Юное сердце на Розе Ветров

— Нет! Нет, отпусти меня! — поваленный наземь Микаэль тщетно пытается высвободить свою руку. — Иди же сюда, маленький дьявол, я тебе покажу, как приезжать к другим! Ты у меня хорошенько запомнишь, что да почему! — кричит Нагашима и со злости, отвешивает Шиндо несколько пощечин. Боль не усмиряет буйствующий рассудок, наполняя сердце кипучей злобой и ненавистью. Мика извивается в попытках вырваться как сумасшедший, тем самым разжигая в опьяненном страстью и гневом разуме еще больше желания овладеть им. — Нет! — выдергивая руку, Мика изворачивается, чтобы встать на ноги, но крепкая туша наваливается сзади. Шиндо вновь оказывается припечатанным к земле, руки быстро заламываются за спиной. — Не смей, ты слышишь?! — вскидывая голову, в отчаянье кричит Микаэль, неистово извиваясь точно змея. — Я никогда тебе этого не прощу! Не смей! — Да плевать мне! Ты из меня уже столько крови попил, что это будет прекрасная компенсация. По хорошему-то ты не соглашаешься, значит, будет по плохому, — шипит ему на ухо Нагашима. — Так что замолчи и прекрати дергаться. Все равно ты будешь моим! — Никогда! — кричит Микаэль, мотая головой. Извиваясь с такой яростью, он все же высвобождает одну руку и что есть мочи, ударяет Коту локтем. — Ах ты, тварь! — отшатываясь, рычит он и в тот момент, когда Нагашима готов с новой яростью навалиться на обезумевшего хрупкого юношу, тот разворачивается на спину и что хватает сил, ударяет его коленом в промежность со словами: «Я никогда не соглашусь спать с тобой, грязная свинья, мне легче умереть!». Кота заходится воплем, скорчиваясь на земле, а Мика, получив свободу, ловко высвобождается из-под чужого тела и отбегает на некоторое расстояние. — А ты весьма неуклюж для лучшего нападающего, ха-ха, — разгоряченный, но не теряющий того азартного блеска, что горит в его ненавидящем взгляде, потешается над спортсменом Шиндо. — Бывай, — махнув на прощанье рукой, он словно лань, быстро и грациозно уносится прочь. — Черт бы тебя побрал, — с яростью ударяет кулаком о землю Кота, чья строптивая добыча в очередной раз ускользнула прямо из его рук. Невзирая на свою ночную неудачу, на следующее утро Нагашима Кота ходит по территории лагеря с самым обычным видом, будто бы вчерашнее событие о котором поползли слухи, не является для него чем-то особенным, а вполне привычно, и его удивляет, что другие уделяют такой банальной вещи, как его тесная связь с Шиндо, столько внимания, ведь это очевидно, что Мика его. На губах верзилы играет легкая усмешка удовлетворения, и лишь изредка она искривляется в оскал, когда он вспоминает о своей постыдной неудаче, о которой не должен узнать никто. Он прилагает все силы, чтобы все считали, будто ночью между ними это случилось, и на все вопросы, что задают ему восторженные товарищи, он только самодовольно ухмыляется, тем самым подтверждая блуждающие сплетни и разжигая новые. В столовой за завтраком Юу еще удивляется, почему Кота так странно, с каким-то превосходством посмотрел на него и улыбнулся, точно выражая соболезнование (речь о каком-либо соболезновании к Юичиро со стороны Коты заходит как раз из солидарности к Юу, который как ни крути, а не выдал их компанию после того случая). Но это длится до той поры, пока сам Амане остается в неведенье, однако когда до него простирают свои гнусные лапы сплетни и смыкаются на шее, только тут он понимает истинное значение этого взгляда. Ужасной болью он отдается в душе и, встречаясь с довольным Нагашимой в течение дня, Юичиро старается сохранять хладнокровие и никак не реагировать на это выражение лица, выказывающее всем превосходство. И пускай в Юичиро в такие минуты горит жгучая жажда мести всем, к кому только мог прибыть этой ночью Микаэль, он понимает, что этим ничего не добьется. Пока Мика ему никто и он, в отличие от других парней и того же Коты, которого