Серитё.

      - Отец, не прячь меня в другой сосуд. Ваша божественность не дает прятать меня в любом сосуде, не показывая своего превосходства над другими. Мой лик божественности всё равно даёт о себе знать. И этот демон находит меня везде. В последний раз он ждал, когда я проявлю себя, чуя нашу истинность. Так что все напрасно, - сказал я с осуждением, презирая то, что быть сыном богов очень тяжелое бремя.       Удини усмехнулся, пожимая плечами. Мы сидели у огромного грота. Вода искрилась на солнце, а камень, на котором мы сидели, нагрелся и отдавал свою стылость легким паром. Море сегодня было спокойным, как и взгляд моего отца, что смотрел на меня очень нежно и заботливо. Наконец он, налюбовавшись мною, спросил, нахмурясь:       - Он причинил тебе вред?       Хмыкаю:       - А когда он не причинял мне вреда? Когда?       Тот вздохнул:       - А у нас новости. Сатана не взял сосуд демона. Так что твой жених лишь по договору. Виеру, как ты помнишь, желал и так тебя. Везельвул не против того, чтобы ты сам принял решения, но для этого придется предстать перед ним. А я боюсь, что это будет ловушкой. Что-то он легко отказался от договора. Ведь истинность придется доказать уже Виеру. Так что, считай, придется чем-то жертвовать.       С сомнением смотрю на отца и счастье наполняет меня.       - Но я не чувствую к нему никакой истинности. Пап?! Разве такое возможно?       Он кивнул:       - Она не сразу приходит. Твоя клятва довлела над тобой, когда Виеру получил тебя рабом. Он напился тобой, обычным джином. А не богом. Дай ему побыть рядом с тобой как демоном.       Усмехаюсь:       - Давал уже, ничего я к нему не чувствую. Я уже проверял себя так. Может, со мной что-то не так?       Тот развел руками и предположил:       - Может, твоя воинственность, суть твоей божественности, испортила твое предначертание быть с кем-то?       Смеюсь:       - Па, ну ты себя то слышишь? Ты прячешься от отца до сих пор. Не можешь ему простить измен. А втайне любишь его…       Отец смутился, но перебил меня, поднимая ладонь:       - Не знаю я. Может, это уже и не любовь. Тянуло раньше, да, не спорю. А теперь, а теперь всё по-другому. Хочется в покое с кем-то жить в маленьком домике и чтобы море рядом. Чтобы у камина сидели, за руки взявшись. Везельвул никогда не будет сидеть даже на одном диване, он понимает только одно - либо близость, либо он где-то далеко. Твоего Виеру тоже не понять. Какие-то бои, какие-то огромные гаремы разных рас.       Смотрю на него неверяще и переспрашиваю не своим голосом:       - Ты был у него?       Он кивнул и пояснил тут же миролюбиво:       - Я не то чтобы за него, я чтобы посмотреть, как он живет. Напросился к нему в гости и ужаснулся. У него там вечная борьба за землю. Постоянно его воины держат оборону его дворцов. Я был в каждом, хотя он настаивал, чтобы я был лишь в трех. Четвертый дворец оказался большим гаремом, в котором битва за внимание Виеру составляла смысл жизни всех наложников. Я, конечно, оторвался там по-полной и даже взял с собой двух джинчиков. Кстати, похожих на тебя в одном из твоих обликов.       Он пытливо глядел на меня. Пришлось отвернутся и скрыть свою злость. Как он смеет искать со мной встреч, если сам имеет при этом гаремы?! И я еще верил ему? Хотя нет, я не верил ему. Но ведь хотел проверить себя на истинность, даже корил себя, думал, что со мной что-то не так. Теперь можно смело идти к отцу и пусть он увидит, что мы не истинные. Хотя я всегда в чем-то уверен и это меня в скором времени больше всего и подводит. Даже тело может меня подвести!!! Надо не доводить до близости встречу с Виеру.       Решившись, заявляю:       - Я готов к встрече с отцом и наконец-то Виеру там отстанет от меня. Это будет уже официально.       Я и с сомнением посмотрел на отца, переспрашивая:       - Так ведь, пап?       Он сокрушенно пожал плечами и лишь выдавил:       - С этими демонами никогда не будешь в чем-то уверенным.       Голос рядом с нами раздался неожиданно и я чуть в воду не упал. Второй отец появился за спиной первого отца, и обняв его нежно, проворковал:       - Любимый мой, ну смени гнев на милость? Как же давно я не сжимал тебя в объятиях…       Удини не сразу нашелся с ответом и вдруг сам в ответ проворковал:       - Я тоже соскучился, любимый. Ты такой родной, уютный…       У второго отца упала челюсть и он, задохнувшись от удивления, даже отошел от отца и я рассмеялся, вставая и приветствуя отца поклоном.       - Ну вот и узнаю своих отцов. Привет, пап.       Он кивнул мне, продолжая смотреть на Удини, и глубоко вздохнув, спросил обреченно:       - Сильно обидел, да?       Тот, сложив руки на груди и не оборачиваясь, негромко ответил:       - Как ты это сам понимаешь?       Везельвул не нашелся с ответом, и я пояснил по-дружески:       - Понимаешь, пап, он имеет ввиду, что если бы он к тебе что-то испытывал, то ты мог бы его обидеть. А так…       У Везельвула лицо покрылось красными пятнами и он процедил мне:       - Не надо мне твоих понимаешь… Сыночек… Уродился весь в отца. Яду больше чем у демонов. Виеру, между прочим, не может тебя забыть и удалился в свои дворцы. Я уж его уговаривал и так и этак. Мол, не сошлись, но если проверить через близость…       Теперь я зашипел на него:       - Да как ты смеешь меня предлагать какому-то задрипанному демону, он не Сатана. И я и с тем и другим не стал бы иметь никаких отношений. Так что не взыщи, папочка, тебе не сделать хорошей партии для меня.       Удини повернулся к нам обоим и с размаха впечатал отцу пощечину. Тело Везельвула даже не покачнулось, но едва он зло посмотрел на своего бывшего мужа, как я выставил щит между Удини и ним. Он зло засмеялся и сказал горячо, словно обжигая:       - Ты думаешь, я рад, что Сатана отказался от тебя? Ты думаешь, Виеру теперь ничего не значит в нашем мире? Ошибаешься. Он теперь будет правой рукой Сатаны. Понимаешь? Правой!!! А это уже много значит!! Конечно, он почти бог. А еще говорят, что он проникся к Виеру дружбой и пониманием. И готов во всем его поддержать.       Я радостно кинулся к отцу на шею и тот зло откинул меня от себя. Пришлось почти прошептать:       - Значит, если он отказался от меня и не будет настаивать на нашем браке, то я могу спокойно жить и не прятаться в других мирах?       Вздохнув, он кивнул, и посмотрев на Удини, решительно протянул ему ладонь и спросил нежно:       - Мир, любимый?       Тот, приподняв бровь, прогрохотал вдруг зло:       - Мир у тебя с любовниками, а со мной нас роднит лишь наш сын. Серитё. Запомни это. Больше между нами ничего нет и не будет. Свое отношение к нему и ко мне ты и так уже показал. Так что теперь нам ничего не грозит от вашей демонской братии. Мы спокойно можем поменять свой мир, что, между прочим, давно и хотели. С вами рядом быть очень опасно и вы постоянно вытягиваете и наши души. Возвращать их ох как нелегко.       Всё тело отца Везельвула подалось вперед и он осторожно спросил:       - То есть как поменять мир?       Отец, пожав плечами, сказал холодным тоном:       - Так и поменять. Как слышишь - так и думай. Мы здесь гости. Наш мир, из моря и оазисов природы на песках, непередаваемо очаровательнее вашего, и там нам не надо думать о том, где взять пищу. Мой отец давно канул в небытие, тот народ уже скучает по своим любимым джинам. Там мы спокойно могли бы учиться и сосуществовать с расой эльфов, галемов, стражами того мира. С которыми мы, кстати, всегда ладили и находились очень даже в трепетных отношениях. Наши браки были в основном с ними.       Везельвул терял контроль над собой на наших глазах. Казалось, он сейчас вспыхнет и убьет нас с отцом. Но Удини продолжил как ни в чем не бывало:       - И ты знаешь, я уверен, что найду себе действительно истинного. Как ты нашел якобы истинного моему сыну, так я найду себе. И мне самое главное - быть любимым. Я не буду бегать от того, кто любит меня. Потому что уж там то, я уверен, нас с сыном никто не обидит. Так что удачи. Известие о гибели моего отца пришло очень даже вовремя. И в том мире нет места демонам. Вы там вымрете. Один страж способен убить ваше воинство. Всё сразу. Он питается именно такими как вы. И вы, демоны, знаете о них.       Везельвул, кое-как натянув улыбку, ехидно спросил:       - Ну и кто же?       Удини сказал спокойно:       - Ты не подумай, что я хвастаюсь, просто я наполовину с их кровью. Ангелы.       Везельвул пошатнулся и прохрипел:       - В тебе нет их крови, я бы почуял.       