Я, правда, не надеялся, что Вы мне ответите в пять часов утра.
— Конец недели, надо разгрести все долги, чтобы нормально отдохнуть, — снисходительно пожал плечами. — Даже если приходится жертвовать сном. — Но Вы выглядите как обычно. Не в первый раз такое? — Регулярно, несколько раз в месяц, на протяжении многих лет, — улыбнулся одними губами, смотря куда-то за спину Ацуши невидящим взглядом. — Но чаще всего я, естественно, сплю ночью. Ну или уже ближе к утру, так что не переживай, я в порядке, — посмотрел на обеспокоенно нахмуренного юношу и весело подмигнул ему. Тот робко улыбнулся. — Кстати, а как я обычно выгляжу? Ацуши сначала не понял, выпучил глаза, хотел что-то сказать, но потом: — А-а-а… Ну… Эм… Свежо? — он сам был неуверен в том, что говорил и что вообще надо говорить. — Мне почти двадцать три, я ещё в рассвете сил, — фыркнул Накахара, закатывая глаза. — Давай ещё раз. — А что Вы хотите услышать? — Неотразимо, ослепительно, отлично, неподражаемо, — Чуя с важностью и со всей серьёзностью стал загибать пальцы, в то время как Ацуши, застывший, прыснул со смеху и прикрыл лицо рукой, скрывая веселье. — Привлекательно… очень привлекательно, а также чертовски обворожительно. А что, нет? — вроде как, он возмущался, но уголки его губ подрагивали, Чуя безуспешно подавлял улыбку. — Да-да, именно так. Я просто не успел всё это сказать, Вы меня опередили, Накахара-сан. — Неужели, Накаджима-сан? Я подумал, что Ваше «свежо» будет единственным скромным определением в мой адрес. Но я рад, что Вы всё же думаете обо мне более обширно, Накаджима-сан, — он явно дурачился и на интересное сочетание улыбки и непонимания ответил очень красноречивым взглядом, сопроводив это разведёнными ладонями, «вот так вот». — Намного обширнее, — глаза будто выражали что-то отдельное от произносимых слов, — знаете, есть же много других слов, которые можно сказать насчёт Вас. — Я весь внимание, Накаджима-сан, — подобрался ближе, про себя думая: «ну давай же, это слишком серьёзно». — Умный, ответственный, начитанный, понимающий, — ацушины руки немного дрожали, когда загибались на манер близко сидящего Накахары, и его щёки краснели, но он говорил, ни капли не сомневаясь в своих словах, — интересный, очень интересный, и искренний… Чуя-сан, — с трудом выдохнул, не выдавил, но выдохнул, и всё это время не переставал улыбаться и смотреть на того, чья улыбка потеплела на несколько градусов. — Я ждал, когда ты наконец скажешь «Чуя», Ацуши… и всё прослушал, повтори ещё раз, пожалуйста, — он рассмеялся, безнадёжно хлопая себя по лбу, пока Накаджима не понимал, как так можно. — Одноразовая акция, лимит исчерпан, — и всё-таки смеялся вместе с ним. — Вы ведь вернёте резинки? — А ты уговори меня. Ацуши прищурился, раздражённо вздыхая. — А не то украдёте? — А не то заплету тебе косу и буду дёргать всякий раз, когда ты говоришь «Вы», — фыркнул Чуя, раскручивая на пальце резинку с бедным крольчонком. Пробегал глазами по телу парнишки, немного улыбнулся: Ацуши жмурился как котёнок, когда просветы между листьев попадали ему прямо в глаза. Такой очаровательный. — Значит, мне просто говорить «ты», Чуя-сан? — неужели всё так просто? Подвох всё же чуется, с Накахарой-саном так просто не может быть. Молодой человек откинул голову и сделал задумчивую моську. — М-м, это одно из условий. Оно обязательное, тут без вариантов. А второе — просто заставь меня отдать их. Можешь что угодно придумать. — И что же я обязан придумать? — тихо пробурчал себе под нос, облокачиваясь локтями о колени и опуская голову. Не то, чтобы это была какая-то сверхзадача, но лишний раз ломать голову очень не хотелось. Слишком много головоломок за двадцать четыре часа. Сложность ещё в том, что если делать что-то не думая — это значит накликать на себя беду. С другой стороны, Ацуши не должен делать что-то невероятное. Правда ведь. Накахара-сан… Чуя-сан дурачится и, верно, Ацуши тоже может подурачиться. Или что-то вроде этого. — Могу подкинуть пару идеек: можешь уговорить, но придётся быть очень убедительным; можешь за них побороться; а можешь что-нибудь провернуть, — хитро прищурился, — но со мной это невозможно. Дерзай. Парень погрузился в раздумья. Смотрел в землю, насупившись, пока Чуя наблюдал за ним. Затем вздохнул и нервно взъерошил белые волосы. — Я могу Ва- тебя просто угостить? — голубые глаза удивлённо расширились. — Извини, я не смогу повести теб- Вас, ой, тебя… в дорогой ресторан или пригласить отобедать в буфете в амфитеатре, но… е-если ты не против, то я бы, — прикусил нижнюю губу и покраснел, не глядя на собеседника, — я бы хотел угостить