он видит с Микаэлем чуть ли не с первого дня их учебы, не имеет права претендовать на него. Он изо всех сил пытается сдержать полосующую боль, непонимание, обиду на человека, несоизволившего приехать к нему днем вместе с его матерью, но явившегося в тот же самый день для получения физического удовольствия, и неизвестно, быть может Мика являлся сюда каждый день, просто это оставалось для него сокрытым по каким-то причинам. Как можно спокойно вынести мысли об этом и не сойти с ума? Не кипеть от гнева? Как можно не ненавидеть его за такое? Злясь и негодуя, Юичиро срывает всю свою внутреннюю боль на жестких тренировках, стараясь заглушить ими свои пылающие чувства. Все ребята из команды, видя его рвение, только одобрительно кивают, забывая о недовольствах, о которых еще совсем недавно шептались по углам. И только один Ичиносе не испытывает радости, наблюдая за тем, как выкладывается изо дня в день Юичиро, молниеносными, чудовищными темпами возвращая себе свою былую форму. Только его эти успехи волнуют и тревожат, ведь он знает причину и следствия его ужасают. Как-то он даже заговаривает с Амане после очередной тренировки. Вся дружная толпа, к которой примешались и другие спортсмены, как раз вывалила из спортивного зала и под лучами палящего солнца направлялись к жилым корпусам, чтобы сразу после того, как передохнут, отправиться на обед. — Юу, мне не нравится то, как ты ведешь себя в последнее время, — сказал он со всей строгостью и внушительностью капитана команды, недовольного поведением своего подопечного. — Как тебя понимать? — переспросил Юу. — Я хочу сказать, ты чересчур усердствуешь. — Да? А я и не заметил, — повел плечами Амане, беззаботно глядя перед собой. — Такими темпами, ты загоняешь себя до смерти. Нам осталось пробыть в лагере всего два дня, и за это время ты решил отработать все те недели тренировок, которые был вынужден пропустить из-за травм и наказаний? Прекрати это, я прошу тебя. — Глен, — Юу со скепсисом воззрился на капитана, — ты недоволен мной? Странно, ведь именно на данный момент я полностью соответствую всем нормам и требованиям вашей команды, оправдываю твои личные ожидания и ожидания всех парней. Мне дико слышать, что после всего этого ты еще можешь быть чем-то недоволен. — Причем тут мое недовольство? — воскликнул Глен. — Не делай вид, будто бы ты не понимаешь меня. Юичиро ничего не ответил, а лишь направил хмурый взгляд снова на дорогу. — Ты же специально, да? — спрашивает Глен, глядя в лицо друга. — Специально рвешь себя, истязаешь. — Он опускает взгляд себе под ноги. — И это не потому, что ты переживаешь из-за предстоящей игры. Ты прекрасно оцениваешь свои способности, и на данном этапе осознаешь, что такое усердие, в общем-то, и ни к чему. С твоей нынешней подготовкой ты справишься с любой ситуацией, даже если тебе скажут завтра сыграть в сборной Японии, ты не оплошаешь. Но ты упорно предпочитаешь этого не замечать. Ты просто гробишь себя, не думая ни о чем. — Ты не прав, — покачал головой Амане, — поскольку забываешь, что моя конечная цель, не выиграть в будущем матче, а достичь куда больших высот. Ты мне льстишь, говоря, что я достаточно хороший игрок, чтобы не опозориться в нашей сборной. Для них я обычный школьник-любитель. И чтобы не думать так впредь, я продолжаю упорно тренироваться. Мной все довольны, — он вызывающе взглянул на Ичиносе, — кроме тебя. — Юу, — Глен долго решался завести этот разговор, но им все время мешали и теперь когда это произошло, он не может добиться поставленной цели. Его игрок непоколебим. — Ты не слышишь меня. Ты не захотел слушать меня, когда я просил тебя забыть о нем, ты заявил, что любишь его и не оставишь, после этого отвергал все мои слова, стоило только коснуться этой темы, теперь ты не хочешь слушать меня даже в этом. — Разумеется, по поводу Мики я не смог прислушаться к твоим