crimson

Катакури много раз представлял себе, как же именно изволит почить дражайшая мать их многочисленного семейства. Нет, Линлин не жаловалась на здоровье (жаловались остальные, да и то в основном на ментальное, которое ничуть не мешало ей требовать от каждого из отпрысков очередную пачку внуков), но статус Йонко неминуемо ставил её под удар. Конечно, чтобы добраться до Большой Мамочки, неплохо было бы сперва справиться с тремя её генералами, опуская при этом необходимость в общем-то привлечь их внимание, что случалось не часто. Луффи удалось, но в планах Шляпы убийств никогда не наблюдалось, так что после всей заварушки сперва в Тотлэнде, а потом и в Вано, она вернулась домой. Потрепанная, раздосадованная, но вполне живая, даже активно выстраивающая планы мести, будучи опутанная капельницами и мониторами. Детей, правда, видеть Линлин не хотела от слова совсем, разве что иногда звала к себе Перосперо и Компот, подолгу запираясь с ними в комнате. По скромным наблюдениям Катакури, после каждого такого сеанса общения с «матушкой» итак бледный старший брат бледнел совсем уж нездорово, а обычно спокойная и рассудительная Компот дергалась от каждого шороха. О причинах подобного оба говорить отказывались под предлогом того, что врач строго настрого запретил Катакури любого вида перенапряжение. Ладно, если смотреть правде в глаза, то общалась с ними в основном Джил, бдящая его постельный режим и грозящая самостоятельно отправить на второй раунд больничного. Мальчишка в соломенной шляпе отделал его на совесть, последние швы снимали только через полтора месяца после их столкновения, что уж говорить о переломанных ребрах и попранной гордости. Подумать только, проиграть Мугиваре, который больше, чем на десяток лет его младше, впервые с рокового случая на его восемнадцатый день рождения. Катакури бы полагалось впасть в апатичное состояние и развести на этом фоне настоящую трагедию, но что-то не тянуло. Вот совсем ни капельки, даже совсем наоборот. Он ощущал себя… Спокойнее? Умиротворенная улыбка на лице сразу после того, как Монки отправил его в нокаут (или все же он сам поддался соблазну сбросить ношу сильнейшего?) была лучшим доказательством того, что стало легче. Когда Катакури приходит в сознание, то малиновые прядки просто нестерпимо щекочут скулу, а Дарджилинг лежит свернувшись калачиком у него под боком с очередной книжкой по навигации. Правда, увидев, что он очнулся, тут же захлопывает томик и долго-долго смотрит в глаза, не моргая. Надо же, в этот раз мелкая не размазывает сопли на кулак при виде бинтов и капельницы, экий прогресс. — Эй, — он морально готов выслушать от неё тонну ругательств и понести абсолютно любое наказание за то, что вновь заставил её волноваться, хоть и клялся в обратном, — ты дома. Награда за голову Катакури перемахнула отметку миллиард белли, но после этих слов он в принципе не против завязать и остаться дома навсегда. Она конечно ругается, но уже позже, когда стоически поддерживает его не маленькое тело при попытках ходить сперва по комнате, потом по веранде и пляжу. Ругается на него, на Соломенную Шляпу по ден-ден муши, что тот умудрился оставить на поле боя, объясняя это тем, что «Катакури, ты крутой мужик! Смахнемся как-нибудь еще! Ешь побольше мяса и поправляйся скорее!», даже на Марко, как оказалось, ставившего его на ноги первое время, но надолго по туманным причинам задерживаться не пожелавшего. Ну и до кучи конечно на Крекера, вляпавшегося ничуть не меньше и чтобы не загнуться от скуки, ошивающегося у них в гостях через день. Все, кажется, налаживалось, вот только Перосперо становился все мрачнее без каких-либо веских причин. Впрочем, в этот раз Катакури позволяет себе не задумываться хотя бы на время. Ровно до момента, когда необычайно солнечным утром брат не заходит сам и просит Дарджилинг ненадолго их оставить. Обычно язвительный и любящий пошутить, на этот раз Перосперо предельно серьёзен. Напряженную тишину можно резать ножом. — Она умирает, — по ощущениям его окатывают ушатом ледяной воды, не меньше. Старший Шарлотта смотрит куда-то в пространство, словно сам не особо веря в собственные слова, — знаешь только ты и Компот, она не хотела никому говорить. — И давно? — Ей становилось хуже после возвращения из Вано. Показатели падают, врачи уже перепробовали все. По прогнозам она выдержит не больше месяца. Линлин и умирает в принципе до этого не увязывались у Катакури в составе одного предложения. Нет, это вне сомнений должно было когда-нибудь произойти, но вот так вот? Мать всегда выбиралась из любого дерьма, куда хлеще, чем то, в котором побывал он сам, должна была и на этот раз. Молчание вновь затягивается. — Катакури? — голос