Удини хохотнул:       - Ты с ними боролся больше тысячи лет и не смог побороть! Моего отца ты так и не смог побороть!!! Он закинул тебя обратно, а затем и меня в наказание. Чтобы я увидел разницу между нашими мирами!!! И я её увидел. Всё мое окружение, все мои придворные, что ушли вслед за мной, все пострадали и теперь взывают ко мне.       Он горько рассмеялся, и показав на меня, сказал глухо:       - Лишь только мой сын утер нос всем вам. Даже тебе. Путь ненадолго, но ты тоже тогда его боялся. Серитё единственный, кто может устроить вам тут веселую жизнь. Я оставлю ему вас. Чтобы он знал, что теперь ему не на кого надеяться и теперь ему не за кого боятся. А потом укажу путь домой. В его дом, который построит ему будущий истинный страж. И он войдет в него счастливый, страж даст ему все о чем он мечтал.       Меня передернуло от слов Удини. Где-то я такое уже слышал. И даст мне кто-то, то о чем я мечтал. Именно так. В какой-то из своих многочисленных жизней в разных сосудах. И всегда это плачевно заканчивалось. Потому что всегда надо бороться за себя, свое существование. А не так - брать то, что уже где-то готово и ждет тебя.       Прислушиваюсь к словам Удини и неверяще смотрю на его преобразившееся лицо. Нет, я привык к разным ликам моего отца. Но то, что сейчас творилось, было не моим отцом. Такой мощи я от него не чувствовал никогда. Он говорил уже тише, но так, что я слышал отчетливо каждое его слово.       - Везельвул, отец мой умер. Пришла моя пора править ангелами. Мы уходим. Все джины уходят. Наши новые тела ждут нас. Небольшая передышка в этом мире принесла лишь горечь утраты. Леса Аварро больше нет. Я сжег его.       Мое дыхание прерывается и я с ужасом смотрю, как Везельвул начинает ссутулится. Мощь моего отца возрастает с каждой минутой в разы. Кажется, сейчас Везельвул сгорит на месте. Но он, наоборот, тянет руку к моему отцу, шепча как молитву, одно слово:       - Не уходи… Не уходи… Не уходи…       Камень, на котором мы все стояли, нагрелся под нами добела и сейчас начал краснеть. Рррраз!!! И он раскололся на части. Конечно, мы зависли над водой. Я смотрел на уходящие на глубину обломки и сравнивал это с тем, что сейчас происходит. Вот и пришел конец терпению моего отца Удини, его отец и мой дед умер несколько дней назад. Я был у отца уже почти два месяца и зализывал раны, перебивая всю посуду во дворце. И когда у меня почернели руки, вбежал отец и сказал, что мой дедушка умер. Он не пояснил, что дед был ангелом. Он ничего такого не сказал, и всё надеялся, что у нас в этом мире всё наладится. Но видимо, в этом вот разговоре с Везельвулом он понял для себя, что это невозможно с ним. Того, к чему он стремился, никогда не будет. Видимо, для этого ему потребовалось слишком много времени. Или потеря отца его. Я знал о его страшной мощи, знал, что она очень опасна и для меня. Но она есть также и у меня. Пользоваться ею я не смел без разрешения отца. Эта печать была для меня закрыта. И сейчас я чувствовал, как моя печать взломана лишь движением кисти отца. Значит, не со смертью деда связана эта мощь. А с его терпением. С его пониманием, что Везельвул не будет ему никогда тем, о ком он мечтал.       Всё это было поистине страшно понимать мне, их сыну. Понимать, что я никогда не увижу одного из своих отцов. Конечно, многие растут и без родителей. Но быть богом и не иметь родни - это страшно. Ведь мы живем сотни тысяч лет. Нам без родни нельзя. Надо хотя бы родить ребенка, чтобы просто крыша не съехала. Родить можно лишь от истинного. Простые связи никогда не принесут во чрево дитя. Удочерить, усыновить… это еще страшнее. Потом терять его до десятого колена и посещать могилы его праха или его останков. Это самое худшее из того, что можно себе представить. Но я вспоминал все эти жизни, выращенных мной сыновей, не моих. Но я так желал стать их отцами. А потом следил за их жизнями с интересом, и жаждой в ней поучаствовать, помочь…       Везельвула отец выкинул два дня назад из окон нашего дворца, а я бродил, безучастно глядя на гипсовые статуи, по коридорам, и вспоминал, прощаясь с этим дворцом, свою прошлую жизнь. Зачем? Да все просто. Я взывал своё божественное начало. Я становился тем самым богом. Серитё.       Отец Удини присутствовал всюду и везде, и в то же самое время нигде. Но я знал, что сейчас все джины получают память от отца о их предназначении. Сейчас будут сброшены все маски и они встанут к отцу в отряды и он поведет их в наш мир. Родной мир. Даже с гаремов демонов все джины выйдут так, словно для них нет преград. Отец сам откроет им все пути. С любого дворца. Даже самого Сатаны. И я знаю, почему Удини оставляет меня здесь, он боится сам убить Везельвула. И также знаю, что он там, глубоко в сердце, до сих пор к нему что-то испытывает. Удивляюсь и восхищаюсь его выдержкой и тем, что он прошел все это, так ни разу и не воспользовавшись своей полной мощью. Видимо, поэтому и я, однажды прибегнув к своей силе, остановился и дал себя победить. Мне то что, я возродился в лесу Аварро. А вот всем тем, кто погиб с моим именем на устах… До сих горечь в сердце снедала меня. Сейчас я не буду звать идти за собой. А буду лишь закрывать коридоры пространств за отцом. Демоны не дадут нам выйти и будет бой. Я уже представлял, как дам иллюзию самого высокого качества о том, что с демонами выйдут воевать все джины и даже люди. И они будут разить их. К их удивлению.       Почему-то представил на миг глаза Виеру и сердце забилось чаще. Встревожено растираю новое тело, все чешется, кажется вот вот кожа начнет лопаться. Но это обманчивое впечатление. Надо лишь почесать её чуть посильнее. Пока она не затвердеет так, что будет казаться камнем. И не надо думать об этом демоне… Как же его зовут… Виету? Виену? Голова кружится. Мой отец дает посыл в тело, чтобы я успокоился. Но мне кажется, что я что-то забыл. Что-то для себя очень важное. Какое-то поручение я должен был словно исполнить. Откуда эти слезы? Почему они щиплют глаза? Бой.       - Серитё!!! Мы закрываем этот коридор!!! Успокойся!!! - кричит сквозь кровавую пелену мой отец.       Киваю ему одним из своих двойников, втыкая копье в очередного демона воина и усмехаюсь. Я держу почти закрытые коридоры пространства уже неделю и лишь сейчас вижу огромное полчище демонов, что вышли на бой со мной. Везельвул даже ошибся, считая, что дерется с кем то чужим, а не со своим сыном. Моя мощь не вошла в полную силу. Я лишь разогрелся. Сила ангела, конечно, впечатляет. А в том мире, где я буду со своим отцом, их тысячи. Вдруг коридор взрывается на тысячи осколков, и я вижу огромное чудо с белоснежными крыльями за спиной. Он был так восхитителен и могуч. Красивое лицо, черные ресницы на бледном лице отдавали тенью, легкий румянец. Могучий и в то же время узкий стан манил, и широкая грудь обещала блаженство. Золотая копна волнистых волос украшала его, словно корона. Он был при мече и я знал, что бить он будет далеко не мечом, а тем копьем, что было у него за плечом.       Из всей толпы моих иллюзий и двойников он сразу распознал меня. Едва мы встретились взглядами, как я все понял. Он мой истинный. Вот так встреча! Всё мое естество взбунтовалось против того, что я не рядом с ним, не в его объятиях. И я уже не хотел, чтобы он видел меня с почерневшими от крови демонов руками. Хотел, чтобы мы встретились на берегу моря у маленького домика с камином. А не вот так вот. Он лишь губами прошептал мне, и я понял каждую букву, которую он проговорил: «Мой». Мои глаза сразу ответили: "Да". И тут же мы устремились на врага. Он метал молнии, сгоняя на меня демонов, и там разбивал их своей магией. Распыляя уже навсегда, безвозвратно.       Я чувствовал его, хоть он и был далеко от меня, но он словно поддерживал меня тем, что он есть. Я впервые чувствовал, что значит быть с истинным. И сейчас, убивая очередного демона, тосковал о нашей разлуке и был готов на всё, лишь бы скорее закончилось то, что отделяет нас друг от друга.       В этом мире, где мы принимали бой с демонами, был песок и космос, дышать здесь было невозможно. Но только не нам. Ни привычных вздохов, ни пожиманий плечами по привычке лишь. Это всё здесь лишняя трата драгоценной энергии. Хаос не любит, когда в нём двигаются. Зато коридоры в мир моего отца Удини начинаются именно отсюда, и я был несказанно рад, когда волны демонов спали и наступило затишье.       Мой истинный появился рядом со мной неслышно, и встав за моей спиной, прошептал, обнимая мою талию и прижимаясь всем телом:       - Я тосковал о тебе, - горько отзываюсь.       - А я не знал, что ты есть, - его ответ озадачил меня.       - Пришлось очень долго ждать тебя, чтобы наконец-то встретится.       Медленно оборачиваюсь к нему в кольце его рук и спрашиваю, боясь его ответа:       - Тебе что, тоже пообещали меня?       