко, явно не через его сестру и через труп потенциального жениха. Фрукт Тори Тори творит настоящие чудеса — когда Катакури наведывается в местный медотсек, Дарджилнг уже не выглядит больной и весело смеётся с «хорошим мальчиком Марко». На тему «хорошести» старпома у старшего Шарлотты своё мнение, которое явно не сочетается с маминым. Бонусом идёт дурацкая привычка Марко щеголять в распахнутой рубахе, а здесь вообще-то дети. О том, что ночью о возрасте Джил думалось в последнюю очередь благополучно забывается. Переговоры проходят в штатном режиме, стороны достигают договорённостей и довольные решают разойтись, пока кому-то не взбрело в голову потребовать больше силой. Провожать их вызывается, кто бы мог подумать, конечно же, Марко, продолжающий сыпать шутками, от которых Дарджилинг в какой-то момент даже начинает икать. Катакури мысленно отрывает чертовой огненной курице (или фениксу, плевать) голову наиболее мучительным образом. Перед трапом корабля Биг Мам, старпом галантно целует Джил руку, вгоняя ту в румянец, а её брата в бешенство. За спиной девушки вырастает красноречиво смотрящая в сторону командира первого дивизиона Белоуса, «гора», благодаря чему Марко брякает сто первое «до свидания, рад был познакомиться» и делегация Мамочки наконец-то отплывает обратно в Тотлэнд.***
Катакури двадцать восемь, он срывается в новую миссию сразу же после возвращения со злополучных переговоров, игнорируя любые попытки поговорить о случившемся. Та слабость должна была по великому замыслу стать единственной, поэтому с каждым днем он закрывается в себе все больше, руки по локоть багрятся кровью, награда за голову растёт, а возвращаться на Пирожный Остров не хочется. Однажды Крекер таки дозванивается до него по ден-ден муши, заявив, что его конечно не касается, но «гребанный же ты идиот, ответь уже сестрёнке Дарджилинг, она скоро превратиться в призрака на своём кофе». Домой Катакури попадает лишь зимой, в пургу из сахарной пудры (придумавший сладкие осадки явно был с проблемами, хотя кто в семье Шарлотта их вообще лишён?). Пристань абсолютно безлюдна, никто не машет ему рукой, не прыгает на руки и не возмущается, где он шлялся так долго. В замке в комнате Джил пусто, на столе слой пыли, словно тут никого не было уже недели три, вещи вывернуты из шкафа, книги в беспорядке. Это настораживает. Он решает продолжить поиски проблемы, хотя бы сбросив тяжёлую стопку карт у себя. Сразу после открытия двери в нос бьёт запах крепкого кофе, подоконник заставлен чашками с чёрной жидкостью, а на его кровати, съёжившись в целом гнезде одеял, спит виновница всех бед. Неспокойно, ресницы постоянно подрагивают, лицо выглядит осунувшимся и слишком бледным, под глазами залегли синяки. Стоит ему сесть на кровать, как девушка дёргается и распахивает глаза, еще не прояснившиеся после кошмара. — Катакури? Это ты или у меня опять галлюцинации? — она протягивает к нему руку, ожидая, что встретит лишь очередной мираж, но нет, пальцы натыкаются на вполне материального человека. В первую секунду Катакури кажется, что она его задушит, хотя с таким набором навыков ведения боя идти только охотится на живность в Лесу Сладостей. На грани, она хватается за него, словно это единственное настоящее, что есть вокруг и когда-либо будет. — Прости, — он, правда, хочет попросить прощения как-нибудь правильно, чтобы не звучало так оборвано и почти по-детски. Катакури вновь двенадцать, его шарахаются как чумного, а малявка не боится и спрашивает про телескоп. В который они потом будут вместе смотреть на звёзды… Первое «правильное» прости вспыхивает коротким прикосновением ко лбу. Потом к уголкам глаз, к скуле, смазано по подбородку и, наконец, к сухим губам. Кажется, Катакури вновь проебался со своим внутренним барометром «плохо-хорошо»… В перерывах между поцелуями, она стаскивает с него тяжёлую кожанку, отбрасывая куда-то в сторону, забираясь на колени и всем своим видом показывая, что отсюда не уйдёт, лишний раз убеждая, что в тот злополучный раз произошедшее не было лихорадочным бредом. Свитер летит вслед за курткой и, твою же мать, какая же его Джил красивая. Даже теперь, похудевшая, с проступающими рёбрами и косточками ключиц. На пробу, Катакури прикусывает нежную кожу плеча, вытаскивая на свет чудесное открытие — стонет она просто на двадцать из десяти. Щёлкает застёжка белья, шуршат штаны и эта одежная симфония тянет на главную награду Гранд-Лайна, если такое вообще существует. Дарджлинг стыдливо прикрывается руками, которые Катакури аккуратно разводит в стороны. — Ты красивая, — чуть шершавые ладони проходятся по плавному изгибу талии, — самая красивая. — Наша семейная черта, знаешь ли. И я не про Шарлотта… — тихо смеётся, прижимаясь всем телом. — Шутишь? — когда Катакури встречается с пронзительным взглядом, полном почти праведного гнева, он понимает, что ничуть. — Ты идиот. Клинический, без шансов, ты знаешь? — она берёт его лицо в свои руки и смотрит прямо в глаза, долго-долго. А потом чуть заметно улыбается и ведёт губами по его шрамам, в перерыве шепча на ухо, что они красивые. Что она их любит и без них Катакури уже не Катакури, а не Катакури ей как-то без надобности. Он тонет в ней, словно в сахарном сиропе, настолько же тягуче и горячо. Сцеловывает каждый сантиметр тела, заставляя порывисто вздыхать и жаться всё теснее, практически срастаясь в единое целое, ловя стоны и шаря руками везде. После первого толчка там уже не сверхновые, там просто рушатся галактики и пусть вселенная подождёт, не до неё сейчас. Он больше не видит в ней малышку Джил, о нет, он видит свою женщину и горе тому несчастному, который даже помыслит в обратном направлении. А Дарджилинг между тем хнычет ему в рот и просит сильнее, быстрее, резче... Когда всё заканчивается, она засыпает у него на груди практически также, как в романах, что частенько забывала на столе в гостиной Компот, а он пару раз брал книжку по глупости, а там оказывались какие-нибудь ужасные девяносто оттенков чёрного или иной бред воспаленных фантазий одиноких дам за сорок. Катакури рассеяно перебирает растрепавшиеся волосы и пока плохо представляет, что им со всем этим делать. Он обязательно придумает, но не сегодня. И, наверное, не завтра. А может и вообще никогда, кому они должны отчитываться, будучи пиратами? Как говорится, йо-хо-хо, дно итак пробито.***
Катакури тридцать восемь, он один из трёх конфетных генералов Биг Мам, человек с наградой, перевалившей за миллиард белли, его именем пугают непослушных детей. Катакури тридцать восемь, он по-прежнему любит пончики с малиной и уже не так сильно ненавидит своё лицо, шрамы на котором никогда не исчезнут. Катакури тридцать восемь, он, кажется, вот-вот проиграет мальчишке в соломенной шляпе. Катакури дома ждёт коробка пончиков и Джил. Он, наконец-то, счастлив.