***
Всë прошло если и не отлично, то хорошо. На обратном пути Сал жаловался, что ему было слишком нервно, но каким-то образом доктор внушил ощущение крепкой безопасной стены, за которую можно спрятаться, если возникнет непредвиденная ситуация. И говорить было достаточно легко. Про препараты и тесты тоже было много болтовни, однако Сал едва о них заикнулся. Ларри тоже много о чëм спрашивал уже сам Гордон. Выглядел психиатр действительно хорошо, при этом не было ощущения, что он высокомерный умный богач, как, например, Уильям Фелпс, а напоминал доброго уютного соседа, который каждое утро приветствовал хорошими новостями. Почему-то Ларри подумал, что у него есть любимая маленькая собачка с кучей игрушек, а в определённый момент разговора общаться с ним стало так же легко, как с Кенни. Не было ни осуждений за внешний вид, ни упрëков во взгляде, иногда проскакивали шутки про «буйных пациентов», но не злобные и насмехающиеся, а больше житейские. В итоге Ларри смог хорошо разговориться и пересказал всë, что знал про Сала, включая случай с Дианой Фишер. Гордон посмотрел на него задумчиво, а потом сообщил, что свяжется с местной психиатрической лечебницей и узнает подробности. Про Сала пока никаких прогнозов не давал. Этому факту Ларри расстроился, но понимал, что всë не так просто, как кажется на первый взгляд. Потребуется куча времени, если не вся жизнь, чтобы Сал мог чувствовать себя нормально. Жизнь в Нокфелле продолжалась своим чередом. Ларри ждал свой день рождения, который будет уже семнадцатого августа, и задумывался над тем, что делать дальше. В ближайшее время он вряд ли вернëтся на гоночную трассу. Но деньги откуда-то нужно было доставать. Ответ замелькал в телевизоре вместе с новой яркой рекламой Трэвиса, который приглашал на работу разнорабочих. Ларри решил, что это будет подходящим местом, чтобы не обрывать связи с друзьями-райдерами. Семнадцатого августа Эшли решила закатить огромную вечеринку. — Мы будем танцевать! Мы будем зажигать! Мы будем поповëртками! Мы будем рукошлëпками! — она прибежала в квартиру Ларри с целым семейным хором в составе Филлипа и Соды. Маленькая девочка стала гораздо веселее в последние дни. — Мы поздравить Ларри, хорошо? — Фил был очень высоким для Соды, поэтому та, сидя у него на плечах, постоянно дëргала его за голубые волосы в разные стороны. — Ай! Хватит, врединка! — Что за кипишь? — Сал вышел из спальни сгорбленной шаркающей черепахой в тапочках и длинной футболке, которую он недавно купил. — О, привет. Он поздоровался со всеми, едва махнув рукой. В последнюю неделю Сал часто подолгу спал. — Дядя Савви! — крикнула Сода и подпрыгнула так, что Филлип пошатнулся, угрожая упасть. Если бы Ларри и Эшли не подхватили его, из-за грохота могли проснуться все апартаменты Кэмпбелл. — Эш, сними уже еë с Эйфелевой башни! — испуганно смотрел Ларри на Соду. — Хэй! Не надо меня так называть! — надменно прокомментировал Фил. — Я сам снять! Он с несвойственной ему осторожностью поставил девочку ножками на пол. Эшли готова была визгнуть, но лишь невнятно прогудела через нос. — Так, сегодня у нас будет вечеринка! — подмигнула она всем, включая Салу, который умудрился уснуть стоя, запрокинув голову. — Ларри, ты должен попробовать торт! Я сделала его по особому рецепту, — Эшли так широко открыла зелëные глаза, что Ларри увидел в них отражение. — Что ещë за особый рецепт… — недоверчиво покосился он на Филлипа. Тот играл с Содой в подъëмный кран: поднимал за руки почти до потолка и опускал. — Мне Миша прислал, — от сильной улыбки у Эшли порозовели щëки. — Вообще, он хотел сам приехать, но тут такое дело, — она глянула на Сала, — я ему написала, чтобы он прислал открытку на почту или какие-нибудь подарки. — А он не обиделся, что не смог приехать? — удивился Ларри. — О-хо, ты что, — дурачилась