Он смеется переливчато, и так радостно и спокойно на душе становится от его смеха. Жадно рассматриваю его лицо, пытаясь запомнить… проникнутся им. Он мой идеал, мое совершенство. Разве так бывает?       - Разве такое возможно?! Серитё? Нет. Ты и только ты, вправе понять и решить, что пойдешь за мной. Ты же истинный мой. Или я ошибся? — спросил он, тревожно заглядывая мне в глаза.       Замираю от его вопроса и наконец хочу отозваться, стараясь перебороть свой страх от того, что он мог даже предположить. Но в горле ком, он не дает мне сразу собраться с мыслями. Перед глазами еще останки демонов. Не все вспышками густой темени исчезали от моих мечей, были и те, что расползались густой темной массой, пачкая мои руки и костюм. Сил хоть во мне и было много, но чистить костюм и следить за своим видом времени не было. Но сейчас для него я хотел быть чистым и красивым. Щелкаю больше для себя, преображаясь от грязи, и он уже утыкается носом в мой висок и вдыхает мой запах, шумно выдыхая, как будто здесь есть воздух.       Наконец отвечаю:       - Кажется, мы истинные. Мне плохо, если тебя рядом нет.       Тяну к нему руку и он обнимает меня в ответ, закрывая от всех своими крыльями. Так бы и стоял всю жизнь под его крыльями. Как же мне было спокойно с ним. Но вопрос все-таки я задал:       - Ты шел наугад, не зная, истинный ли я твой?       Он лишь обнял меня крепче       - Я был у этих коридоров в ожидании тебя и ты можешь не верить мне. Просто знал, что именно ты мой истинный и мы именно так и встретимся. Мы можем предсказывать наше будущее, Серитё. Ждать мы умеем.       Как-то непривычно всё это. Не знаю, что и делать вот сейчас. Говорили, что всё само придёт и я сам пойму, что мне делать. А мне хочется вернуться к демонам и позвать выжившего Виеру. Я знаю, что он жив. Хочется решить с ним всё до конца. Нет, я не хотел с ним переспать. А хотел сказать ему что вот, я увидел истинного и не его запах привлек меня, а сразу он весь целиком и полностью. Я не знаю, что и как у меня будет с ним, но я знаю, что пойду на всё, лишь бы быть рядом… И сразу вспомнились слова отца, не моего отца, а отца Шоти. Что он пойдет на всё, чтобы найти компромисс, если у них будут какие-то ссоры или непонимания. Так вот, я сейчас даже боялся думать даже о том, что мы не сможем ужиться и что у нас будет всё разное. А еще я боялся потерять своего ангела. Теперь я полностью понимал отца Шоти и понимал, что он пытался тогда мне… Шоти передать.       - Они идут… - сказал минуту спустя мой ангел, нехотя выпуская меня из своих объятий.       Гневно оглядываюсь на тех, кто посягнул на наше уединение. Демонов было немного, я не почувствовал от них угрозы. Встретившись взглядом со своим отцом, я усмехнулся.       - Я уже знаю, зачем они сюда вновь пришли. Хотят предложить неравный брак с демоном Виеру.       Мне уже и не хотелось говорить с Виеру и сообщать ему то, что к нему и так придет со временем, и увидев его с ними, презрительно кинул на него взгляд, выпуская из объятий ангела. Как же его зовут?       Он, словно прочитав мои мысли, рассмеялся и тихо прошептал:       - Серитё… меня зовут Исааэль.       На мгновение перевожу на него взгляд, и сам не понимая почему, приникаю к его губам, чтобы хоть так показать ему, что я всецело его. Он отвечает не менее пылко. Чувствую его крупный член, как же хочется отдаться ему сейчас. Всё во мне бунтует против этих переговоров. Разъяренно отрываюсь от него и зависаю над землей, все выше и выше поднимаясь к демонам.       Разбиваю шутя их щит невидимости и гневно вопрошаю:       - Я посчитал, что мы закончили бой!!! Или мне продолжить?!       Вскидываю гневно руки, в которых тут же появляются плеть и меч. Слышу шипение демонов.       - Серитё, остынь!!! Сынок!!!       Ядовито замечаю:       - Ага, теперь я тебе сынок? А ведь ты прекрасно знал, что я был в рабстве у Виеру. И не один год. И он пытал меня каждый день, с утра до ночи. Я выдержал эти пытки. Не сошел с ума. Он сдирал с меня живьем кожу, заставлял…       Многозначительно смотрю на Виеру и замечаю удивленный взгляд моего отца. Он, смешавшись, изменяется в лице и цедит зло ему:       - Виеру, и когда ты хотел мне сообщить о своих пытках на моем сыне? Он был джином у тебя?       Тот едва заметно кивает и вдруг взрывается гневно:       - Именно тогда я и понял, что ты мой избранный! Если бы не это…       Теперь я обрываю его, зло и устало:       - Если бы, да кабы. Виеру, не смеши меня. Я ухожу.       Отворачиваюсь от них, не боясь, что меня ударят в спину и замираю от догадки:       - Это был не ты?!       Я даже повернулся к нему, и увидев на его лице утвердительный ответ, решительно вскидываю руку в кулаке:       - Поздравляю, но вот одно могу сказать тебе точно. У меня уже есть истинный.       Мой ангел был в ореоле сияния. Он ждал меня, протянув ко мне руки и заметно волнуясь за меня. Я видел, как он всем телом поддался ко мне.       Но сзади голос Виеру сказал печально:       - Тебе нельзя там жить, Серитё. Ты умрешь там. Твоя магия… наполовину наша. Её у тебя меньше, потому ты и не чувствуешь нашу истинность. Я отпускаю тебя. И знай. Я тут, жду тебя. Ты поймешь всё потом. Прости за всё.       Подлетаю к Исааэлю и заключаю его в свои объятия. Он тянет меня за собой, увернувшись от моих рук в то же время схватив меня за руку и пытаясь уйти от гневных взглядов демонов.       - Скорее… любимый…, - шепчет он мне на ухо, направляя нас к коридору.       Коридор при нашем приближении открывается и мы входим, запечатывая за собой двери. Дальше нас несет как в потоке. Едва успеваю прижаться к ангелу, как он тотчас заключает меня словно в кокон своих крыльев, вскидывая руки словно перед прыжком в воду.       Скорость, бешенная даже для меня. Силы начали таять и к своему ужасу я понял, что уже не могу держатся за своего истинного. Он не сразу это понял, и удивленно вскинув на меня взгляд, сказал на ухо:       - Потерпи немного… Мы почти дома. У нас огромный дом. Я приготовил его для нас. Там две детских комнаты.       Он говорил и говорил мне на ухо, а я уже едва его слышал. Боли не было, была лишь одна огромная слабость во всем теле. И это было страшно. В какой-то момент начинаю слышать свист рассекаемого нами воздуха и чувствую, как из меня словно тянут жилы. Кричу от боли, так что уши закладывает и глаза готовы вот-вот лопнуть. Замолкаю от новой боли, но которую я могу всё же терпеть. Где же моя божественность? Почему я, бог, сейчас так себя плохо чувствую?       Исааэль резко выпускает меня из рук и меня тотчас подхватывают руки моего отца. Я вижу его с трудом. Но успеваю лишь улыбнутся ему, застонав от боли.       - Его ранили?       Голос отца удивлен и полон гнева, но Исааэль тут же успокаивает его:       - Нет, вы что, Уриил, его даже не царапнули. На нем был мой щит.       Тело выворачивает наизнанку, кости трещат и вдруг всё сразу пропало. Замираю удивленно, не в силах поверить этому. А вдруг боль вернется? Но тело, будто даже начало восстанавливаться.       Отец, видимо, почувствовав мое состояние, показал на окно и я уже смелее привстал, чтобы посмотреть туда, куда он и показывал. Там стояли на коленях бывшие джины. Сейчас они были с крыльями, в светлых накидках и тонких сандалиях. Но всё равно чувствовались разные стили моды. Даже драгоценности сверкали на каждом на свой лад, гармонично все вплетаясь в ангельский вид. Были и темные ангелы и светлые волосом. Крупные и мелкие, словно занимавшиеся тяжелой работой, с такими бицепсами, что мне стало стыдно за свой выбранный образ.       - Уриил? - спрашиваю с улыбкой и отец, чуть покраснев, кивнул.       - Да, здесь мое имя Уриил. Редко буду давать себе такие вот отпуска…       Он смотрит на меня, не скрывая своей любви и мне стало неловко. Исааэль почему-то тревожно посмотрел на меня и кивнул моему отцу.       - Ты умираешь, Серитё…, - неловко выговорил мое имя Исааэль, и я поправил его.       - Оболочка, всего лишь оболочка, не нужно волноваться. Лес Аварро мне в помощь, да пап?       Тот почему-то отвел взгляд и ответил еле слышно:       - Нет леса Аварро. Тебе не возродиться здесь. Есть возможность, что ты возродишься у своего отца или там, в лесу Аварро, но я взял оттуда всю благодать.       Её не вернуть. Зачем Исааэль сказал, что я умираю? Зря, он так. Боль быть может, и не вернулась. А сейчас вновь тело выгнуло, и зашипев, я вонзил ногти в ладонь, закрывая глаза.       И вновь Исааэль сказал:       - Твоя сущность не может здесь находиться, а сил у тебя уже не хватит вернутся.       