***
Поезд снова тронулся в путь где-то через полтора часа и передвигался мучительно медленно. На момент, когда за окном показалась долгожданная надпись «Железнодорожная станция Сиэтла», Нацу уже опоздал на встречу на неприличных три часа. На несколько десятков сообщений, которые он отправил Люси, когда наконец появилась сеть, она не ответила. «Конечно, она уже, наверно, давно вернулась домой, и тыкает иголки в мою куклу вуду», — думал Нацу, выскакивая из вагона и лихорадочно сканируя взглядом платформу, надеясь непонятно на что. Несколько фонарей освещали почти безлюдное пространство и подсвечивали снежинки, что невозмутимо спускались с ночного неба, словно и не было того лютого снегопада. Платформа была практически пуста, не считая парочки бездомных, жалобно завывающую собаку и скудную группку тех храбрецов, что дождались запоздалый поезд из Эверетта. Нацу прошёлся взглядом по незнакомым лицам и сразу отвернулся, чтобы не видеть всех этих счастливых объятий и поцелуев. Морозный воздух щипал за щёки, а желудок продолжал возмущённо урчать, и Нацу подумал, что сначала надо найти горячий кофе и еду, а потом уже Люси, чтобы и правда не помереть с голоду по дороге. Но он твёрдо решил, что найти её и извиниться он просто обязан. Хоть он и понятия не имел, как её искать, если её адреса он не знал, на сообщения в месэнджере она не отвечала, а телефонами они не обменялись. Но вдруг проблема разрешилась сама собой. Чья-то миниатюрная фигурка семенила с противоположного края платформы прямо к нему. Сквозь лёгкий заслон из падающего снега Нацу разглядел сначала голубое пальто, затем розовый шарф, и только затем белокурые локоны. — Люси?.. — он задал вопрос в пространство, голос сорвался на шёпот. В свете фонарей и луны она казалась почти прозрачной, почти невесомой, словно вот-вот испарится, если вдруг поднимется метель. Нацу не смог даже двинуться навстречу, он лишь стоял и смотрел на неё. Ему казалось, что она шла вовсе не с другого края платформы, а из глубины всех тех лет. Когда она подошла совсем близко, настолько, что он мог разглядеть снежинки у неё на ресничках, он заметил одну деталь, которая заставила его выйти из оцепенения: она улыбалась. Несмотря на то, что она прождала его бесконечно долго и должна была быть вне себя от злости и усталости, она улыбалась, глядя на него. — О Боже, Люси, прости, пожалуйста, этот ёханый снегопад, я… — Тссс, — Люси приложила палец к его губам, и он резко замолчал, не ожидая такого интимного жеста, — я знаю, что поезд задержался из-за бури. Это не твоя вина. Не кипятись. Её голос. Эти нотки, эти интонации. Нацу словно откинуло волной на семь лет назад. Как когда слушаешь песню, которую слушал давно-давно, и все чувства того времени возвращаются к тебе. Голос Люси был для Нацу этой песней. Перед глазами, словно диафильмы, поплыли школьные коридоры. На секунду показалось, что они были вовсе не на вокзале в Сиэтле, а в школьном дворе, и вот-вот прозвенит звонок, что позовёт их на математику или на биологию. Нацу вмиг отмахнулся от навязчивых картинок из прошлого. Ему хотелось рассмотреть и запомнить Люси нынешнюю, повзрослевшую. Смешная шапка с бубончиком, вязаные рукавички, немного потёкшая подводка, порозовевшие от мороза щёки, отражение фонаря в её огромных карих глазах — он так боялся упустить хоть какую-то деталь. Хоть жизнь и разбросала их по разных краям общества, раздала разные роли и навсегда отняла ту магию непосредственности, что была между ними в детстве, сейчас их разделяли лишь несколько дюймом морозного воздуха, и можно было просто протянуть руку, сквозь все пропасти и преграды, и коснуться её щеки. Ему о стольких вещах хотелось её расспросить, но как же сложно формировать фразы, когда в голове не осталось ничего, кроме её имени. — И ты… — сумел он выдавить кое-как, поражаясь тому, как хрипло прозвучал собственный голос, — прождала меня тут три часа?.. Она снова улыбнулась, и Нацу готов был поклясться, что сердце перестало биться и зависло у него