Перосперо доносится словно сквозь слой ваты, — Она просила, чтобы ты зашёл. — Сейчас? — вопрос скорее риторический, времени итак мало. Брат кивает и выходит ждать на улицу. Катакури успевает переодеться и коротко обнять ничего не понимающую Дарджилинг, прежде чем отправится в Конфетное Шале. По пути они не встречают ни одной душки, Бигмам очевидно совсем ослабела, раз не в состоянии поддерживать даже простейших. Около огромной двери их ждёт Штрейзен, который сразу же уводит Перосперо дальше по коридорам, оставляя министра муки в гордом одиночестве. Подумать, так ему за всю жизнь лишь пару раз было настолько не по себе. Линлин была не самой лучшей матерью, но и явно не самой плохой, любила их как могла, особенно — своих первенцев. Пока она ещё не стала Йонко, команда только-только появилась, а у Катакури не было такого количества братьев и сестер, она даже находила время почитать им на ночь. Всегда говорила, чтобы он не обращал внимания на дразнящихся детей и шёл только вперёд, без оглядки на препятствия. Возможно, будучи ребенком, он даже любил её, называя мамой, а никак не матерью… Тяжелая створка открывается, внутри царит полумрак, рассеиваемый лишь экранами медицинской аппаратуры. Линлин, укрытая одеялом почти по подбородок, дышит тяжело, но все равно поворачивается, пытаясь разглядеть вошедшего. — Это Катакури, — взгляд женщины перестает бегать, а сама она заметно расслабляется. Он подходит ближе, садиться на стул около её постели и совершенно не представляет, что делать дальше. — Я узнала тебя еще до того, как ты пять минут мялся перед дверью, решая войти, — ну да, конечно. Даже в таком состоянии она может использовать волю, кто бы сомневался, — о чем задумался, ма-ма-ма? — Вспоминал, как ты читала нам раньше. — Боже правый, и эта сентиментальная тряпка — мой сын? — она заходится в надсадном кашле, но потом все же расплывается в подобие улыбки, — ладно, твой дражайший брат вовсе решил расплакаться и был уверен, что никто не заметит. — Перосперо? Расплакался? — момент явно не подходящий, но он позволяет себе смешок. -Как дитя. Знаешь, я всегда была уверена, что Роджеру больше повезло, Портагас подавал большие надежды и явно смог бы надрать вам всем задницу. — И что же изменилось? — Мои дети сейчас живы. И, смею предположить, относительно счастливы, — поразительно, но сейчас их разговор отличается от тех, к которым Катакури успел привыкнуть за годы нахождения в команде, — как там, к слову, Дарджилинг? — Перосперо просил пока ей не говорить. — С каких пор ты слушаешь своего брата? В любом случае, думаю она поможет тебе со всем управиться. Штрейзен введёт тебя в курс дела, Компот тоже обещала не бросать вас первое время… Линлин кажется продолжает говорить, но он уже не обращает внимания. — Помочь в чем? — Катакури догадывается, но до последнего надеется, что мать этого не сделает. — А ты всерьез думал, что я могу оставить Тотлэнд кому-то кроме тебя, ма-ма-ма? Не смеши, я люблю всех своих детей одинаково, но вот умом большая часть пошла в своих папаш. — Если я откажусь? — мысль бросить все на того же Перосперо (или Крекера, плевать в общем-то) кажется безумно соблазнительной. — Не откажешься. Это звучит очень двойственно. Как приговор и как… Надежда? На то, что он справится со всей кучей проблем, которые она оставляет. Что Тотлэнд, их огромная семья — все это не канет в небытие. Кроме того, — ЛинЛин надсадно кашляет — остальные не против. И Персперо и Компот отказались в твою пользу. Ну да, традиционно она решает все за своих детей наперед. Даже, черт побери, кто останется у руля после её последнего вздоха. Поразительно, право слово. Все заканчивается спустя неделю, когда их из постели ночью буквально вытаскивает чересчур сосредоточенный Крекер, коротким «Мамы больше нет». Уже через час практически вся их огромная семья собирается около её комнаты, а у Катакури в голове звенящая пустота. Он был уверен, что когда настанет час — он хотя бы немного расстроится. Все таки мать, не очередной дальний родственник, на чьи похороны его и Джил так любили посылать под соусом дипмиссий. Грешно, но чаще вместо скорбных лиц и хвалебных речей, такие поездки запоминались Шарлотте исключительно хорошим сексом. Джил необычайно шёл черный. Слышатся чьи-то рыдания (наверняка кто-то из младших, хотя даже у маминой любимицы Пурин лицо каменное), негромкие вопросы приближенных к семье членов команды в духе «а что дальше-то» и ещё сотни сливающихся в шквал звуков. Почему-то оглушительно громко, но никто из присутствующих не повышает голоса с шёпота. Из этого хаоса его выводит прохладная ладонь Дарджилинг на его собственной. — Отойдем? — звучит не как