словам. Все уже решено и ничего нельзя изменить, — негромко, так чтобы его мог слышать только Глен, но твердо ответил Юу, шагая в толпе учеников различных школ, — тут я могу только попросить у тебя извинения и поблагодарить за попытку помочь мне. Что же касается моих тренировок, тут тоже нечего обсуждать. Я лишь делаю то, что от меня требуют другие. — Ты прекрасно знаешь, что никто не требует от тебя такой безумной отдачи! — возмутился Глен. — Одумайся! Что ты делаешь с собой! Ты собрался умереть на поле? — Это было бы неплохим разрешением всех моих проблем, — тихонько усмехнулся Юичиро. — Как ты можешь так говорить?! — Глен ухватил его за плечо и развернул к себе. — Не самое удачное место, — заметил Юу, бегая глазами по толпе, которая обратила на них внимание. — Извини, не сдержался, — провел рукой по лбу Ичиносе. — Я просто не хочу, не хочу видеть, как ты, пытаясь забыть о нем, истязаешь себя. Я очень волнуюсь за тебя, ведь ты мой друг и я не могу смотреть, как ты издеваешься над собой. — Глен, — улыбнулся Амане и положил руку ему на плечо. — Все хорошо. Тебе не о чем волноваться. Ты сам сказал, я прекрасно оцениваю свои силы. Больше, чем я способен вынести, я себе не позволю. Ведь в противном случае, я измотаю себя так, что моя мечта станет для меня совершенно невыполнимой. Правда? — Надеюсь, ты вникнешь в собственные слова, потому что мне кажется, ты забыл об их значении, и произносишь их совершенно бездумно, — капитан с грустью взглянул в зеленые глаза друга. — Можешь мне поверить, я знаю, что говорю. И он здесь совершено не при чем. Мне нет дела до того, чем он занимается. Всё, что я делаю, я делаю только из собственных убеждений. Если ты и впрямь считаешь, что я выматываю себя слишком сильно, — вздохнув, Юичиро понимающе покачал головой, — так уж и быть, я постараюсь быть сдержанней. — Да, я прошу тебя снизить нагрузку, — умоляюще воззрился на него Ичиносе, радуясь уже тому, что Амане согласился с ним хотя бы в этом. — Договорились. С этого дня буду менее активным, — усмехнулся Юичиро и направился дальше. Глен с грустью посмотрел ему вслед. «Если бы ты в самом деле верил в то, что говоришь, я был бы спокоен» — Идем, Глен, а то опоздаем, — махнул ему Амане. Покачав головой, Ичиносе двинулся следом. — Идзуки! Юичиро невольно обернулся, когда кто-то в толпе выкрикнул знакомую ему фамилию. Однако пробежав взглядом по спортсменам, он не обнаружил среди них брюнета. — Ты чего? — также окинув взглядом народ, спросил Ичиносе. — Нет, — отрицательно покачал головой Юичиро, а про себя подумал: «Хм, что-то я не вижу его в последнее время, ни на завтраке, ни на ужине, ни в спортзале, хотя до этого довольно часто встречались. Странно» Основные мысли Юичиро без сомнений занимал Микаэль, пусть он и упорно пытался не думать о нем, но это не мешало ему иногда вспоминать о заинтересовавшем его старшекласснике, по всей вероятности имеющем такое же стремление, как у самого Амане. И сейчас услыхав его имя, он напрягся и стал всматриваться. Столкнуться с ним еще раз и переговорить, возможно, завязать более серьезное знакомство с весьма выдающейся личностью было бы очень даже здорово. А потому Юичиро даже расстроился, когда понял, что человек, которого окликнули, не имеет ничего общего с Ёсино Идзуки. Они приближались к корпусу общежития, у которого собралась небольшая группа учеников. Юичиро так бы и прошел мимо них, не обратив внимания, если бы снова чужие разговоры не затронули некоторые фибры его души. Амане остановился и вслушался, несмотря на недовольство идущих позади, которых его внезапная остановка изрядно покоробила. — Чего встал? Иди! Но Юу остался стоять, ибо беседа переговаривающихся между собой парней зацепила его. — Так что, у Идзуки никаких шансов? — осведомился какой-то рыжий парень с веснушками, но весьма крепкого телосложения. — Это точно? — Ага, все