тебя данго или блинчиками. Я знаю хо-хорошие места в городе, где, эм, вкусная еда, и… если ты не против, — опустил голову. Как ему удалось понять, Накахара-сан, то есть, Чуя-сан хотел, чтобы он уделил ему какое-то внимание… не в романтическом или каком-то возвышенном, интимном смысле, а провёл с ним время. Встретиться рано поутру в выходной, когда невыносимо хочется спать, это большая удача, но присутствовало ощущение, что на весь день времяпровождение растянуться не может, как бы им обоим не хотелось. Слишком устали и слишком хотели отдохнуть после работы. Однако… рядом с ним чувствуешь, будто большего отдыха и не может быть. И всё же Ацуши казалось, что он вот-вот готов под мощными тисками смущения и неловкости сплющиться в неодушевлённое нечто, что не может дышать и думать. — Конечно не против, Ацуши, о чём разговор? — Накаджима вскинул голову, и тёплая улыбка с нежным взглядом накрыла на него покров неземного облегчения. Он понял, что почти не дышал. — На самом деле, я очень голоден. Позаботься обо мне, хорошо? — Чуя приблизился к нему лицом, выглядя точь в точь как самый довольный на свете кот. Шёлковый такой, вредный и прилипчиво-ласковый. Ацуши даже не сразу понял, что ему сказали, он завис на ясных голубых глазах, таких красивых. Только ли кажется, что с каждой встречей они всё прекраснее? Только потом до него дошло, что сделал и сказал Чуя-сан. Именно в такой последовательности. Он не мог сдержать светлой улыбки, а также удержать себя от того, чтобы совсем чуть-чуть поддаться вперёд и коснуться покрасневшим кончиком носа другого кончика. Так коты делают, когда здороваются? — Как скажешь, Чуя-сан. Не всё же ему одному вгонять в краску и смущать. Ацуши подскочил на ноги и мягко потянул взволнованного Накахару за собой. У того ноги не держат, сердце бьётся где-то… везде. Вот же ж… Обезоружил такими простыми действиями и словами, и продолжает это делать, даже сам того не ведая, одним своим видом, голосом и прикосновением. Чуя улыбается, опуская голову и скрывая лицо за полями шляпы. Так это работает, да?.. Пока они шли, держась за руку, до них подобно тихому течению ручейка доходило осознание того, что они оба на свидании. Самом настоящем. Друг с другом. И от этого было так приятно. Чуе за это никаких несчастных резинок с зайчиками не жалко. А Ацуши и забыть про них успел.***
— Итак, значит, хамелеоны, коты и отядзуке? — прищурился Накахара, черкая карандашиком в блокноте. — Зачем ты это пишешь? — устало вздохнул Ацуши, направляясь к выходу из непривычно пустого метро. Сегодня был тяжёлый день, полный выгоревших нервов и чьих-то открытий. Вот одно, к примеру: юный детектив понял, как сильно ненавидит взрывные устройства, которые уже второй раз приходится накрывать своим телом и жертвовать собой (потому что наставления Ранпо-сана были совсем непонятные!), благо, рядом оказался эспер, который смог минимализировать ущерб взрыва. Для неприлично счастливого Чуи этот день вообще обещает быть обведённым в красный кружочек на календаре за рекордное количество радостных новостей. Он от своей радости не мог даже идти как нормальные люди по привычному полу. Вместо этого он бодрым шагом чуть ли не вприпрыжку оставлял на потолке следы присутствия человеческих ботинок, находясь почти над самой белой макушкой, чуть-чуть отставая. — Должен же я знать, что ты любишь? — ответил риторическим вопросом, заставляя парнишку поджимать губы, переплетать недовольно руки на груди и опускать лицо, дабы у вредной сильной мафии не было возможности посмотреть на то, как он смущён и хочет всего-навсего исчезнуть. — Целый террариум хамелеонов, семейку котов и столько порций очазуке, чтобы прокормиться на всю оставшуюся жизнь. Хм… — он задумчиво постучал кончиком карандаша по губам. — Мне кажется, я что-то забыл. — Прекрати. — Помоги мне вспомнить, что я мог забыть. — Не помогу. — Я знаю точно, что это то, что ты любишь. Но что именно? — Замолчи… — Или кто?.. Может быть, это кто-то?.. — Замолчи. — Да, точно, это человек! Но какой именно? Чуя знал ответ. О, он знал, и открыто наслаждался этим, потешаясь над нервным и колючим юным детективом. Юным детективом, который сегодня перепугался и подумал, что погибнет. Который скороговоркой бормотал себе под нос сожаления, молитвы, желания и смелые обещания совершить что-то, если выживет каким-то чудом. Какая была удача оказаться там! Именно ему, Чуе, и услышать всё это! Какая удача, что какие-то идиоты решили бросить мафии вызов, на который клюнуло Агентство! Как удачно, что это произошло, и Чуя теперь может творить невероятные вещи! — А-цу-ши-и, не игнорируй