просьба, так что пока все начинают медленной вереницей заходить в покои Бигмам попрощаться, они отходят в одну из многочисленных ниш в стене коридора. — Ты что-то хотела об… — договорить ему не дают. Джил резко сокращает расстояние и втягивает его в короткий поцелуй. Это позволяет выдохнуть и хоть немного расслабиться. — Извини, это было не ко времени, — она уютно устраивает голову у него на плече и успокаивающе зарывается носом в ткань рубашки, — эй, мне правда жаль. — Я думал об этом моменте последние лет десять. Не то, чтобы это стало неожиданностью. — И всё же? — удивительно, насколько они умудрились научиться понимать друг друга за это время. Нет уж, это один из немногих шансов, данных ему судьбой, которые Катакури не проебал. — Я не уверен, что справлюсь, — малиновые пряди пахнут цитрусовыми и это настоящее спасение в окружающем стойком аромате конфет, — если ты хочешь, то давай просто уедем. Марко говорил, что у них по соседству продается дом и если эта огненная курица не будет к тебе лезть, то мы можем… — Можем что? Стать фермерами и растить помидоры? Заведем лошадь и вечерами будем, как старики, вспоминать былое с Марко? Ты повесишься от такой жизни через пол года. Катакури, очнись. Видишь всех этих людей? — она кивает в сторону посматривающих на них собравшихся — они ждут, что ты скажешь им что-нибудь. Что Тотлэнд не разграбят завтра услышавшие, что Линлин больше нет. Что мы больше никого не потеряем. В конце концов, что семья не распадется. Так что прекрати жевать сопли. От малышки Джил, которой он сам вытирал нос и дул на разбитую коленку, не осталось ровным счетом ничего, кроме любознательности, это точно. Он каждый раз удивляется этому, словно в первый. И, кажется, вновь и вновь пропадает навсегда. — Я не знаю, что сказать, — о, она точно готова ударить его, даром, что бесполезно. — Катакури? — вместо ожидаемого тычка под ребра, он получает пожалуй самые крепкие объятия, на которые его девочка только способна — всё будет хорошо. Стоит Катакури выйти из ниши (Джил предусмотрительно делает вид, что у неё развязался шнурок и задерживается), как шепот замолкает. Все смотрят на него и по ощущениям это хуже отбитых Мугиварой органов. — Я… — Катакури легко мог вогнать в землю несколько сотен солдат Дозора, прочитал огромное количество книг, а вот публичные выступления явно оставались слабым местом, — материнство никогда не было её особым талантом. Я пойму, если кто-то захочет уйти после всего произошедшего, но хочу, чтобы вы знали, что Тотлэнд всегда будет вашим домом. Тишину, возникшую на миг, можно резать ножом. Пока её не нарушает всхлип Ананы, которая выворачивается из рук Смузи и врезается Катакури в колени. К ней моментально присоединяются остальные младшие, а остальных словно отпускает. Крекер хлопает его по плечу, на лице Компот появляется хоть и слабая, но улыбка, а по глазам Перосперо видно, что с того спал многотонный груз. Груз, который теперь лежит на Катакури, но который он, в отличии от Бигмам, явно не будет нести один. Впрочем, об этом он задумается как-нибудь потом, а пока что надо отлепить от себя детей, решить гору накопившихся за времени болезни Линлин вопросов и отменить чертовы конфетные осадки, чтобы было пусто их ненормальному создателю. *** — Ты должен мне сотню! — Что?.. — он проснулся пол минуты назад и все еще плохо понимает происходящее. Джил же, напротив, слишком бодра для столь раннего часа. Приходится подмять её под себя, сгребая в охапку и подождав, пока перестанет дергаться. — Ты либо отпускаешь меня, либо сам читаешь первую страницу газеты, — боже, и из-за этого она лишила его возможности отоспаться в первый за пару недель выходной? Что там, акции их конфетной фабрики на острове Рыболюдей упали? Придурок Акаину подавился печеньем за завтраком и Дозор наконец возглавит кто-то более адекватный? — Галлей-ла… — Да нет же, какого черта ты начал снизу? — воспитательный шлепок по ягодице приносит результаты, а под огромной фотографией улыбающегося лица в соломенной шляпе и со шрамом, значится всего три слова. — И где тут новости? — Ты с ума сошел? Шляпа смог! — Джил таки выбирается из-под прижавшей её руки и яростно тыкает в злосчастную бумагу. — Я знаю. Ты пропустила поток его радости по ден-ден муши вчера вечером, пока отлынивала от работы. Он, кстати, зовет в гости, поедем? Дарджилинг ругается. Потом смеется, заставляя обычного нейтрального к эмоциям главу семьи Шарлотта улыбнуться. Мугивара теперь Король Пиратов, в Тотлэнде весна и зацветает недавно привезенная из Вано сакура. Ему и Джил больше не нужно скрываться, а вся семья скоро вновь соберется на первый день рождения дочки Крекера. Всё в самом деле было хорошо.