подтвердилось, — безрадостно кивнул другой долговязый, которому был адресован вопрос. — Теперь всё, финита. Можно распрощаться с карьерой. Вот же, дурак, — Юу, ты чего? Идем, — позвал его Глен. — Нет, постой, они, кажется, говорят об Идзуки, — отмахнулся от него Юичиро. — О ком, о теннисисте? — переспросил Глен, но Юу его не слушал. Он пробрался сквозь толпу парней и спросил у долговязого: — О чем ты говоришь? — Ты еще кто такой? — усмехнулся он, оглядывая Юичиро. — Это Амане, надежда молодежной сборной по футболу, — пронесся по сторонам ропот, дошедший до слуха долговязого. — Ааа, — протянул он и более благосклонно уставился на Юичиро. — Так что ты хотел? — Узнать, вы ведь сейчас говорили о Ёсино Идзуки? Ведь так? — с волнением произнес Юичиро. — Ну, допустим, а тебе что с этого? — хмыкнул парень. — Говорят, они общались немного, — шепнул ему на ухо товарищ, признавший в Юу того, на кого обращал внимание теннисист. — А, ну да, о нем, — кивнул долговязый. — С ним что-то случилось? — Юу во что бы то ни стало хотел выяснить причины его отсутствия, ненадолго позабыв о своих личных неудачах. Судьба этого парня, сравниваемая с его собственной, почему-то волновала его. — Расскажите мне, пожалуйста. — Случилось-случилось, — кивая, протянул долговязый. На его вытянутом лице отражалось сожаление. — Случилось то, чего никому из нас не пожелаешь, — он поглядел на присутствующих тут молодых спортсменов. — Худшее, что может случиться с подающим надежды спортсменом. Юу был в нетерпении. Глен также протиснулся сквозь толпу и стал позади Юичиро. — Причем по такой глупости парень пострадал. У него как чуйка была, не хотел он шататься по всем этим злачным местам. Все отнекивался, а тут на тебе. Свалилась беда, да еще и прихлопнула. — Что? Что произошло? — не выдержал Амане. — Обычная история, вот что, — невесело усмехнулся рассказчик. — Пошли они с друзьями вечером в одну забегаловку, а там драка завязалась. Они-то вроде и не при чем были, сидели себе в стороне, но так сложилось, что и их втянули. В итоге, в этой драке с местными им так досталось, что мама не горюй. Но дружки его еще отделались обычными, так сказать, синяками да ссадинами, а нашему Ёсино реально не повезло. Его эти уроды так ухойдокали, что ему теперь уже не до спорта. Хоть бы ходить сам мог. Юичиро был в таком ужасе и так потрясен, что не мог произнести ни слова. — Неужели врачи ничего не могут сделать? — спросил Глен, которого задела эта история не меньше самого Юичиро. — А что они могут? — развел руками долговязый. — Связки от ножевого ранения они ему новые не приделают. Так подлатают по мере возможности, а дальше сам. Там его тренер рвал и метал. Всю больницу на уши поставил и деньги врачам предлагал, и угрожал, что если они ничего не сделают, он их засадит. Да только бесполезно все это… Вот так вот, Юичиро, — хлопнув Амане по плечу, слабо усмехнулся он. — Говорят, от судьбы не уйдешь. — Жалко парня. Он тут для многих примером был, а теперь… — Не могу поверить, — прошептал Юичиро. — Он же… Он же. Я ведь не так давно с ним виделся, он был совершенно здоров и поверить, что он… — Юу запнулся с ужасом представляя, ту ужасную картину, когда из-за глупой случайности, недоразумения, обрывается вся жизнь, рушатся мечты, надежды, грандиозные планы на будущее. — Хорошо хоть жив остался, — сказал кто-то из парней. — Идиот! — крикнул ему долговязый. — Да для такого, как Ёсино уж лучше было бы умереть, чем навсегда лишиться своей мечты! Он жил своей целью и только в ней видел радость! Закрой свой поганый рот, если ничего не понимаешь и можешь нести только чушь! Пришибленный парень склонил голову и попытался убраться из общей компании. — Удивлен, что кто-то еще не знает. Вроде это по всему городку прошло, — пожал плечами спортсмен, снова обратившись к Юичиро. — Правда, вас, малолеток, это, возможно, и миновало. Не стали