Почему-то я вдруг вспомнил, как перечитывал деревья в лесу Аварро, стукая по ним палочкой, совсем еще маленьким. Раньше я даже и не вспоминал о таком, а сейчас вдруг вспомнил. В ушах начался отчет деревьев с характерным стуком по дереву и я, закрыв глаза, уже десятый раз, наверное, стал помогать себе, или тому малышу, что сейчас это делал в моей голове, чтобы просто отвлечься от боли. Мои руки, я чувствовал, растирали, а губы жарко целовала моя половинка. Но я даже не мог ответить ему тем же. Я умирал.       Никогда не было это таким долгим процессом. Я хотел уже не мучиться, но и в то же время не хотел так быстро прощаться с тем, кого и сам не чаял встретить. Впервые, наверное, я с обидой уходил из жизни, не так как всегда, не ропща и не надеясь, что смогу что-то изменить. Просто выбирая другую дорогу. Открыв глаза и продолжая вслух читать, заглядываю в глаза своему любимому и вижу в них уже какое-то решение. Мотаю головой, в то же время показывая ему, что я вижу, что он что-то приготовил и я это не приветствую.       - Я не откажусь от тебя никогда, мой Серитё, - полушепотом говорит он мне, так что я тут же киваю, не в силах что-то ему сказать.       Умом я понимаю, что мой ангел увидел какое-то предвидение и сейчас уже готовится к тому, чтобы найти меня. Слышу вдали знакомый голос и не могу вспомнить, кому же он принадлежит. Напрягаюсь всем телом, замирая в одном положении, чтобы вновь думать о том, кому он принадлежит. Для меня это очень важно. Я чувствую, что если не вспомню хозяина этого голоса, то это будет для меня огромной проблемой. Отзываюсь ему, решительно зовя:       - Ней?! Ней?!       Из горла почему-то вышел плач, а не мой крик. Моя маленькая рука вскинулась рядом с моим лицом и я завертел головой, не в силах поверить в то, что уже умер. Я ведь не попрощался с Ним!!! Полупрозрачное тело моего слуги замерло около меня и Ней вдруг заключил меня в объятия, сильно сжимая мое тело.       - Хозяин!!! Как я рад!!! Наконец-то осмысленный взгляд!!! Выберем нашу любимую планету?       Киваю ему с улыбкой, не знаю на самом деле как это выглядит. Думаю, глупо. И Ней кивает в ответ.       - Тогда я готов…       Кладу свою маленькую ладонь ему на глаза и представляю, как нас переносит в мой любимый мир. Надо накопить сил и я найду своего любимого, пусть попозже, но найду. Главное, не забыть себя совсем. Сергей.       - Вон за тем дубком прячется рысь, - показывает мне дед, указывая огромной дланью в сторону леса. Где там дуб, тот самый, я не понимаю, но на всякий случай киваю. Дед злится.       - Серёнь, ты присмотрись. Вон она, красавица, сидит.       Снова не вижу того, что он говорит, и вдруг заметил краем глаза еле-еле движение на снегу. Так вот же она?!!! Ух ты!!! Красавица и впрямь. Словно приблизилась вмиг для меня. Только сейчас увидел, как она вылизывает свою лапу, испуганно поглядывая на нас с дедом. С ружьем мы ходили больше для порядка, мало ли нападение будет. Но ни разу на нас не напало ни одно животное, сколько бы мы не бродили. Рысь посмотрела мне в глаза и вдруг, оскалившись, зашипела. Я почему-то даже не испугался. Хотя видел её, наверное, вживую впервые. Завороженно смотрю на неё в восхищении и не могу взгляда оторвать. Дед лишь крякнул уважительно, когда она, успокоившись, вновь вернулась к облизыванию своей лапы, и толкнув меня в плечо, предложил:       - Ну что, обратно домой?       Нехотя перевел взгляд на деда и кивнул расстроенно. Покидать рысь не хотелось. Хотелось сесть рядом с ней и погладить, а ещё просто наблюдать за ней. Кисточки на её ушах так и манили потрогать их.       Иду нога в ногу за дедом по пробитой им лыжне и вдруг слышу свист позади. Неверяще оборачиваюсь и на миг вдруг вижу крупного мужчину. Его лицо очень красиво, он кажется сияющим и наполненным солнцем. Вот он улыбнулся мне и у меня захватило дух.       - Серёнь? - тихо позвал дед и я, торопливо встряхнув головой, побежал на лыжах за дедом. Заснеженный лес - это мое любимое место для одиноких мыслей. Учусь я на дому у деда. Родители приезжают каждую неделю, чтобы справиться о моем состоянии. У меня рак и что-то еще. Я всё уже знаю о раке, по крайней мере то, что написано в интернете. Принимаю исправно лекарства, за приёмом следит дед. Бабушка следит за моим питанием и очень переживает за меня во всем, что меня постоянно пугает. Насколько она меня любит, это ближе к обожанию. Я уже в одиннадцатом классе. И просто не могу представить, если меня родители увезут от дедушки и бабушки. Кажется, я для них больше, чем внук.       Дед отвлек меня от угнетающих мыслей о смерти, показав на вспорхнувших глухарей, но я понял одно. Я жалел больше не о своей смерти, а о том, как они это переживут. Бабушку и так, разбивал уже сердечный приступ, когда у меня обнаружили ещё и опухоль головного мозга. Все болячки, кажется, достались только мне, потому что вся семья была здоровой и ни разу ничем не отличалась. А вот на меня один за другим приходили страшные заболевания.       Наш дом уже появился, стало на душе сразу тепло и уютно. Бабушка, наверное, напекла опять вкусностей, варенье малиновое достала из подпола. Три машины сразу испортили настроение. Снова будут чистить кровь. Вон и амбулаторная машина с полным набором внутри.       Дед начал подгонять меня чаще и наконец мы уже достигли проезжей дороги и вошли во двор дома, снимая лыжи. Отряхнув всё заботливо, занесли лыжи в коридор дома, и скинув меховые куртки повесили их на крючья. Всё было обыденным и постоянным делом. Сам не заметил, как прошел мимо гостей, чтобы быстро переодеться и предстать перед всеми умытым, причесанным и с деланным выражением счастья от вида моих родителей.       - Сережка!!! - мама кинулась ко мне, как обычно, сильно надушенная и чуть-чуть выпившая. Видимо, посидели уже немного. Баба Аня тоскливо глянула на меня и я взволновано спросил отца:       - Что случилось, пап?!       Он вздохнул громко и посмотрел куда-то в сторону. Я перевел за ним взгляд и только сейчас увидел несколько человек, сидящих в гостинной перед камином. Все встали поприветствовать меня и пришлось привычно представится им и тут же забыть их имена. Всё одно и то же. Меня сейчас проверят в той машине или моей комнате. Наверное, в машине. Возьмут опять полный набор анализов и бабушка с дедушкой будут ждать с нетерпением, сколько осталось мне жить. Я слышал, как бабушка вчера говорила деду, что скоро, очень скоро мне скажут, что надо прощаться со всеми. Странно, но я ведь чувствовал себя нормально. Головные боли не в счет, конечно. Иногда я сплю по нескольку дней. Но это, как мне сказали, потому что организм истощен.       После всех проверок и сдачи крови и мочи все уехали. Ужин был короткий. Бабушка опять ходила на слезе, дед вообще уткнулся в книги, что-то выписывая и делая очень занятый вид. Пришлось так и уйти в комнату, чтобы скорее заснуть. Но едва закрыл глаза, как перед глазами появился тот мужчина, которого я видел в лесу. Я даже и не заметил, как уснул. А снилось мне, как тот мужчина ведет куда-то меня по лесу, то приближаясь и маня, то уходя от меня очень далеко, да так далеко, что казалось, он меня бросил. От огорчения бреду по лесу и вдруг мужчина оказывается каким-то немыслимым способом у меня за спиной и говорит громко голосом деда: "Серень! Пришли анализы!!! Скорее на кухню!!"       Мигом встаю, и едва протерев глаза со сна, оказываюсь на кухне. Бабушка со слезами на глазах бросает мне:       - Ты спал три дня, внучок.       Удивленно и испуганно перевожу взгляд то на одного, то на другого. Давно я не спал так. И чувствую себя очень даже отдохнувшим. Сажусь привычно в свое кресло и бабушка, вдруг всхлипнув, падает в обморок с листком в руках. Дедушка кидается к ней, а я так и замираю, не в силах даже сдвинутся. Это плохой знак, всё это. Видимо, очень скоро умру. Дед, глядя на листок у уже сидящей бабушке за столом, что-то шептал себе под нос.       - Ты… ты… не болен!!! Сереженька!!! Ты не болен!!! - сказала бабушка, и зарыдав, уткнулась деду в грудь. Она сказала это, а я не поверил. Так не бывает!!! Вдруг, в этой тишине, снаружи дома что-то зарычало и кинулось на дверь в предбаннике. Дед ломанулся первым к двери, и открыв её, мы услышали тихий стон. Неверяще встаю из-за стола и смотрю, как дед, пыхтя, заносит за руки того самого крупного мужчину, что я видел тогда в лесу. Это был он!!! Стало стыдно и неуютно. Но я подавил крик, увидев огромную рану на шее и уходящую под полушубок у плеча. Его, видимо, порвал какой-то зверь. Бабушка набирала уже кнопки на телефоне, скороговоркой что-то бормоча. А дед умело оказывал первую помощь.       Мужчина на миг открыл глаза, и увидев меня, улыбнулся, что-то пробормотав. Его тело выгнуло дугой и вдруг он закричал громовым голосом:       - Серитё!!!! Серитё!!!!       