в груди неподвижной глыбой. — Некоторые вещи не меняются, и я по-прежнему везде беру с собой книжку, так что время пролетело незаметно. Да и тем более… должна же я была дождаться тебя хотя бы на этот раз, — сказала она, понизив голос и опуская глаза, — на этот раз у тебя хотя бы была уважительная причина. На этот раз?.. — В смысле?.. — он снова не узнал собственный голос. Мысли запутались. А когда был предыдущий раз?.. — Только не говори, что забыл, Нацу, — когда она подняла на него взгляд, она всё ещё улыбалась, но в глазах появилась какая-то очень далёкая грусть, — это было так не по-джентельменски. Тогда на выпускном. Позвать меня на встречу, а самому на неё не прийти. Думаешь, легко было рассекать по лужайке на каблуках? Нет. Этого не могло быть. Глаза Нацу раскрылись в изумлении, а попытка произнести хоть что-то закончилась неудачей. Мысли ещё больше спутались в тугой комок. Он покачал головой из стороны в сторону. Этого не могло было. Просто не могло. Снег пошёл сильнее. Порыв ветра заиграл с волосами Люси, и она придержала их руками в рукавичках, чтобы пряди не падали ей на лицо. — Да ладно, это не важно уже, — сказала она беззаботно, пока Нацу пытался осмыслить её слова, — давно это было. Пойдём уже куда-нибудь, где тепло… Она первая двинулась в сторону здания вокзала, но успела сделать лишь один шаг, когда Нацу схватил её за руку и развернул к себе. — Нет, это важно, — сказал он, громче, чем ему хотелось бы, вызвав в её глазах испуг. Контролировать себя было сложно. Осознание словно придавило его к земле многотонной каменной глыбой, — ты тогда… пришла? Ему казалось, что он на каком-то шоу розыгрышей, жестоких розыгрышей, и сейчас ему скажут, что это всё неправда. Потому что так не бывает. — Не смотри на меня так, будто я ещё и виновата в чём-то, — она высвободила руку. — Прости, — только и мог сказать он, когда понял, что смесь эмоций, должно быть, отразилась у него на лице чем-то страшным. И повисло молчание. Холодное, как то и дело поднимающийся ветер, прерываемое лишь гудками поездов в дали. Всего несколько секунд, но какими они были долгими. Нацу слышал, как гулко бьётся его сердце. — Да, я пришла, — сказала наконец Люси, не глядя на него, — а чего ты удивляешься? Ты же сказал прийти, и я пришла. Прождала там, как дура, чёрт знает сколько. Ему показалось, или она действительно надула щёки? Прямо как в детстве?.. Память посыпалась на него снегопадом, пострашнее того, из-за которого его поезд не смог сегодня приехать вовремя к ней на встречу. Снова тот выпускной, снова тот старый дуб. Снова то сообщение. И как ему теперь жить с осознанием того, что… Он тогда ушёл, а она пришла. Стояла там на той лужайке, ёжась от холода, ждала его. В своём красивом платье, в блестящей в свете луны диадеме. А он… — Ты… — слова опять давались со страшным усилием, — ты спросила, зачем, а я подумал… Стыдно было теперь говорить, что он там себе подумал. Теперь он понимал, что опоздал на эту встречу намного больше, чем на три часа. Он опоздал на несколько лет. — Подумал, что ты не придёшь и… пошёл домой. Боже, как глупо. Сейчас, когда он произнёс это вслух, как же это прозвучало глупо. Захотелось дать по лбу самому себе, да хорошенько так. Кто тогда дал ему право делать выводы своим воспалённым от многолетних страданий мозгом? — Я спросила, зачем, а ты прочитал этот как «я не приду, иди домой»? — Люси упёрла руки в бока, и Нацу снова увидел ту маленькую девочку, что в далёком детстве отчитывала его за невыполненную домашку по литературе. — А говорят ещё, что это женщины ищут скрытый смысл там, где его нет. Скрытый смысл. Нацу понял, что искал его всю жизнь, тем самым отравляя её. Додумывал несуществующие причины, читал несуществующие слова между очевидных строк. А теперь так хотелось всё упростить. Но для начала хотя бы сказать то, что давно должен был сказать. — Люси, я хотел сказать, что… — драматичная пауза была вовсе не запланирована, а вызвана порывом ветра, от которого им обоим пришлось