разносить. Это у нас тут каждый осведомлен. — Да, до нас как-то не дошло. Но мы тоже сожалеем. Просто ужасно, — виновато отозвался Ичиносе, в то время как Юу стоял и вовсе сам не свой. Он принял известие гораздо острее, чем можно было предполагать, оно словно парализовало его. — А в какой он больнице? — с волнением спросил Юичиро, удаляющихся парней. — Да ни в какой, — обернулся долговязый. — Домой его отвезли, там в местной больнице восстанавливаться будет. Юу опустил тяжелый взгляд себе под ноги. Он не верил, не хотел верить, что такое возможно. Такое пугающее, ужасающее будущее, в котором ты лишаешься самого важного, того, что держит тебя на плаву, чему ты готов посвятить себя, для чего не жалеешь сил. И вот разом оборвать все нити, связывающие тебя с трепетной жизнью. Он выжил, но нужна ли ему теперь такая жизнь, если он уже не будет способен осуществить свою мечту? Кому вообще нужна жизнь, в которой нет надежд и стремления добиться чего-либо? Это не жизнь, это жалкое прозябание. Как жаль, что нельзя увидеть его. Но с другой стороны, что он может сказать ему… После такого… Юичиро весь сжался, словно испытывая на себе тот страх и ужас, который овладевает человеком в момент, когда он понимает, что потерял всё. Невыносимое чувство. Холодной волной оно обдает тело, леденит страхом неизвестности и потерянности душу. — Ужасная новость, — произнес рядом Ичиносе, по которому это также прошлось катком. Все же все они были одного поля ягоды и узнать, что один из их товарищей лишился самого важного для них всех и больше никогда не сможет воплотить свои планы в жизнь, угнетает одинаково сильно. — Юу, — Ичиносе с тревогой посмотрел на Амане, который молча направился к входу в здание. — И почему мы не пошли другой дорогой и не зашли с обратной стороны, тогда бы ты может ничего и не узнал…

***

Оставшиеся дни в лагере прошли без происшествий и примерно в том же духе, что и предыдущие, потому уделять им внимание не имеет смысла, а стоит сразу перенестись туда, где происходят вещи, пусть не новые, но такие же трепетные и важные, как описывались прежде. — Сегодня ты возвращаешься… — жестокая печаль отражена в глубине синих глаз, устремленных в бескрайние небеса за окном спальни. — Что же мне делать?.. — Микаэль утыкается лицом в подушку. Память будто нарочно вызывает в мозгу образы, повергающие в страхи и сомнения волнующееся сердце, истосковавшееся и измучившееся за те, казалось бы, недолгие дни расставания. Она безжалостно всколыхивает все самое больное и выносит его на поверхность. Шиндо будто бы снова переживает то утро, после своей неудачной поездки в тренировочный лагерь, на которое стоит пролить свет. Мика ужасно провел остаток той злополучной ночи. Ему грезились кошмары, изнывало тело, томилась в забытье душа. Когда он открыл глаза, некоторое время продолжал лежать неподвижно и глядеть в потолок. Он не думал, как станет объяснять взрослым свое позднее появление, новые царапины и рваную одежду, зато он думал о том пропущенном от Юичиро звонке. Пока он лежал и раздумывал над тем, что хотел ему сказать тогда сводный брат, сам Юичиро, еще вполне беззаботный, завтракал вместе с товарищами в столовой и не помышлял, какая губительная правда откроется ему после трапезы. В конце концов, рассуждения Шиндо зашли в тупик, ибо предугадать с чем к тебе отправляются, с добром или злом, сказать наверняка нельзя. Хотя кое-какие догадки у Мики появились. Он знал, что Юу все еще зол на него и вряд ли простил ему выходку друзей, а потому ожидать, что звонок будет из ряда положительных, ему не приходится, особенно вспоминая, как Юичиро оттолкнул его от себя в их последний вечер дома. С этими мыслями он встал с постели и, пройдя к двери, прислушался, есть ли кто снаружи, и только тогда осторожно приоткрыл ее и выглянул в коридор. Как и предполагалось, никого не было. Шиндо выдохнул