Он затих, а я попятился к своей комнате. И уже там кинулся на кровать, рыдая во весь голос. Мне было жаль того мужчину. Очевидно, он умирает. А мы не можем ему помочь. Наш дом видел в последнее время лишь приближение смерти, а сейчас она только отступила, и то после нашей с ним встречи. Я то думал, что мне показалось. А нет! Вот он, собственной персоной.       Приехала скорая быстро. Я услышал, как вновь мужчина закричал то же самое слово и уже на улице что-то попросил, видимо, приходя в сознание. Дедушка поехал за скорой вслед, мало ли чем тому мужчине надо будет помочь. А я вновь уснул под бухтенье и радость бабушки от того, что у меня теперь всё будет по-другому.       Утро началось непривычно. Во-первых, дед ходил сам не свой. Бабушка сияла как медный тазик. Но под их взглядами пришлось доесть завтрак и наконец взмолится:       - Ну? Что случилось? Анализы подтвердились?       Оба закивали. Дед взволновано добавил:       - Анализы подтвердились. Знаешь, почему всё на тебя свалилось так?       Пожимаю плечами и недоуменно перевожу взгляд с одного на другого заговорщика. Бабушка не выдерживает.       - А все потому, что отец у тебя и не знал, что у них это было по роду и в определенном возрасте всё проходит. Многие анализы вообще поставили как выводы, текущие вслед за основной болезнью. То есть уже неправильные. Суды никто не отменял! - сказала бабушка зло и выплюнула следом: - Они на нас заработать хотели. Не клиника, а ужас какой-то. А мы то им верили!!! Ничего, твой отец лучший юрист и не на того напали. Уже вопят о том, что вернут часть денег.       - А ведь дело то не в деньгах!!! - воскликнул дед и приложил руку к сердцу.       - А твои годы прошли, внучок, в четырех стенах. Туда нельзя, сюда нельзя. Ох, и не передашь ведь всего-то… - сказал он уже тише, поглаживая уголок скатерти. Так по-обыденному и так по-домашнему.       Весь мир перевернулся с ног на голову, и потерянно посмотрев на них, как они всё обсуждают, я тихо вышел в свою комнату. Как теперь жить? Наверное, надо в школу? Теперь к родителям отправят. А к ним ох как не хотелось… Привык я уже у бабушки с дедушкой. Теперь уже и не смогу, наверное, думать иначе. Хотя программу можно догонять. Уже не страшны нагрузки.       Дверь приоткрылась позади и дедушка тихо сказал:       - А я то что такой довольный, Серунь. Я ведь тебе репетитора нашел. Как удачно к нам попал тот мужчина то!!! - уже воскликнул он следом.       Вздрогнув, я переспросил:       - Тот самый?       Он кивнул и добавил следом:       - У него тут недалеко домик есть. Он и языки все знает по твоей программе. Английский, французский. Немецкий даже знает. А ещё за границей он преподавал совсем недавно. Сертификаты, говорит, может показать. Всё есть, и говорит, не надо тебя ни в какую школу отдавать. Вот.       Дед так и сел на кровать глядя на меня испытывающе. Я спросил неуверенно:       - А мама? Папа? Они согласны? Ведь это, наверное, дорого?       Тут дед замялся:       - Тони говорит, что чисто символически и возьмет. Говорит, от скуки тут умирает, хотя и приехал отдыхать от какой-то раны. У них там, за границей то, взрыв был. У него шок был. Вот он и уехал обратно к своим родственникам. Домик восстановил. Раньше, говорит, тут жили его родители.       Киваю, представляя, как этот красивый мужчина попадает под волну взрыва и сердце за него защемило. Дед, словно услышав мои мысли, добавил:       - Он говорит, что его контузило. Весь в ранах был. Долго восстанавливался в клинике. А потом вот сюда. Говорит, что лет пять ещё тут проживет. И для нас не накладно ведь. Бабушка вон и готовить ему будет. У него никого и нет. Женой ещё и не обзавелся, не успел.       Он замолчал и на миг наступила такая тишина, что стало неловко. Словно я тут решал что-то. Они уже всё решили. А я тогда испугался в лесу этого Тони.       Вся неделя прошла в страхе ожидания этого репетитора. Но его всё не было. Я уже заволновался было под конец второй недели. Но он пришел. Вечером. И нас представили друг другу. Я волновался так, что забыл даже руку ему подать. Но он словно и не заметил этого. Бабушка сразу показала ему комнату, в которой я сам занимался. Она была на втором этаже. Пришлось идти следом за ним.       Он деловито стал вытаскивать из пакетов тетради, свернутые в рулоны карты, как для изучения языков, так и по географии. Я завороженно смотрел, как он обустраивает свой класс под меня. Какие-то бюсты. А он все неторопливо таскал и таскал с коридора пакеты. Пришлось предложить ему свою помощь. Неожиданно и сам увлекся своим будущим классом.       Комната, как оказалась, больше, чем мне казалось. Я то сидел лишь за столом и не проходил никогда до окна, что было концом комнаты с выходом на балкон. Сбоку и так было несколько широких окон в пол. Мне хватало моего уголка. Дед помог перетащить небольшой диван снизу и стало совсем уютно.       Тони не обращался ко мне вообще. Но я чувствовал, что он хочет что-то сказать. Смущается, может, тоже, или считает меня избалованным парнем. Услышав свое имя, недоуменно посмотрел на учителя и он повторил:       - Тебе нравится? Можно я на ты буду к тебе обращаться?       Киваю поспешно и еле-еле нахожусь с ответом:       - Да… очень… нравится.       Смущенно рдею под его прямым взглядом. Он довольно улыбается и тут же бабушка снизу кричит:       - Мальчики, ужин!       Я первым срываюсь, неловко задевая его. Он успевает увернутся и я, краснея ещё сильнее, чуть не падаю по ступенькам вниз. Это сейчас я так смущаюсь, а дальше то что будет?!!! Не думал, что будет все так плохо. Я плохо ладил с внешним миром, и тем более с другими людьми… чужими.       Кушаю, давясь от нежелания сидеть с ним за одним столом. Я привык уже к обычному укладу и сейчас это всё было для меня новым. Дедушка с бабушкой расспрашивали Тони о его детстве, вообще обо всем. А я даже не слушал. Мне было важно закончить ужин и попрощаться первым, чтобы исчезнуть в своей комнате.       - Серунь? - спросил озабоченно дед. - Тебе плохо? Может, накапать успокаивающего?       Мотаю быстро головой, смущаясь всё сильнее, и наконец вылетаю из-за стола первым, не попрощавшись. Закрываюсь в своей комнате. Мне не слышно, о чём они говорят. Да и не хотелось. И так предел всего нового, что могло случиться.       Почти до утра не спал. Дедушка стучался, чтобы как обычно пожелать спокойной ночи, с бабушкой. Но я не открыл. Просто не знал, как им объяснить мое поведение.       К учителю на следующий день я не вышел. Не смог пересилить себя. И потом долго корил себя за то, что даже не смог им ответить ничего через дверь. А потом, когда Тони ушел, дед предложил прогуляться в лес. От этого я не смог отказаться.       Морозец чувствовался, но уже скоро будет весна. Днем солнце уже сильнее припекает. Можно даже шапку на время снять, и встряхнув голову, закрыть глаза и постоять так, отрешенно не думая ни о чем. И чтобы солнце светило в лицо и в глазах было розовой дымкой отсветом солнца.       Пройдя по лыжне несколько метров от нашей излюбленной стоянки, я деловито скинул лыжи и прошел к нашему с дедом кострищу, открывая на ходу рюкзак с едой. Сейчас мы пожарим хлеб на веточках и запьем всё чаем, а потом пойдем обратно. Это так здорово. О том, что у меня началась другая жизнь, говорило и то, что я не пил уже таблеток и бабушка не ставила мне капельниц и уколов. А это было вообще супер. Впервые я не ждал головной боли. Я просто верил в то, что мне сказали. Я больше не болею. Дед говорил мне обо всем, что услышал в больнице. Так же о реакции моих родителей на то, что он нашел мне репетитора, который устраивает всех. И это надо всё таки как то мне смирится с этим. И учитель не будет на меня давить и придет тогда когда я сам к этому буду готовым. Не хотелось даже и об этом говорить. Я засмотрелся на едва видное из-за солнца пламя и ушел в себя. А как это быть с репетитором? Как мне себя вести с ним? Мне руку поднимать, чтобы спросить его? Или слушать, когда он закончит… Я ведь не смогу ему даже вопроса нормально задать. Видимо, я совсем одичал. Надо как-то приходить в себя и переходить к общению. Раньше у нас было всё условно. Меня знакомили с врачами и я больше ни с кем не общался. Я лишь делал то, что мне говорили. Покорно давал делать мне уколы и брать у меня кровь, слюну и т.д. А потом переживал, что придется снова это всё проходить. Бывало и через две недели снова приходилось все сдавать и уколы делали чаще. А бывало и раз в месяц.       - Серень?! - спросил дед и я тотчас виновато посмотрел на него, но почему-то вместо него сидел учитель. А сам дед сидел ближе ко мне. Я хотел было вскочить, испуганно дергаясь к лыжам. Но дед успокаивающе спросил:       - У тебя все хорошо? Ты боишься Тони?       Мотаю головой и опускаю взгляд на темный от сажи снег.       - Н-нет. Просто… забылся…       Тони, чуть улыбнувшись, кивнул:       - Бывает. Я тоже так могу часами сидеть.       Он предложил мне следом:       - Может, до того леска сгоняем?       Он показал рукой и я тотчас отрицательно мотнул головой:       - Нет… спасибо… я…       И тут учитель кивнул, глядя на свои часы:       - А мне надо возвращаться. У меня там пес не кормленный. И кажется, я не сделал важный звонок.       Он торопливо встал, попрощался с дедом крепким рукопожатием, и едва кивнув мне, одел лыжи.       - Я завтра загляну на полчасика. Напиши мне на доске, какие темы ты изучал по алгебре и геометрии. Я буду тебе задавать также на доске. Лады?       Я слишком поспешно закивал ему, глядя на его лыжи. Словно торопил его уйти. Он, видимо, так и поняв всё, поспешно их вдел и размашистым шагом, без палок, скрылся слишком быстро.       - Ты его боишься? - спросил дед меня уже вечером, когда я так и не написал на доске что от меня требовалось. Пожимаю плечами и выпрямляю руки на одеяле, не глядя на деда.       - Ты ведь с нами, Серунь. Не надо ничего боятся, - сказал он, поглаживая мою руку.       А у меня всё поплыло перед глазами.       - Дело не только в нем, - едва выдавил из себя ответ ему. Дед замер в ожидании продолжения, но продолжать не хотелось… уже не хотелось.       - Хочу спать, - тихо попросил деда и он, удрученно посмотрев на меня, кивнул, но с моей постели встал не сразу. Я тревожно замер, боясь, что сейчас он начнет меня расспрашивать обо всём, как раньше. Но к моему облегчению он этого не сделал. Зато едва он ушел, как пришла бабушка и долго гладила меня по голове.       Заснул я, так и не заметив этого. А ведь хотел подумать о том, что же со мной происходит. Меня самого все это пугало не меньше. Открыл глаза и поморщился от яркого луча, что светил мне в глаза. Настроение поднялось. Рванул в свой недавно обустроенный класс прямо в трусах и майке. Там, застыв у шкафа с учебниками, выбрал сначала один учебник и выписал все темы, что проходил сам, затем и второй учебник. И так со всеми. Все написал мелким убористым почерком. Затем отошел от доски, чтобы полюбоваться тем, что написал, и быстро выскочил из комнаты, чтобы снова убежать в свою спальню, и зачем-то даже лег в постель, закрывшись одеялом.       Дедушка позвал меня, когда учитель задал мне на доске задания, и попив чаю, уже ушел. С большой неохотой перехватив завтрак, поднялся и с улыбкой просмотрел записи ровным, красивым и даже изящным подчерком.       Прочитал заданное. Я сделал всё с легкостью и удивился тому, что так он мало задал. Потому что я к себе очень даже требовательнее относился. И пролистав все учебники, порешал задачки наперед и даже выучил зачем-то длинный стих. Это мне давалось очень легко.       Дедушке уже вечером я цитировал моего любимого Редьярда Киплинга - «завет сыну от отца». Бабушка, привычно сев у своего любимого окна, умильно вздыхала и кивала в такт моим словам. Читал я с воодушевлением и сосредоточенно представляя всё то, что говорил. Я, наверное, тоже представлял, как и многие мои сверстники, себя «среди толпы смятенной», и тоже хотел соблюдать все правила того отца, не моего. Он, тот отец, был моим идеалом, и наверное, я в этот момент хотел того отца себе. Хотя понимал, что такое невозможно. Мой отец пошел на всё, чтобы меня вылечили, и был там, где не хотел быть. А именно на крутой работе, чтобы заработать на мое лечение и содержать этого репетитора. А еще…       Дед прервал мои думы, когда я, уже давно закончив стих, молча смотрел на красивый камин, в котором горел ненастоящий огонь.       - Ты словно не из этого мира, Сергунь… Ты такой… такой странный, и кажется, что тебе с легкостью всё дается. Учишься так, словно ты уже не раз это проходил, и сейчас, вот чуть подумав, возьмешь и эту высоту.       Он говорил вроде бы мне, но я видел, что он говорит больше для себя и потому молча смотрел на деда, на его седую голову и сморщенную кожу на лице. Я тоже буду выглядеть вот так, стареньким, и буду хотеть быть для кого-то нужным и любоваться своим продолжением рода. Это наверняка высшая награда таким, как мой дед и бабушка.       Неожиданно поняв это, я кинулся на грудь к дедушке и заплакал. У меня бывали эти порывы. Но сейчас я плакал от неожиданного облегчения. Они гордились мной. Сейчас я это чувствовал. Мне необходимы были эти вот его слова. Сейчас я понял, что они во мне уверены. Что я не дурак, и Альцгеймер, что мне ставили врачи, не моя болезнь. Сейчас они принимали меня здоровым внуком. Но каждый раз бабушка в последующие недели и дни измеряла мне пульс. И врачи приезжали раз в месяц на сдачу анализов.

***

      Конечно, я мог и сам уже с отцом приезжать. Но видимо, то, как я не общаюсь с Тони, дало им понять, что я не готов ещё к общению с обществом. Это грело мое сердце, их забота и принимание меня таким. Конечно, всё легло сразу, понимание, что теперь то уж боятся нечего, что врачи вновь и вновь подтверждали после проверки моих анализов. А я продолжал избегать общения с Тони. Что-то мне не давало с ним общаться. Он, я видел, старался из-за всех сил хоть словом перемолвится со мной. Так прошел год и пошёл уже второй. Мы лишь съездили за границу к моей тете. Пробыв у неё два месяца, я считал дни, с нетерпением ожидая, когда же мы уедем в Россию. К моему ужасу, поплохело бабушке. И потому сборы были очень быстрыми. Видимо, и бабушка не любит быть далеко от дома. В этом мы с ней одинаковы. А вот дедушка уезжал с сожалением. И климат в Осло ему понравился, и люди. И магазины не в пример нашим его подкупили тем, что всё было для деда так, как ему нравится. И много русских он там встретил. Часто оставался в местном баре, чтобы пропустить стаканчик и поболтать с русским эмигрантом.       В самолете бабушке стало еще хуже. Я уже и сам корил себя, что желал про себя, чтобы мы скорее уехали от милой Надин. Надин, сестра моей бабушки, младшая. Она не хотела, чтобы я называл её тетя Надя. И требовала называть её лишь по имени.       Дедушка отвозил бабушку ко врачу прямо с самолета. А за мной приехал Тони, что было для меня неприятной неожиданностью. Он посадил меня вперед, но я, не глядя на него, пересел назад, не спрашивая даже на это разрешения. Было одиноко и страшно без бабушки и дедушки. И тем более в машине, один на один с учителем, которого я избегал. Тони сделал вид, что ничего не произошло, и защелкнув ремень безопасности, спросил весело:       - Ну что , готов ехать домой?       Я быстро ему кивнул и вновь пересел, уже к нему за спину, чтобы он не видел меня, просто повернув голову. И сам защелкнул свой ремень.       Ехали в молчании. Я надел наушники, и закрыв глаза, погрузился в полудремотное состоянии. Машина ни разу не остановилась, пока мы ехали в наш поселок в Подмосковье, но Тони о чем-то спрашивал меня. Я делал вид, что не слышу его и продолжал молчать.       Машина остановилась у нашего дома и я рванул, на ходу доставая ключ от дома. Сначала вдохнул полной грудью осенний стылый воздух, затем, открыв двери дома… Я так и замер на входе. В нашем доме кто-то жил. Запах был не наш, вернее, наш, но не полностью. Почему-то это сильно чувствовалось, а еще вот эти кресла в гостинной - они там никогда не стояли, они были на входе. Чтобы одеваться было удобнее. Садишься на них и одеваешь валенки или кроссовки. А потом, встав, уже тянешься к пальто или куртке. А вот и не наш тулуп и плащ.       Позади меня кашлянул Тони и сказал виновато:       - Уж прости, я тут по просьбе бабушки твоей жил и дедушки. Я сейчас уйду… Ой…       Из комнаты вышел не спеша трехногий пес, и неестественно хромая пошел или пополз к нам. Я с ужасом смотрел, как он приволакивает еще и заднюю лапу, и так и сел в кресло не раздеваясь. Пес подошел почему-то ко мне. Стало на миг страшно. Я вообще плохо отношусь к животным из-за жутких аллергий. Врачи не советовали заводить собак или кошек. Всё это было проверено случайно. Потому даже от шерсти на плечах от полинявшей кошки у меня был жуткий уход в полубессознательное состояние, пока мне не воткнули что-то от аллергии. Также и от собак. Не помню, когда именно они определили, что и на них у меня аллергия. Собак я видел издалека и как-то не охватывало меня одиночество, что у меня нет собаки или другого животного. Моя жизнь была мне важнее. А сейчас я не знал, как мне реагировать на животное в доме. Видимо, дед не сказал Тони, что я аллергик.       