прикрывать глаза, — что я идиот. Её смех стал лучшим лекарством для его истерзанной самобичеванием души. Она похлопала его по плечу, и стало вдруг так тепло. — Тоже мне новость, Драгнил, — сказала она, всё ещё смеясь, — я знала это с первого класса. — Вот чёрт. Значит, я плохо это скрывал, — Нацу попытался хоть как-то отшутиться, хотя чувство юмора было далеко не самым сильным чувством, которое давало о себе знать в тот момент. Люси продолжала улыбаться, но её лицо вдруг стало чуточку серьёзней. — Ты вообще всё плохо скрывал. Особенно свои мемуары на полях. Сердце Нацу со всей силы стукнулось о грудную клетку, а затем остановилось. Прошлое опять толкнуло его обратно за школьную парту, и он как никогда явственно увидел в своей руке карандаш, что снова и снова выводит заветные четыре буквы. — Ты слишком много знаешь, а это опасно, — он снова попытался пошутить, но ему не удалось даже выдавить из себя улыбку. Ему показалось, что он весь стал прозрачным, и лишь его обнажённое сердце было открыто всеобщему взору. Люси даже могла бы протянуть руку и коснуться его, а могла бы и вырвать его из грудной клетки, бросить на пол, растоптать. Так много было сейчас в её власти. — Я дам тебе один мудрый совет, Нацу. Если уж стираешь что-то, то стирай полностью, а не так, чтоб оставался след, хоть и едва различимый. Но он не смог. Не смог воспользоваться этим советом и после окончания школы, не смог стереть её из жизни полностью, и его всегда преследовал этот едва различимый след. Поэтому он и стоял сейчас здесь, на этой заснеженной платформе. Потому что все его дороги вели туда, где была Люси. Но ведь и она была сейчас здесь. И тогда, на том выпускном, хоть он и не знал, но она была там, где он должен был её ждать. Так может, её пути тоже неизбежно сходились в одной точке? Но чтобы это понять, нужно было отойти по дороге времени немного назад. Нацу мягко взял Люси за руку и подвёл её к колонне, что поддерживала бесполезный навес над платформой, совершенно не защищающий её от разбушевавшегося снегопада. Люси раскрыла глаза в изумлении, но не сопротивлялась его действиям. — Позволишь спросить, что ты делаешь? — Запускаю машину времени, — он подмигнул ей. — Представь, что это тот самый дуб на школьном дворе, — и он указал рукой на колонну, на что Люси лишь снисходительно хихикнула. — А нам опять по семнадцать лет, ну-ну. Нацу, прекрати, — в её голосе было меньше уверенности, чем она пыталась в него вложить, а щёки порозовели ещё больше. — Ну уж нет, — Нацу наконец-то сумел улыбнуться, — что мне уже терять? Может, уже поздно что-либо исправить, но хотя бы помоги мне поставить самую главную точку над самой главной «i» в моей жизни. Люси не улыбнулась ему в ответ. Лишь смотрела на него со смятением и лёгкой тревогой. — Представь, что ты пришла, и я бы там был, — он снова ткнул рукой в колонну для пущей убедительности. — Чего ты от меня ожидала? И уже совсем не страшно было узнать ответ. Пульс наконец-то вернулся к своему обычному ритму, в голове было ясно. Этого состояния так не хватало ему тогда, в юности. Он всё ещё держал её за руку, и одного этого ощущения ему уже было достаточно, чтобы потом ни о чём не жалеть. Люси захлопала ресницами, но через пару мгновений растерянность покинула черты её лица, и её взгляд тоже обрёл ясность. — Я ожидала, что ты наконец-то научился пользоваться словами, а не только карандашом и ластиком, и хотел мне это продемонстрировать. Её голос прозвучал серьёзно и неожиданно строго. Мороз ощущался всё сильнее, и уже не спасало то тепло, что медленно разливалось по венам. Больше не хотелось ничего спрашивать и ничего обсуждать. Нацу всё стало предельно ясно. Все её взгляды и все его недопонимания. Все её упрёки и его холодные ответы. Все несказанные слова, неотправленные сообщения, не озвученные мысли, не сокращающаяся дистанция. Всё показалось вдруг настолько очевидным, что стало немного грустно. После окончания школы Нацу приложил столько усилий, чтобы забыть, но не пошевелил и