с облегчением. Он не хотел сейчас никого видеть и ничего говорить. Отец, к тому времени как он проснулся, был уже в своем офисе, а мачеха была во дворе, поэтому, не встречая препятствий, Мика смог спокойно пройти в ванную. Правда, когда вышел, столкнулся с Эрикой. Юноша ожидал укоризненных взглядов и слов, какие привык получать от отца, когда поступки его сына шли в разрез с его понятиями о правильном поведении, однако женщина словно поняла его и не стала ни о чем расспрашивать, а только ласково позвала на кухню завтракать. Шиндо неторопливо и нехотя поглощал еду, несмотря на то, что со вчерашнего дня практически ничего не ел, а мачеха наблюдала за ним, сидя тут же за столом. — Мика, — обратилась она к парню, когда тот уже доедал. — Где ты был вчера? Мальчик вздрогнул и обратил на нее настороженный взгляд. — Откуда у тебя эти царапины? — с волнением спросила она, рассматривая мелкие порезы от веток на белой коже молодого человека. — Их нужно обработать. — Не надо, я уже все сделал, — покачав головой, ответил Микаэль. — Вот как, — растерянно произнесла женщина. — Но в следующий раз лучше обратись ко мне или к своему папе. Обрабатывать самому себе порезы дело не из легких, а у нас с ним в этом большой опыт, — она усмехнулась. — Ведь и у него, и у меня есть сыновья, которые все свое детство ввязывались в неприятности. Пришлось нам с ним как-то постигать эту нелегкую науку и теперь, при желании и с таким опытом, мы оба можем смело идти в клинику устраиваться младшим медперсоналом. Она сказала это совершенно беззлобно, так что даже Микаэль не ощутил в этом подвоха и обвинения. — Но вы же не станете этого делать, — с легкой ироничной улыбкой, произнес Микаэль. — О, полагаю, что нет, мы оба нашли занятие по душе и не станем от него отказываться. Тихонько хмыкнув, Мика повел плечом и снова занялся своим завтраком. — Ты не ответил на мой вопрос, — снова прозвучал мягкий голос мачехи, заставивший Шиндо вновь напрячься. Он обратил на нее вопросительный, острый взгляд. — Я тебя не упрекаю, не подумай дурного, я прекрасно понимаю, что ты уже взрослый мальчик, тебе не нужны советы и наставление, ты решаешь за себя сам, ты имеешь право на свою личную жизнь и свои маленькие секреты, но позволь объяснить, я спросила тебя о том, где ты был не из любопытства. Понимаешь, просто мы очень волновались за тебя. Ты исчез на весь день, ничего нам не сказав, — мягко пояснила Эрика. — Мы с твоим папой очень переживали, поверь. Пожалуйста, я хочу попросить тебя об одном. Не пропадай больше так надолго, — говоря эти слова, она накрыла руку Мики своей ладонью и ласково заглянула в эти колючие, настороженные глаза, в глубине которых начинала проскальзывать тень доверия. — Хорошо? — она улыбнулась. Несколько секунд Мика прямо смотрел на нее, а потом нехотя, но все-таки одобрительно кивнул. — Спасибо, дорогой, — легонько, словно в знак признательности за его жест, она слегка сжала руку парня. — Ешь, ты, должно быть, очень голоден, а я отвлекаю тебя своей глупой болтовней. Прости, не буду тебе мешать, — с этими словами Эрика поднялась и направилась в холл. — Ты… Эрика остановилась и повернула только голову. — Ты мне не мешаешь, — негромко, но уверенно произнес Микаэль. — Мне очень приятно это слышать, Мика, — с улыбкой сказала Эрика. — Спасибо. Но, извини, я с утра завозилась с комнатными цветами. Если захочешь, выходи ко мне, как доешь. Она вышла, и Шиндо остался один. Некоторый разброс чувств блуждал в его душе. Он не совсем понимал, что с ним происходит, но эта женщина поневоле вызывала к себе доверие. Она не пыталась давить на него, как делал отец, она была мягкой и сдержанной, знала, когда остановиться и что лучше сказать. Но в то же время позволить себе довериться ей и ее объятиям он до сих пор не мог, несмотря на то, что кое-какие сдвиги уже произошли. Но они были спровоцированы