подруга, — волнуешься за него? — Конечно, мы же друзья, вроде. — А. Это был самый короткий ответ, который Ларри слышал от Эшли вообще когда-либо. Праздник планировался в шесть вечера. Ларри решил не звать студенток, а провести его в компании Эшли с Филлипом и Содой, Сала и Тодда, поэтому масштабной тусовки, как хотела подруга, не будет. Но все только обрадовались. Друзья сидели в освещëнной искусственными свечами гостиной квартиры Эш, расположившись на подушках на полу вокруг невысокого кофейного столика с тортом. Отдалëнно из спальни играла танцевальная музыка, которая разбавляла фон звонких тарелок и радостных возгласов. — С днëм рождения, у-у-у!!! — все хлопали в ладоши и дожидались, пока Ларри загадает желание и задует на торте свечу с цифрой «23». Теперь в комнате стало ещë темнее, но на стенах зажглись разноцветные гирлянды. Свет плавно перетекал по стенам, чему Сода никак не могла нарадоваться. — Это был такой адский год, я думал, что умру, — сказал Джонсон, отрезая себе кусок торта. — Сначала этот переезд из-за родителей, потом хрень какая-то на гонках, потом Сал придурок… — Эй, — возмутился названный. — Ещë отец… все отцы! Этот дурдом с судом, — Ларри откусил кусок фруктового торта с невероятно вкусным кисловато-сладким слоем коржа и ненадолго прикрыл глаза от удовольствия. — Ммм, про что я там говорил? — Про то, как ты распутывал себя сам и умудрялся распутывать других, — подхватил Тодд. — Эшли, невероятно вкусно вышло. — Спасибо, это всë Михаэль. Я ему расписывала каждый свой шаг, пока готовила, — улыбнулась она, вытирая со своего лица остатки крема. — Миха… а, ты переписываешься с ним, я вспомнил, — кивнул Тодд. — Ха, он не лучше меня, — хоть Фил и возмутился, но больше отвлекался на веселье с Содой, которая изображала ему животных, а он пытался их угадать. — Это павлин, девочка! — Ничего не понимаю, — Сал тыкал чайной ложкой в кусок торта и глядел на тарелку. — У меня просьба. Расскажете мне потом, что произошло? — Двигатель в груди закончил срок эксплуатации, — отложил пустое блюдце Ларри. Он глянул на вопрошающего взглядом Сала и, вздохнув, продолжил: — Короче, башка твоя сбрендила из-за херни вот здесь, — он аккуратно ткнул пальцем в грудь Фишера. — Но Сал же не выбросил голову, — с ложкой во рту произнесла Эш. — Ага, — с сарказмом и иронией кивнул Ларри. — Кое-что его голова всë-таки выбросила! — Не думаю, что стоит поднимать эту тему, — вклинился Тодд. Во входную дверь раздался звонок. Эшли побежала открывать. — Ларри, Сал, подойдите тоже — это почта, — позвала она через минуту. Парни взяли конверты. Ларри пришла посылка из Нью-Йорка — очевидно, подарок Михаэля. — Он достал новую футболку с автографом Sanitys Fall! — вскрыв коробку, Ларри с чувством восхищения поднял чëрную футболку с белым логотипом музыкальной группы. — И Моторхед, охренеть! Тут даже диски есть! Он все альбомы скупил, что ли? — Там письмо есть? Письмо! — Эшли радовалась не меньше Ларри, вместе с ним вскидывая руки. — Да-да-да, я никогда не получал посылки по переписке! — Ларри не мог сдержать улыбку до ушей. — Так, погоди, я ищу… — Давай!!! — Погоди, почти нашëл… Ага! — Разворачива-а-ай! — Сейчас-сейчас! — откашлялся Ларри, с шелестом разворачивая записку, сел поудобнее на подушке и глянул на бумажку, исписанную почти печатным почерком. — Привет, я надеюсь, что ты рад моему подарку, — начал читать он вслух. — Я хотел прислать больше, но не успел бы. Может, в следующий раз. Поздравляю с днëм рождения. Теперь мы, кажется, одногодки. Надеюсь, что ты самый счастливый человек на планете. Михаэль, — закончил на выдохе Ларри. — А-а-ы, прикольно, — расплылся он. — Общаетесь уже переписками, п-ха, — улыбнулся Тодд. — Аж навеяло школьными деньками с Нилом. — У-у, Тодд, ты никогда не рассказывал, кстати, мне очень-очень интересно! — Эшли потрясла его