Лекарство от аллергии находилось на холодильнике. Я медленно встал и попятился назад к кухне. Пес зашаркал быстрее. Тони почему-то замер, глядя на нас обоих. И вдруг тихо позвал:       - Сёрите… иди ко мне. Не надо пугать Сергея своим огромным видом. Видишь, он боится тебя.       От собаки шел дружелюбный фон, но я боялся, что Тони меня не спасет. Не догадается, что у меня аллергия. Как-то в огромном супермаркете Москвы мне поплохело от непонятно чего, я просто упал и потерял сознание. Мне, как потом говорил дед, делали искусственное дыхание, причем не правильное. Потом брызгали, и когда казалось, что я уже труп, наконец-то приехала скорая, которую дед вызвал, и быстро меня откачали. Я протянул руку на верх холодильника и просипел уже опухшим горлом:       - Леххааатвооо… лехатвооо.       Тут до Тони, видимо, дошло, о чем я, и он, кинувшись к холодильнику, сам начал искать там, полузадушено называя, какие видит лекарства. Бабушка очень скрупулезно и ответственно относилась к тому, что я принимаю, и всегда имела под рукой всё необходимое для меня. Я кивнул, когда он достал привычную упаковку, и протянув к ней руку, почему увидел потолок. Странно, я ведь даже удара тела о пол не почувствовал. Глаза закрылись по какому-то наитию и я впал в кому.       Это я понял, когда открыл глаза в уже привычной моей комнате. Я лежал на каталке, которую для меня оборудовали давным-давно. Капельница привычно тикала в руке, отдавая зудением и чесанием от лейкопластыря. Тони приложил голову к моей кровати, на самом кончике. Он спал крепко. Я наблюдал за его лицом, повернутым в мою сторону, и впервые, наверное, не так боялся его. В этом состоянии я был почему-то уверен, что он не обидит меня. Ну куда меня обижать в таком то состоянии?       Я сам посмеялся над собой и почувствовал запах мытых полов. Свежим воздухом тянуло из-за неплотно закрытой двери. Видимо, он помыл полы и сделал даже влажную уборку, чтобы скрыть все следы от своего Серитё…       Удивленно заметил, что я помню кличку этой собаки. Серитё… Красивое имя или кличка. Что, интересно, оно означает?       - Как ты?- спросил меня внезапно проснувшийся Тони.       Я лишь закрыл глаза, и кивнув, еле-еле прохрипел:       - Все в порядке. Я сам закрою капельницу… Можете идти.       Тони молчал. Я не видел, смотрит он на меня или нет. Но на всякий случай держал глаза закрытыми и даже голову вбок повернул. И лишь сейчас отметил про себя, что, наверное, это он мне поставил капельницу и ведь врачей не вызывал. Значит, опыт у него имеется и неплохой. Это очень даже хороший опыт на будущее ему. Без работы он точно не останется. Потому что найти у меня на руке вену очень трудно. Если учесть, что я весь обколотый был с детства.       Я перекрыл капельницу, и глубоко вздохнув, потянулся к так не любимому телефону. Дверь скрипнула и я, невольно вскинув взгляд, тут же спрятал телефон и хотел было отвернутся от Тони. Он сел так, что бы я видел, что он сейчас хочет говорить со мной. Вынужденно замер, глядя на одеяло и перебирая пальцами пододеяльник. Он заговорил тихим голосом:       - Знаешь, когда меня контузило, я понял, чего я добился в этом мире. Ровным счетом ничего. В мою палату никто так и не пришел. Я пробыл почти год под капельницами и постоянными операциями. Последствия взрыва, после которого из нескольких сотен выжило лишь два человека, дали мне потом жуткое ощущение, что я не должен был выжить, лучше бы те малыши выжили. Или девушка, по которой скорбели её родители и куча её знакомых. Я винил частично себя в том, что они не выжили. Тебе же дан шанс. Ты ещё очень молод, Сергей. Прошу, начинай хотя бы меня принимать в свое окружение. Оооу. Мы год вместе, а ты до сих пор от меня сторонишься. Мне очень нелегко. Помоги мне…       Он замолчал, а я почему-то разозлился на него. Он так и сидел в ожидании ответа. Мне нечего было ему сказать.       - Если я тебя не устраиваю, я уеду, как только приедут твои родные. Спасибо, что выслушал меня. Мне это было очень нужно. Твой дедушка сказал мне по телефону, что у бабушки состояние пока наладилось, но врачи не разрешают ей покидать больницу.       Вот теперь он встал и быстро вышел из моей лечебной комнаты. Я уже ушел из неё лишь на следующий день. Моя комната показалась мне такой уютной и домашней. Привычно лег на свою кровать и замер, свернувшись калачиком. Как же мне тяжело без дедушки и бабушки… словно душу тянут.       Тони с подносом зашел в комнату после того, как постучался. Ни слова ни говоря, он сел на мою кровать, и положив поднос себе на колени, предложил:       - Ты сейчас будешь кушать, а я составлю тебе компанию…       Он деловито садится более удобно и впрямь начинает кушать. Да так аппетитно, что я ещё смотрю какое-то время исподтишка за ним, а потом сам не замечаю, как вцепляюсь в огромный бутерброд и начинаю жевать. Он подает мне с подноса сок, тут же перехватываю его, запивая огромными глотками, чуть не давясь.       Весь оставшийся день сидим в классе и под его диктовку записываю какой-то легкий текст. Мысли далеко, страшно просто представить, что там с бабушкой.       До вечера занимаемся разными предметами и потом вместе готовим ужин. Готовим так, словно всю жизнь этим занимались. Мне почему то уже не стыдно за себя. Я не смущаюсь его. Но разговаривать с ним не хочу.       Он часто смотрит на меня, подолгу рассматривая, затем нехотя выговаривает, когда я ловлю на себе его взгляд, словно оправдываясь:       - Ты так напоминаешь мне одного человека…       Отвожу от него взгляд и киваю. Наверное, ему тяжело это говорить, наверное, это связано со взрывом. Вот теперь я уже потерял аппетит, и буркнув ему прощание, просто сбежал с кухни, оставив его с открытым ртом.       Дверь свою я закрыл на ключ. Только бабушке и дедушке разрешается входить ко мне. И тем более вечерних разговоров у нас не будет.       Утро прошло почти так же, только вот уже на кухне. А уж через неделю я забыл о том, что так боялся этого учителя. Надо было раньше вселить его к нам.       Бабушка с дедушкой приехали полторы недели спустя и с интересом смотрели, как мы с Тони играем в карты в гостинной. Я и сам не скрывал своей радости, что я наконец-то перестал боятся Тони. Он поселился у нас. Прямо вот рядом с нашей классной комнатой на втором этаже. Там было очень ему удобно и его собака поселилась у нас на веранде. Я часто смотрел на трехногого пса через витраж с кухни. Там было тепло, конечно. Но мне было жаль собаку, он был таким одиноким и всегда спал. Или просто лежал с открытыми глазами в ожидании, когда Тони выйдет с ним погулять. Иногда я вместе с Тони выходил также выгулять собаку. Серите радостно крутил хвостом, когда я подходил к ним, и никогда не лез ко мне. Видимо, чувствовал, что я могу умереть от этой вот близости с ним.       Сегодня пекло на солнце. Как-то незаметно для себя я понял, что всё время провожу с учителем. Вот и сейчас, вытерев бисеринки пота на лбу, иду по предзимнему лесу, с руками без перчаток. Руки стынут, но это приятно и согревает сердце пар с небольших темных пятен на снегу, через которые уже солнце прогрело своими лучами до самой земли.       Самому не верится, что я смог перейти через свое смущение, и обернувшись, кричу весело Тони:       - Учитель?! Вы плохо ходите на лыжах.       Улыбаюсь тому, что заражаюсь его весельем. Он кивает мне с полуулыбкой и кричит в ответ:       - Если я тебя догоню, ты ответишь мне один вопрос? Только честно!       Стало на миг и страшно и томительно весело. Киваю ему и про себя мычу от радости, что мой учитель сейчас погонится вслед за мной. Сердце предательски ухает и у меня подгибаются коленки от того, как вдруг пришпорил учитель за мной.       Первые шаги сделал так, словно и не ходил никогда на лыжах, и взяв себя наконец-то в руки, помчался, размашисто впечатывая охотничьи лыжи в грубый снег с твердым настом, что блестел на солнце так, что в глазах рябило. Тони уже скрылся позади, а у меня ветер в ушах засвистел, порывисто обдавая меня на ухабах, когда я, неумело скользя, выводил на лыжах зигзаги, пытаясь объехать небольшие ямы. Куда там до меня учителю?! Я лучший! Дом остался справа, я не хочу заблудиться и потому шёл так, чтобы знать, как мне выйти потом.       Позади послышался смех и голос Тони задорно прокричал совсем рядом:       - Тебе не скрыться, твоя лыжня выдаст тебя, Серень!!!       Меня словно обливают ушатом холодной воды. Да как он так быстро меня нагнал?!!! Быть такого не может. Прибавляю шаг и чуть не лечу в овраг, спотыкаясь о торчащие из-под снега ветку и пень. Ох, как не вовремя они мне попались, словно самой природой умело скрытые под снегом. Так и сажусь после падения, со стоном разминая колено и мышцу на бедре. Вторую ногу почему-то не чувствовал.       