пальцем, чтобы попытаться понять. Не он один перебирал в голове моменты из прошлого все эти годы. Не он один прокручивал в мыслях миллионы «если бы», миллионы «а вдруг». Не ему одному было больно. — Люси, прежде, чем мы пойдём в какое-нибудь теплое место, где я буду поить тебя горячим шоколадом, пока не заглажу свою вину, позволь кое-что спросить, — он взял вторую её руку, глядя в глубину её глаз, — ты позволишь мне тебя поцеловать? Он был готов к любой реакции, но Люси не выразила даже удивления, лишь вздохнула глубоко и тяжко. — Нет! Ты слишком торопишь события, я хочу, чтоб ты подождал ещё семь лет, — она улыбнулась ему исподлобья, и бабочки у него в животе захлопали своими маленькими крылышками. Он наклонился к ней и чмокнул её в щёку. — Серьёзно?! — Люси засмеялась, легонько проводя пальцами по тому месту на щеке, куда прикоснулись его губы. — Нацу, ты в курсе, что мы больше не в третьем классе? — У нас ещё всё впереди. Такие простые слова, но Нацу почувствовал, как от них вязкий туман у него в голове рассеивается, впервые за долгие годы. «Впереди». Он наконец-то увидел перед собой то самое «впереди». Где-то вдали раздавался стук колёс поездов, а снег всё падал и падал, накрывая пушистым одеялом прошлое, со всеми его буграми и ухабами. Кто-то будет продолжать твердить, что чудес не бывает, но Рождество — на то оно и Рождество, чтобы ставить скептиков на место. Ведь может так случиться, что где-то на безлюдном вокзале в морозную снежную ночь сойдутся две дорожки, что никогда не должны были сойтись, две совершено разные вселенные сольются в одну, и чьи-то многолетние скитания по бесцельной жизни закончатся навсегда. И у кого-то, кто поверил в чудо, в этом году будет самое лучшее Рождество. Ведь иногда достаточно просто сделать маленький шаг навстречу.2.
26 декабря 2018 г. в 16:19
Люси была права насчёт гололёда. Какая там машина, даже не все автобусы ходили в такую погоду, поэтому Нацу пришлось раскошелиться на поезд. Всего один час езды до Сиэтла, и ему поначалу даже не верилось, что всё настолько просто, и он увидит Люси настолько скоро. От всех предложений встретиться где-то в центре города он в ужасе отмахнулся, потому что для человека, который за всю жизнь ни разу не высовывался из своей деревни, добраться с вокзала до центра в большом, незнакомом городе звучало как добраться до луны по стремянке. Поэтому они договорились встретиться в привокзальном кафе.
Только у погоды были свои планы. Снежок, который выглядит так мило и по-праздничному, когда смотришь на него из окна своей квартиры, в дороге может оказаться твоим главным врагом. Снежные бури не прекращались с самого утра, потому поезд, который и без того плёлся медленнее обычно, сейчас и вовсе застрял на полпути, и никто из экипажа не мог дать вразумительный ответ, когда же движение возобновится.
«Мы приносим извинения за неудобства». «Тут же сообщим вам, как только что-то будет известно» — стандартные фразы, которые иголками впивались прямиком в нервную систему. Нацу, который добросовестно выехал пораньше, чтобы наверняка быть вовремя и не заставлять Люси ждать, теперь рисковал знатно опоздать, а то и не явиться на встречу вообще.
«Застрял в сугробе, опоздаю немного, извини», — набрал он сообщение, надеясь, что она его не сильно возненавидит. До назначенного времени оставалось чуть больше двадцати минут, а надежда на то, что поезд в ближайшее время продолжит свой путь, была всё слабее.
Но самое страшное было впереди. Глаза Нацу раскрылись от подступающего ужаса, когда он увидел, что вместо привычной галочки на экране появилась надпись «Сообщение не отправлено», и он только сейчас обратил внимание, что на месте индикатора сети вверху экрана висел красный крестик.
— Твою мать, тут нет сети!
До Нацу дошло, что он выругался вслух, лишь после того, как несколько пассажиров повернули головы в его сторону. Но в большинстве из них читалось сочувствие и понимание.
— Это полная жопа, братан, — отозвался кто-то из другого конца вагона.