за плечо. Пока Эш и Тодд предавались воспоминаниям, а Филлип и Сода потом к ним присоединились, Ларри закинул все подарки в коробку и глянул на притихшего в сторонке Сала. Тот усердно вглядывался в какую-то важную бумагу, но по виду стало ясно, что он не понимал, о чëм шла речь в письме. — А, Ларри? — Сал среагировал на него, когда тот подсел ближе. — Не хотел мешать. — Ты не мешаешь, — сказал Ларри. — Что у тебя? — Вот пытаюсь понять, — прогудел Сал. — Это письмо от Сандерсона, но я не понимаю, причëм тут какой-то контракт. Здесь написано: «Уведомление о последней выплате с продаж и обнуление контракта с лейблом по инициативе Христофора Николаса Джоуи». Ларри догадался, о чëм шла речь. Но одного не понимал: почему СиДжей так легко рвал связи? Из-за этого Ларри в мыслях злился на него. — Слушай, давай ты мне потом скажешь, — в итоге предложил Сал. — Я всë равно не хочу сейчас разбираться, что за лейбл и кто этот Христофор. Я ведь в группе раньше состоял, как теперь понимаю. — Да, вы даже выступали на концерте в Нью-Йорке, — кивнул без улыбки Ларри. — Ого, я этого совершенно не помню, — ошеломлëнно глянул на него Сал, выпучив голубые глаза. — Звучит, как безумие! — На самом деле ты почти сразу забыл весь концерт, — Ларри прислонился спиной к дивану. Сал промолчал. — Это невероятно тяжело, — через минуту сказал он. — Да, я знаю. — У тебя не осталось какой-нибудь записи группы? — глядя в пол, спросил Сал. Ларри с упором посмотрел на веселящуюся Эшли. Та, заметив пристальный взгляд, обернулась на парней и вопросительно подняла бровь. — Как насчëт вечера ностальгии по Крутым Калекам? — поднялся с пола Ларри. Эшли тоже всë прекрасно поняла и моментально вскочила с места. — Вечер альтернативного рока!!! — крикнула с улыбкой она. — Сейчас достану диск! — Всего один альбом? — поднялся следом Сал. — Да, — выдохнул Ларри. — Не густо, — Сал потянулся с зевком. — Ладно, послушаю, насколько я там лажаю на электрухе. Когда Сал отошëл, Ларри заметил на полу ещë одно письмо. Оно было запечатано. От Генри Фишера.***
В доме Фишеров ярко горел свет только в гостиной. Все комнаты были закрыты, кроме родительской спальни, да и в ней редко кто появлялся. Целый гараж пустовал без единой машины или мотоцикла. Тишину нарушал звук работающего телевизора и мяукающий в углу дивана здоровенный рыжий кот. Кто-то вечером постучался в дверь. Хозяин дома нехотя встал с любимого кресла, которое пришлось развернуть, чтобы удобнее было смотреть телевизор с котом. По пути надел тапочки и неспешно направился в коридор. — Здравствуйте, Генри, — за порогом оказался Ларри в прозрачном дождевике. В руке он держал плотный чëрный пакет. На улице лил дождь. — Ларри, заходи внутрь, — приглашал Генри. — Я пришëл отдать вам ваши воспоминания, — Ларри протянул пакет за порог дома, но заходить не стал. — Вы же просили Сала вернуть их. Зачем? Чтобы он тоже к вам вернулся, раз вы его выследили в апартаментах? Хозяин дома молча взял чëрный мокрый пакет. — И к Эвелин вы меня ещё в больнице отправляли, хотя знали, что она мне ничего не скажет, как и в тот раз, после аварии, — продолжал говорить Ларри. Шум ливня нисколько не перебивал его голос. — Вы ведь будете делать всë, чтобы никто не узнал правду. Но не про Сала. А про Диану. — Ты смотрел кассеты, Ларри? — Нет, но я узнал, что на них то, чего Салу видеть не стоит, — поник головой Джонсон. — Мне правда жаль, что всë так произошло. — Жаль, что не глянул. Некоторые вопросы могут остаться без ответа. Но спасибо за сочувствие, — хриплым голосом ответил Генри. — И ещё, Ларри, не обижайся на меня из-за Лизы. — Вы не виноваты, в этом уж точно. Вас тоже можно понять. До свидания, Генри. Больше ни Ларри, ни Сал в этом доме не появлялись.***
Кассеты