скорее напряженной и непростой обстановкой с Юичиро, чьей матерью она являлась. А поскольку к Юу он испытывал некую привязанность, поневоле она переходила и на его мать. Тем не менее, на протяжении всего этого утреннего диалога с мачехой, Микаэль все равно держал на подкорке мысли о звонке Юичиро и когда снова поднялся к себе в комнату, был полон уверенности. Он решил перезвонить Амане и спросить, что ему было нужно. Это никоим образом не задевало его честь, поскольку Юу позвонил ему первым, а он всего лишь благосклонно перезванивал, поэтому это действо не показалось ему предосудительным. К сожалению, мальчик не мог знать, какую волну сплетен вызовет его вчерашний визит в лагерь и того, что они расползутся по лагерю как чума, отравив всех и вся. И главное, он не мог предугадать наперед, как скоро эти грязные слухи дойдут до Юичиро, а потому он, совершенно не волнуясь, во всяком случае, больше положенного, взял телефон. К тому моменту как должен был произойти диалог, Юичиро уже кое-как отошел после первой волны ошеломляющего известия о ночных странствиях его нерадивого, блудливого родственничка и сейчас просто сидел под деревом, пустым взором уткнувшись в одну точку. Внутри точно после пожара, сохранилось лишь одно серое пепелище. Зазвонил телефон. Юу не глядя достал его из кармана и так же не глядя на экран, ответил на звонок. — Ты звонил, что ты от меня хотел? — прозвучал надменный и дерзкий голос, который столько раз приносил его душе такую разрывающую боль, что было даже удивительно, как от нее еще что-то сохранилось и что самое поразительное, этот жалкий, истрепанный лоскут продолжал питать те возвышенные чувства, что так часто описывают авторы в своих книгах, к человеку, не заслуживающему и крошечной части этого великого чувства. — Ничего я не хотел. Пошел ты к черту, Мика, — глухо произнес Юичиро в трубку и, сбросив вызов, уронил руку с телефоном на зеленую траву. «Я уже ничего не хочу… Ты просто убиваешь меня своими беззаботными словами и легкомысленной жизнью, которой я не понимаю… Я ничего не жду от тебя. Делай, что хочешь…» И вот сегодня, когда с минуты на минуту должен был возвратиться из лагеря Юичиро, Мика пребывал в своей комнате, и слова, полные отчуждения и безразличия, медленно, плавно, дабы ощутить в полной мере отчаянье непрощенного, скользили по душе, точно тлеющий окурок по обнаженному телу. Ко двору подъехала машина Натана. Услыхав эти характерные звуки, замершие у дома, хлопанье дверц, бодрые голоса, Шиндо немедля вскочил с постели и подбежал к окну. Сердце бешено колотилось. Он содрогнулся, когда увидел как Юичиро, улыбаясь и перебрасываясь какими-то веселыми фразами с его отцом, вошли в калитку и направились по дорожке к дому. «Он здесь. Он уже здесь!» Точно стрелой пробило естество осознание. Мика отпрянул от окна, чтобы его не увидели и остановился как вкопанный посреди спальни. «Что же делать? Выйти или ждать тут? Ведь Юу через несколько минут сам поднимется в их комнату… И что будет потом? Что он скажет мне? Или вовсе убьет молчаньем? Как он поведет себя спустя эти несколько дней?» Внизу послышались голоса. Эрика, готовящаяся к приезду, встретила сына и мужа. Из спальни Мика слышал безмятежный голос Амане и от этого голоса его волнение только разрасталось. — Зови Мику и выходите обедать. Уже все готово! — Да, мам, мы сейчас спустимся! Ответ Юичиро, прозвучавший уже у самой двери, всполошил Микаэля. Он бросился сначала к постели, потом к столу, а после метнулся к окну и, усевшись на подоконник, принял самый беспристрастный вид, на который был способен в данной ситуации. Опершись спиной о раму и поставив ногу на подоконник, он отвернулся в сторону улицы и закрыл глаза, дабы перевести дух и успокоить беснующийся разум. Только он успел занять выгодное положение, ручка двери щелкнула и та отворилась. Юу вошел в комнату, держа в руке