Опоздать — это то ещё свинство, считал Нацу. Опоздать и не предупредить об этом — это уже свинство в квадрате. И хоть у него и были уважительные причины и на то, и на другое, это не помогало выкинуть из головы образ Люси, что сидит там совсем одна, заказывая одну чашку чая за другой, и мысленно называет его такими словами, какие приличная девушка, вроде неё, никогда не произнесла бы вслух.
Из горла вырвался раздражённый рык. Он откинулся на спинку сиденья, которое казалось теперь таким жёстким и неудобным, и повернул голову к окошку, где падал и падал проклятый снег.
И о какой судьбе может идти речь? О каком рождественском чуде? Он был уверен, что больше облажаться уже просто нельзя. Семь лет не общаться с девушкой, потом вдруг вызвать её на встречу и молча не прийти.
«Да я просто пикап-мастер года!» — думал Нацу, глядя на снежную завесу за окном. Желудок жалобно заурчал, упрекая хозяина в том, что тот не потрудился взять с собой запасы съестного, решив, что час — это не так уже и много. Он разблокировал телефон в надежде, что красный крестик исчёз, но маленький мерзавец всё ещё был там. Ни еды, ни связи.
В голове всплыл образ могильной плиты с аккуратной гравировкой: «Он любил её всю жизнь и умер от голода по дороге на встречу с ней». А вместо «Нацу Драгнил» напишут что-то вроде «Неудачник Дебил». И никто не заметит разницы.
— Небось, на свидание с девушкой спешишь, сынок? — раздался голос справа от него, и Нацу вздрогнул от неожиданности. Повернув голову, он встретился взглядом со своим попутчиком, пожилым мужчиной лет шестидесяти. По разноцветным пакетам с конфетами, что лежали у него на коленях, Нацу предположил, что он, должно быть, едет повидаться со своими маленькими внучатами перед праздниками.
— Похоже, что уже не спешу, — ответил он с невесёлой улыбкой, опуская глаза на бесполезный телефон. Цифры на дисплее показывали, что на встречу он уже опоздал.
— Если любит, то подождёт, — подмигнул ему его новый собеседник, на что Нацу лишь горько усмехнулся.
— Ага, любит, конечно же. Как раз сейчас, скорей всего, она начинает меня ненавидеть, и ненависть её растёт с каждой минутой, что мы тут торчим.
— Не самая большая проблема, сынок. Если она тебе дорога, то ты не упустишь её лишь из-за того, что она обиделась за опоздание. В котором ты ещё и не виноват. А может, она и не обиделась вовсе. А переживает и молится, чтоб с тобой всё было хорошо.
Поразмышляв несколько секунд над сказанным, Нацу понял, как же ему раньше не хватало чьего-то мудрого мнения с высоты прожитых лет.
Ведь может, так оно и было. Может, так было с самого начала. Он всегда думал, что знал, что она чувствует, с какими мыслями засыпает. Сам себе решил, что в этих мыслях его никогда не было. Сам себе решил, что бесполезно даже пытаться, что он ей не ровня, что между ними сотни миль недопонимания, разногласий, социальных статусов. Сам себе рисовал преграды, что сам же и не мог переступить. И никогда даже не пытался допустить мысль о том, что на душе у Люси всё, возможно, не так, как он себе представляет.
Вот и сейчас, когда казалось, что всё накрылось медным тазиком, он осознал, что просто включил своего внутреннего нытика, который только ищет оправданий, лишь бы ему позволили отползти обратно в свою серую жизнь и не беспокоили всякой там романтикой и поисками личного счастья.
Нацу представил, как всё могло бы быть, будь он чуть-чуть умнее. Если бы тогда, в тот вечер, он не сбежал бы, как мышь, а ответил Люси на сообщение. Написал бы, что у него есть к ней важный разговор, и настоял на том, чтоб она пришла. И, когда она всё-таки пришла бы, рассказал бы ей обо всём. Смотрел бы, как покрывались румянцем её щёки от его неловких признаний. И даже если бы она отвергла его чувства, дал бы ей понять, что не отступит, что будет бороться за неё.
И тогда, может быть, сейчас в их жизнях всё было бы иначе. Ведь кто знает, возможно, за вечным упрёком в её карих глазах скрывалось что-то большее, чем он сам мог себе представить.