Первая — Запись идëт? Запись идëт. Диана, давай, зацени новую камеру! Я еле откопал, она такая здоровенная! — Генри, потом, я сейчас себя чувствую так себе. Диана выглядела очень молодо. Длинные блондинистые волосы обрамляли еë светлое округлое лицо с ясными голубыми глазами. Сала тогда ещë не было даже в планах. Она мило улыбалась в трясущуюся камеру, но вид у неë был сам не свой. — Дурак, не так близко! — шутливо оттолкнула Диана Генри — тот был оператором — и присела на старый стул возле частного дома. На улице было лето. — Что такое? — голос Генри зазвучал отдалëнно. — Не знаю. Ты когда-нибудь испытывал это странное ощущение, будто выпал из тела? — Нет. Может, к врачу? — беспокоился за кадром Генри. — Вдруг простуда. — Простуда, серьëзно? Да хватит снимать меня, — захихикала она. — Я с этого ракурса всегда по-дурацки на фотках выгляжу. — Ой, извини меня, — Генри повернул камеру к себе лицом. Выглядел он тоже молодо: синие волосы немного вились и были едва ниже подбородка по длине. На лице — ни усов, ни бороды. Он глупо уставился серо-голубыми глазами в объектив и ворчливо нажимал все кнопки. — Мне потом покажи только, — фоном смеялась Диана. — Интересно, как я выгляжу со стороны в таком состоянии. — Как солнышко, — улыбнулся ей за кадр Генри. — Только грустное. — Я тебя ненавижу, хватит быть таким милым. Дуй ко мне. — Погоди, я не разобрался, как выклю… Кадр прервался недолгим шипением, но снова появилась картинка. На этот раз внутри старого дома Генри. — Ты из-за чего-то перенервничала? — говорила девушка с чëрным каре и сильно асимметричным лицом. Это была юная Эвелин. Она говорила с сестрой. — Нет, я же говорю, что это что-то странное, — отвечала ей Диана с лëгкой улыбкой. — Слушай, я отойду на кухню, хочу пить до ужаса, — она глянула в камеру. — Боже, ты теперь каждый чих мой снимать будешь, Генри? — Хочу запечатлеть тебя молодой и красивой, — улыбчиво говорил за камерой Генри. — Слушай, ты… За собой следи, не я облысею первой к старости! — Диана указала на него, вторую руку поставив на бок. — А кто сказал, что я собираюсь лысеть? — возмутился Генри. — У меня будет прекрасная шевелюра. — Уверена, ты будешь ворчливым стариком, — сказала и отошла Диана. — Эв, ну скажи ему! Я же всегда угадываю, ты сама говорила! — крикнула она с кухни. Эвелин посмотрела чуть выше камеры. — Так, с ней всë будет нормально? — осторожно спросил еë Генри. — У неë с подросткового возраста бывали признаки деперсонализации, — ответила Эвелин. — Я запишу еë к знакомому психиатру. — Ого, это так серьëзно? — Диана вылезла в дверной проëм. — Смотри, ты напугала моего будущего мужа, что ты наделала? Генри, — покосилась на него Диана, на секунду всосав губу, — не делай такое лицо, я же не умираю. — Я бы не делал, но… — Бла-бла-бла, — Диана передразнивала вместе с пародийно говорящей рукой, — пошли, покатаешь меня на мотоцикле до магазина. Вторая — А вот и маленький Салли, посмотрите, какой кроха, такой мелкий, как футбольный мяч, только пинать нельзя, — Диана снимала Сала, которому было от силы года два-три. Он сидел в огромном подгузнике на полу. На голове Сала была парочка маленьких хвостиков. — Салли, кто любит мамочку? — Я! — Какой ты молодец. А папу любишь? — Да! — Сал ладошками ударил по полу. — А кого больше, маму или папу? Вместо ответа Сал упал на спину и громко заплакал. Диана повернула камеру на себя и посмотрела в кадр с кислой миной. — Сказочный ребëнок, — на момент еë глаза странно задëргались, а потом она глянула вниз на кричащего Сала и тихо произнесла: — Салли, ух, точно, тебя зовут Салли, — Диана вновь глянула в камеру. — А чего он орëт? — Он что, упал?! — напуганный голос Генри за кадром заставил Диану вытянуть лицо с дурацкой подавленной улыбкой. — А нет, опять орëт от нефиг делать. Твоя мать бестолковая, зачем тебе эти банты? — Генри! — Диана! Камера выключилась. — У Дианы бывали случаи потери