свою спортивную сумку с вещами. Мика не осмеливался повернуться к нему и начать разговор первым. Он со скучающим, равнодушным лицом делал вид, что глазеет на кусты роз у забора, ожидая первых слов. Но их не было. Юичиро прошел на свою сторону комнаты, бросил на постель сумку, затем направился к шкафу, достал домашнюю одежду, облачился и все это без единого звука. Шиндо даже казалось, что Юу ни разу не взглянул на него. Он был так напряжен, так ждал фразы обычного приветствия, которое бы прояснило некоторые моменты в отношении к нему Юичиро, что это самое ожидание было невыносимым. — Пошли. Нас ждут внизу, — уже собираясь выйти, сухо и сдержанно сказал Юичиро и прежде, чем Мика успел что-либо произнести в ответ, закрыл за собой дверь. Спустив ногу на пол, Мика сокрушенно склонил голову и тихонько засмеялся. Семейный ужин проходил по своему обыкновению уютно и тихо, при этом с оттенком некоторой торжественности по случаю собравшихся вновь за одним столом всех жителей этого дома. Несмотря на бодрые разговоры, в воздухе витала некоторая напряженность из-за того, что двое из четырех человек были заметно скованы в общении. За время ужина Мика и Юу ни разу не обратились друг к другу. Разумеется, это не первый ужин, проходящий в таком ключе, но в этот раз было нечто совсем непонятное. Юичиро был в отличном расположении духа. Проведя две с лишним недели за городом, на свежем воздухе, в ежедневных тренировках, он словно бы стал взрослее. Немного похудел, но это не было изнеможенностью, а скорее расцветом, тем самым моментом, когда мальчики все большее приобретают черты мужчин. Черные, как смоль, взлохмаченные волосы, теперь доходили до плеч, придавая его образу особый шарм красоты и изящества. Изумрудные глаза горели и выделялись еще ярче на смуглой коже, которой солнце подарило бронзовый оттенок. Он был прекрасен в своем возрасте и энергичен, как требует от молодых людей их светлая, кипучая пора юности. Микаэль, просидевший эти жаркие летние дни практически в затворничестве, был бледен и по-особому слаб. Его хрупкое тело, не выдерживающее длительных физических нагрузок, держалось только за счет необычайной духовной энергии, которая подпитывала его, компенсируя недостаток физических сил и, заставляя этот порочный цветок благоухать во всем своем холодном, равнодушном к терзаниям других цветов величии. Но что роднило эти два, казалось бы, совершенно противоположных образа, борющихся с самого начала своего знакомства, так это обоюдное отчуждение друг от друга. Словно человек, сидящий рядом, отсутствует вовсе. Они могли говорить, могли смеяться, могли встать, уйти и потом вернуться обратно на свое место, но друг друга не замечали. Взрослые ничего не могли с этим поделать, кроме как в очередной раз принять, что их детям не дано примириться. Один слишком горд, чтобы пойти на уступки, а другой для этого слишком непримирим. Ужин прошел в основном за рассказами Юу о лагере (что касается инцидента с теннисистом, так он остался пока в тени, ибо парень не хотел портить вечер подобными историями, да и на душе скребли кошки) и за обсуждением предстоящей игры с соседней школой, на которую обещала прийти вся семья. Мика конечно ничего не обещал, но когда попытался высказать свое отрицательное мнение по этому поводу, отец взглянул на него так, что тот лишь фыркнул и отвернулся. Несмотря на некоторые разногласия, ужин завершился хорошо. А через несколько часов все разошлись по комнатам. В тот день больше не обмолвившись и словом, братья легли спать, каждый со своими мыслями. Один казался полностью равнодушным, а второй понимал, почему наказан этим самым равнодушием, но в силу своего характера пытался выглядеть ни в чем не повинным и абсолютно правым, чем только усугублял положение. Так и закончился день, а за ним потянулась череда следующих, наполненных событиями и приключениями.