меня. — Чуя-сан, я сегодня чуть не погиб, — давил Накаджима. — Можешь блокнот себе оставить, только, прошу тебя, прекрати. — А я сегодня заново жить начал. Благодаря тебе, между прочим. Тишина. Перед ними в конце подземного тоннеля становился всё больше разрез света. Наверху большая шумиха, — полицейские, мирные жители, журналисты, даже чиновники. Столько мороки будет продраться через них, избежать всяких газет и подробных объяснений. Накаджима устал, морально истощён, и он будет благодарен за возможность отоспаться больше, чем за спасение. Но слова Чуи-сана заставили позабыть об остальном мире, задуматься и поднять голову. — Что? Чуя улыбнулся. Встал на мыски, оттолкнулся аккуратно и немного воспарил над потолком, ближе к земле и к Ацуши. К нему вплотную, чтобы легла на бледное лицо тень, чтобы широко распахнулись его глаза и сразу же зажмурились, чтобы накрыть прерывисто вздыхающие губы своими. Юноша не мог пошевелиться. Всё тело парализовало, он перестал дышать и чувствовать, мог только ощущать невесомое прикосновение и слышать в ушах стук собственного сердца. И совсем немного — неравномерное тихое дыхание так близко находившегося человека. Чуя был просто счастлив. — Оставлю у себя и никому не отдам, — довольно прошептал он, заглядывая в сверкающие большие глаза. — Блокнот нужен будет, чтобы не забывать о твоих откровениях. И о том, что ты всё-таки любишь, — провёл большим пальцем по щеке, а затем раскрыл руку и огладил ею лицо. — Зачем? — выдохнул Ацуши, прикрывая глаза и ластясь к ладони. — Потому что я люблю тебя. Блокнот стал единственной вещью, которую Чуя не вернул. Но позже он не раз намекал, что вовсе не его имел в виду, когда говорил, что оставит у себя и никому не отдаст.***
— Любишь же ты на потолке стоять, — безобидное фырканье в тихой квартире ранним-ранним утром разнеслось подобно первому голосу певчей птицы в просыпающимся лесу. — Бодрит, — совсем не бодро отозвался молодой человек, покачиваясь и сонно глядя на издевательски живой настрой Ацуши, ходящего из комнаты в комнату. Как так можно в пять утра?.. — Иди спи, я приеду через три дня, — мягко сказал он. — Ты хоть слышишь себя? Через целых три дня, я не прощу себя, если не провожу тебя, — это ворчание спросонья… никогда бы не подумал, что Чуя может быть настолько очаровательным. — Тем более, что ты собрался ехать без еды. Если бы я не встал, ты бы так и остался голодным, да? Дазай бы не дал тебе продыха ни днём, ни ночью, поверь, я знаю о чём говорю. Ещё и оделся в старую одёжку. Я понимаю, что ты её погладил и выстирал, но это не дело. Стой тут, короче, сейчас подойду. Накаджима даже не говорил ничего, встал каменным изваянием перед зеркалом, приводил себя в порядок и думал о том, что у Накахары слишком чуткий сон для того, кто работает в поте лица. Но так можно подумать, если не знать о том, где он работает. В таком раскладе даже кошачья аккуратность и выработанный в приюте режим стелса высшего уровня не помогут. Засекут, отчитают, откормят, ещё раз отчитают и затем утопят в приятных и нежных прощаниях. Судя по всему, сейчас время как раз для последнего пункта. Чуя подходит бесшумно, со спины, шагая по полу, встаёт сзади и надевает через голову какой-то ремешок на левое плечо. На правом же бедре тяжесть. Его сумка. Бежевая сумка. С мягкими, но крепкими ремешками, вместительная, родная. Ацуши и не надеялся её получить обратно, забыл даже, ведь столько… столько времени, оказывается, прошло. А он не заметил. Его отвлекали крепкие руки, которые сейчас мягко обвивают его плечи и смыкаются на часто вздымающейся груди. Его отвлекали голубые тёплые глаза, которые смотрят в его и говорят о том, чего нельзя так просто выразить словами. Его отвлекали губы, на которых расцветает нежная улыбка. Чуя за эти месяцы заставил забыть о неумолимо мчащемся времени. — Обязательно поешь тамагояки, он у тебя в сумке. Все вещи сложил, сменную одежду, телефон, приставку, книгу, наушники, плеер, пачку резинок для Кёки-чан, кстати, сестра Коё просила передать ещё одну, и блокнот. Другой уже. Ничего не забыл? — улыбнулся шире и крепче сомкнул руки. Ацуши рассмеялся. Прижался щекой к рыжей макушке и улыбался Накахаре через зеркало. — Нет. Ты-то как раз не забудешь. В комнате слышалось дыхание и тихие шорохи. За окном занимался рассвет и на стены падали тёплые лучи солнца. Они же украшали щёки, рыжие брови, нос, губы и прикрытые глаза. Ацуши держал его лицо в своих ладонях, оглаживал невесомо кожу, чувствовал на шее горячие руки и не мог насытиться этим переполняющим чувством внутри. — Возвращайся поскорее. — Обязательно.