кратковременной памяти, — звучал голос Эвелин без картинки. — Мы пока ещë не диагностировали у неë шизофрению, но есть симптомы. Следи внимательнее, Генри. Она может быть очень впечатлительной. Третья Генри стал оператором. Он открыл дверь в комнату Салли, где сидела Диана и рассказывала что-то сыну. Салу лет пять. — Дориан Грэй был не просто старым, он был бессмертным, — рассказывала таинственным голосом Диана. — Дориан был юным и красивым, но прожил целые три сотни лет! А всë из-за его портрета, что хранил память о годах. Да-да, Салли, портрет старел вместо Дориана. На портрете уже был скелет. Но Дориану нельзя было на него смотреть. Хочешь знать, почему? Сал, не отрывая заколдованного взгляда, кивнул. — Потому что если бы Дориан посмотрел на свой портрет… то превратился бы в ходячий скелет, муа-ха-ха!!! — на последней фразе Диана так резко дëрнулась, что Сал вскрикнул, а потом засмеялся, когда та стала щекотать его. — Теперь ты зомби, Салли! — Сама запрещаешь, а потом вот это, — прервал чужой смех Генри. — А ещë в этом рассказе всë было не так! — Папа опять испортил веселье, как всегда, — Диана надуто глянула на мужа. — Ладно, Салли, пошли ужинать. Четвëртая Это была кассета с завещанием. Оно было сделано из вырезанных частей плëнки предыдущих и некоторых следующих кассет. Генри сильно постарался исказить воспоминания — кассета предназначалась исключительно для Сала. Диана тоже сознательно участвовала. Пятая Генри снова делал запись от первого лица. Он возвращался домой с новой работы и сам себе рассказывал, как провëл день. Сал был с ним — захотел посмотреть, где работал папа. Сын часто мелькал в кадре. Он был уже достаточно умным ребëнком и вот-вот недавно пошëл в начальную школу. Генри, не прекращая съëмку, отправил Сала в его комнату и запер там. Диана не встретила их. — Солнце? Ты опять в страшилки играешь? — Генри снимал Диану на закате, когда в дом лился одинокий оранжевый свет. Жена нашлась за диваном и сидела, шатаясь, в углу. — Ты чего делаешь? В кадр рядом с Дианой попали бумаги. На них и на обоях у самого пола были разрисованы неровные разноцветные круги. Цветные карандаши жена, вероятно, взяла из комнаты Сала. — Я слышу, они мне говорят, что я делаю что-то неправильно, я не так воспитываю сына, я плохая мать, Генри, ужасная мать. Ужасная мать. Ужасная мать. — Ты чего, никто такого тебе не говорит, — Генри отложил камеру в сторону. В кадре остались лишь движущиеся по оранжевой стене тени. — Иди, я тебя обниму. — Салли не узнает? — Нет, я сказал ему делать уроки и закрыл комнату, как всегда, — тихим голосом говорил за кадром Генри. — Скажи, ты помнишь, зачем рисовала эти круги? — Я нарисовала их для себя. Если я снова случайно перепутаю дом, то найду эти лица и пойму, что я в правильном месте. Скажи, они похожи на Салли? — Э-э-э… — тень Генри едва шевельнулась. — Ладно, я для себя это сделала. — Незнакомцы не сильно ругались? — Я сказала, что потеряла собаку и подумала, что она убежала в их дом. — Хорошо. Завтра сходим к врачу, а Салли я оставлю с твоей матерью. Шестая — Сал, я должен сказать тебе, что твоя мама ненадолго… заболела, — пояснял сыну Генри. Звучал он совсем не убедительно. — Зачем ты меня снимаешь, пап? — Хочу маме показать в больнице. Улыбнëшься? Сал мило улыбнулся в камеру. Кадр оборвался. Следующая запись началась в больнице. Это было психиатрическое отделение. Диана, заметно исхудавшая, сидела на скамейке в общем фойе рядом с входом в детское крыло и разглядывала распечатанную фотографию. — Он так быстро растëт, но я так плохо это помню, — Диана улыбнулась в кадр похожей улыбкой, как у Сала. — Мой Салли, ты такой милый, я хочу поскорее к тебе вернуться, как только выздоровею. — Что с твоим «туберкулëзом»? — за кадром спросил Генри. — Разве мы уже не записали? — не поняла Диана. — Слушай, гони камеру, я тоже хочу запоминать моменты. — Ладно. Я должен поговорить с твоим лечащим врачом, — Генри отдал камеру жене. Та делала очень сильный фокус на его уходящей заднице. — Салли… Салли, я так скучаю, как давно тебя не видела, — твердила за кадром Диана. Седьмая — У Дианы начались проблемы с самоидентификацией, — говорил голос Эвелин без картинки. Запись была сделана скрытно, поэтому слышались помехи и шорох одежды. — Появились слуховые галлюцинации, которые мешают жить, также участились случаи потери кратковременной памяти, стали происходить выпадения из реальности. Она начала видеть себя чаще кем-то ещë, но не самой собой… Запись резко оборвалась. — У Эвелин такие классные волосы. Почему у неë всë получается, а у меня — нет? — спрашивала Диана. Еë не было видно в кадре. Картинка представляла собой статичный фон с видом на окно, через которое виднелось кладбище на рассвете. — Генри, мой сын… — Салли. — Да, точно. Ещë сегодня какой-то важный день… я забыла. Всë из головы вывалилось. На минуту повисло молчание. — Генри, как выглядит мой сын? — прозвучал тихий вопрос от Дианы. Восьмая — Запись делает Эвелин Денлон. Сегодня двенадцатое июля тысяча девятьсот девяносто шестого года. Время — два часа четырнадцать минут, день. Пациент — Сал Фишер. Возраст пациента — шестнадцать лет. Запись для Генри Фишера по его же требованию. Камера явно была другой, более современной на тогдашний день. В кадре виднелась лишь синеволосая макушка шестнадцатилетнего Сала. Эвелин была видна наполовину и не скрывала лицо. — Ты пришëл от Генри, Сал? — Нет. От мамы. — Где твоя мама? — Эвелин делала пометки после каждого вопроса. — Теперь она приходит ко мне. Я помог ей выбраться. — Ты пытался сжечь надгробие? — Нет. Я хотел, но потом перетащил его на папином мотоцикле, раздолбал и уехал. Так маме проще меня найти. Она говорит, что любит меня. Вы на неë похожи. — Твоя мама разве не блондинка? — Эвелин намеренно покрутила чёрный локон. — Да… Нет. Не помню. — Почему ты захотел разрушить могилу? — Чтобы мама пришла. Она говорит, что любит меня. — А ты кого-то? — Да, один парень в коляске. Он очень похож на маму. Мы год знакомы примерно. — Разве он не блондин? — Нет… Да. Не знаю. Эвелин ненадолго прервала поток вопросов, чтобы снова сделать записи. — На кого похожа твоя мама: на брюнетку или блондинку, Салли? Сал ничего не ответил. Обрыв кадра. — Раньше Христофор был постояльцем у знакомого психиатра в детском отделении, — пояснила перед камерой Эвелин. Сала в кадре уже не было. Кабинет оказался пустой. — Очень советую рассказать ему про Сала. Я думаю, что у твоего сына сильная фиксация. Каким-то образом он спроецировал образ Дианы на него. — Это же мальчишка с инвалидностью? Сал часто с ним таскается в последнее время, — голос Генри заметно снизился. Сам он был за кадром. — Про Сала вообще никому не надо знать. Я и так еле избавил его от проблем после того случая с Дианой. А этот Христофор может всë ему разболтать. Они стали хорошими друзьями — пускай так и остаётся. — Ты вбросил собственному сыну в голову искажëнные воспоминания о родной матери, Генри, — Эвелин заметно хмурилась. — Если у Сала такая же болезнь… — У него не будет такая же болезнь! — Ты не сможешь предсказывать за него. Я понимаю, что это тяжело принять, но ты сам всë слышал. А вот эти записи зачем ещë делать? — Эвелин указала пальцем в камеру. — У тебя паранойя до сих пор не отошла. — На случай, если придëтся разбираться в суде, — ворчал за кадром Генри. — Это необходимость. — Хорошо. Твой родной сын взял у тебя мотоцикл без спроса и посреди ночи вырыл целую могильную плиту, чтобы разбить её. Как ты это объяснишь? — Я уже обговорил всë с редакцией газеты. Сенсации они не дождутся, — недовольно бурчал Генри, намеренно игнорируя предупреждение Эвелин. Снова обрыв кадра. Запись с камеры видеонаблюдения была изъята из полицейского участка. Авария на мотоцикле, дым от которого заполонил почти весь обзор. Кадр резко сменился на вид из больницы. Впереди мелькал вздымающийся белый халат врача, идущего быстрой походкой по коридору. — Определись уже, Генри! — Эвелин звучала злобно. — Ты знаешь, насколько испортишь ему жизнь, если соврёшь?! Он и так чуть не умер! — Главное, что теперь Сал забыл свой кошмар, — испуганно твердил за кадром Генри. Девятая Это была запись звонка в полицию осенью 1990 года. О ней в архивах остались лишь упоминания. Оператор: «Девять один один, пожалуйста, назовите адрес». Неизвестная: «Алло! Пэрэдайз Хиллс, но это не у меня, а соседей Фишеров. Дом восемь. Я сейчас в гостях». Оператор: «Что случилось?» Неизвестная: «Вы не слышите детский крик?» Оператор: «Очень слабо. Вам нужна скорая?» Неизвестная: «Д-да, кажется… (неразборчиво)» Оператор: «Алло?» Оператор: «Вы меня слышите?» Оператор: «Как вас зовут?» Сэнди: «Сэнди. Сэнди Сандерсон». Оператор: «Сэнди, что произошло?» Сэнди: «Я не уверена, что увидела правильно, но какая-то женщина разбила окно в доме и залезла внутрь. А дальше — много детских криков». Оператор: «Вы знаете эту женщину?» Сэнди: «Нет… Или да. Знаете, она похожа на мою знакомую, Диану Фишер. Но у этой чëрные волосы». Оператор: «Я вызвала патруль. Опишите, пожалуйста, что вы видели и слышали». Сэнди: «Женщина с чëрными волосами и в белой сорочке. Ещё руки чëрные. Она разбила окно, а дальше ничего не было видно, а слышно только крики ребëнка о помощи и грохот в доме. Господи, мне нужно что-то сделать?» Оператор: «Нет, оставайтесь в безопасном месте. В том доме ещë кто-то живëт?» Сэнди: «Да, Генри Фишер, но он, наверное, на работе… О боже!!!» Оператор: «Что случилось?» Сэнди: «Она выглянула в окно! У неë всë лицо в чëм-то! Похоже на кровь!» Оператор: «Она вам угрожает?» Сэнди: «Я не думаю, она просто смотрит из окна на луну… Но я не слышу, как кричит ребëнок, мне страшно!» Оператор: «Полиция скоро будет». Сэнди: «Да, я слышу звук сирены…» Оператор: «Вам будет оказана психологическая помощь, Сэнди». Сэнди: «Огромное спасибо». На экране появилось фото заголовка газеты. Часть картинки была размыта. Автор статьи: Терренс Эддисон. «ОБЕЗУМЕВШАЯ МАТЬ РАЗОДРАЛА ТРУП И ВЫМАЗАЛА ЕГО КРОВЬЮ ВОЛОСЫ, ЧТОБЫ НАВЕСТИТЬ СЫНА, КОТОРОГО НЕ СМОГЛА ВСПОМНИТЬ» «Генри Фишер не даëт никаких комментариев. Сал Фишер — так зовут пострадавшего десятилетнего мальчика, который из-за пережитого кошмара потерял память. Психиатры предсказывают необратимые последствия для его психики. Этой ночью в психиатрической больнице, расположенной на конце улицы Дарк стрит, произошёл настоящий фильм ужасов. Одна из пациенток сбежала через пристроенный морг самым безумным образом — притворилась мёртвой и воскресла. Очевидцы, видевшие странную женщину на улице, рассказывали, что она вела себя пугающе, но больше напоминала массовку монстров из фильма ужасов. Никто не поверил, что кровь настоящая. Женщина держала перед собой камеру. Немногие люди, находившиеся в тот момент на улице, подумали, что она снимала артхаусный фильм, поэтому не последовало никакой реакции. В итоге пострадал несчастный ребёнок. Удивительно, что Сал Фишер остался без физических травм, в отличие от матери, которая была вся утыкана стеклянными осколками. Мнения экспертизы расходятся. Одни говорят, что ребёнок не смог бы нанести столько увечий, а психически больная женщина сама порезалась, пытаясь проникнуть в дом. Другие утверждают обратное. Самое ужасное во всей этой истории: Диана Фишер умерла на следующий день после случившегося. Причина: остановка дыхания после сильного повреждения осколками стекла. Никто не знает, помнила ли она своего сына в момент смерти, но стены её больничной палаты исписаны фразой «Салли, я люблю тебя».