А, вот и понятно теперь. С интересом рассматриваю, как кровь капает на зернистый поломанный наст и судорожно начинаю хватать ртом воздух. Стало почему-то трудно дышать, темнота навалилась стремительно и безнадежно. Кажется, так и будет меня крутить в разные стороны, но вдруг заглатываю свежий воздух через жаркие губы и жадно присасываюсь к ним, как к источнику питания.       Глаза неохота открывать, я отдаюсь весь этому поцелую и тяну на себя свой источник, такой сладкий, и пах неожиданно с болью твердеет, отзываясь ниже. Требовательно прижимаюсь к человеку всем телом, чтобы он помог мне с этой болью, даже не думаю о том, что сейчас происходит.       Круговорот, кажется, продолжается и дальше после той потери сознания от вида крови, но рассудок начинает отвечать, когда мой источник гладит сквозь брюки мой вздыбившийся до боли член. Вскрикнув, кончаю, и от неожиданности открываю глаза.       Тони смотрит на меня туманным взглядом и нежно шепчет:       - Очухался? - трясусь от страха и стыда, так что бьет нервная дрожь. Он напряжено всматривается в мои глаза и вдруг зло спрашивает:       - Ты чего трясешься? Больно? Где?       Сам нервно трогаю, не глядя, там, где была боль, чтобы проснутся полностью, но боли там нет. Кровь лишь на снегу, а с рваной штанины о крови напоминает лишь застывшие в сосульки полупрозрачные кристаллы розового цвета. Удивленно смотрю на рану и неверяще застываю, глядя на Тони. Выдохнув, он кивает:       - Нет крови, я почистил рану. Там и раны самой то нет, так, царапинка небольшая. А вот колено ты вывихнул.       Он говорит так, словно сейчас не было между нами этого крутого поцелуя с моим крышесносным оргазмом от его поглаживания. Краснею и Тони, кивнув, тянет меня на себя, сил сопротивляться нет. Он ведь хочет, чтобы я встал, раз уж пришел в себя.       Тело чуть не подкидывает от его силы и я оказываюсь вдруг на его руках. Замираем оба. Сам не понимаю, как приникаю к его губам и через миг уже слышу свой же стон. Отпрянываю, но Тони жадно сам целует меня вновь и шепчет:       - Не смущайся меня. Прошу тебя. Все хорошо. Сейчас я отнесу тебя домой и у дома попытаешься встать на ноги, хорошо?       Но я мотаю головой. Сползаю с его рук, и пряча счастливый взгляд, все-таки встаю на обе ноги. Боли нигде нет.       - Так ты притворялся?! - восторженно смеясь, говорит Тони, и вдруг, обняв меня, задает вопрос:       - Скажи, я тебе нравлюсь?       Затем, помолчав, добавляет:       - Только честно!!       Смущенно краснею и опускаю взгляд. Конечно же он мне нравится. Это больше, чем нравиться. Но признаться в этом… Киваю, едва подняв на него взгляд, говорить сил нет. Буду лишь мычать от хрипоты своей. Вот и лыжи нашлись.       Тони, вдруг притянув меня к себе, просит:       - Давай еще раз поцелуемся?       Поднимает мое лицо за подбородок и я чуть не падаю в обморок от счастья, что переполняет меня сейчас. Он нежно обводит мои губы своим горячим языком и я слабо начинаю поддаваться ему на встречу. Поцелуй наш долгий и страстный, я учусь быстро. Желание уже вовсю бушует во мне.       Вспомнив про сперму, что уже неприятно холодит, хочу отодвинуться, когда он проводит там рукой, но он упрямо расстегивает ширинку и прохладными пальцами обхватывает мой член. Вскрикиваю от стыда, но он сильнее углубляет поцелуй, от чего я чуть не теряю сознание. Пусть он делает со мной что хочет, я тоже не могу уже терпеть, так хочется кончить. В какой-то момент ловлю себя на мысли, что я сейчас умру от счастья и того, что он вытворяет с моим членом. Но он меня не целует… С ужасом открываю глаза и опускаю голову вниз. Учитель стоит на коленях, приникнув к моему паху. Так вот почему так сладко и томительно сейчас!!!       Замираю от новых ощущений и чуть не падаю от ярчайшего оргазма. Стало на миг светлее и я вцепился в его волосы, прижимая его еще крепче к своему паху, так хотелось глубже в него войти…       Идем домой быстро. Он ловит мои взгляды и широко улыбается. Улыбаюсь ему в ответ и стыдливо краснею. Дома успеваю все-таки забежать в ванную комнату, и сделав свои дела, ополоснувшись, кидаюсь в свою комнату, чтобы обдумать всё, что только что сейчас произошло. Но обед никто не отменял, и если дома бабушка, то этого никак не избежать.       После обеда мне дают час и затем я смущенно иду в классную комнату. Тони уже ждет меня у доски, сделав строгий взгляд. Так даже лучше, меня это успокаивает. До вечера так и занимаемся, увлеченно перебирая задачки, чтобы подготовиться к экзаменам.       - Тебе восемнадцать, Сереж. Ты поздно пошел в школу?       Пожимаю плечами:       - Наверное. Бабушка говорит, что я болеть начал именно в первом классе, так что, полагаю, что там был дважды.       Он кивает, сосредоточенно думая о чём-то своем. Затем пишет на доске домашнее задание, и думая о своем, уходит из комнаты.       Ужинаем без него и я сосредоточенно поглядываю на входную дверь, будто так я его подгоню к нам. Дед увлеченно рассказывает какую-то историю, а мне уже и не хочется его слушать, хочется плакать от горя, что Тони нет рядом.       Кое-как укладываюсь спать, вспоминая сегодняшнюю встречу в лесу с Тони, и пах томительно каменеет от воспоминаний. Но там, во сне, почему-то смотрю на полупрозрачное тело моего слуги. Он мой слуга, я это вижу по его поведению.       Мы просто молча находимся на огромной кровати. Преклонив колени, он так и сидит с самого края кровати, а я… а я просто лежу, глядя на светло фиолетовое небо. А еще изредка появляется кентавр-женщина. В моих мыслях красивая грудь и почему-то лицо. Непонятно, к какому полу относится это существо, вроде бы и женщина, но вроде бы и мужчина. Иногда она скалится и это очень ей идет. Она красивая… очень.       Выдыхаю, когда она опускает надо мною голову и словно чувствую в ней ту дикую необузданность, когда она вот так вот заглядывает мне в глаза, с какой-то настороженностью прикасается к моим губам длинным языком и резко отпрянывает от меня.       Её звериное тело словно живет отдельно от ее получеловеческого, вот копыто передней ноги приподнялось и замерло в воздухе. Она так и стоит ко мне спиной, кожа на крупе звериной части тела продергивается от малейшего волнения.       Голос во мне спросил осторожно: «Она тебе нравится?»       Меланхолично киваю самому себе, не подумав о том, что меня вообще кто-то может спросить о чем-то. Этой мой сон. И всё здесь не настоящее. Зато та встреча в лесу с моим учителем - настоящая… Да… более чем настоящая. Он ласкал мой член, целовал мои губы. Этого не забыть. Сам не знаю, что со мной. Откуда-то закралось волнение и я вновь посмотрел на кентавра. Она так и стояла, конечно стояла. Ведь это мой сон, который я сам делаю. Хочу, чтобы она вернулась и продолжила смотреть на меня.       «Серитё, не забывайся, ты мой» - говорит голос во мне, и девушка кентавр обернулась ко мне, словно помимо своей воли. Я не Серитё. Но кому я должен это сказать? Меня волнует эта девушка и очень волнует мой учитель, может, надо представить его здесь? Чтобы он ласкал меня?       Кентавр вновь подошла к моему распростертому на огромной кровати телу, и девушка, вдруг широко улыбнувшись, громко сказала: «Серитё! Просыпайся! Я знаю, что ты притворяешься и издеваешься надо мной. И ты прекрасно знаешь, что я не могу устоять перед чарами твоей божественности, а мы с тобой брат и сестра, не забывай об этом».       Последние слова она сказала, словно сожалея о том факте, что все так и было. Открываю рот, чтобы сообщить ей, что я не Серитё, но что-то мешает мне это сделать. Кто-то во мне обращается к ней насмешливо       - Я помню об этом, а ты не забывай дорогая, что о такой, как ты, мечтает любой джин и мне также трудно устоять перед твоей красотой и дикой сущностью второй части твоего божественного тела.       Она рассмеялась и вдруг растаяла в воздухе, а я очутился на каменных мосточках. В голове набатом жаждало поглотить что-то. Я слышал мысли моего двойника, но передать это не мог словами. Словно я хотел съесть воздух, в котором для меня соединились еда и жажда воды. А люди, что проходили мимо меня и иногда сквозь меня, были этими сосудами. Все они словно подсвечивались в некой субстанции разной степени освещенности. Я смотрел на них голодным взглядом, желая прикоснутся к каждому.       С усилием поднимаю руку к мимо проходящему юноше и там, внутри моего двойника, краснею от макушки до пяток. Сам по себе я чувствую другое, именно мне этот юноша нравится. Я осознаю, что никогда не коснусь его, но что мне мешает сейчас прикоснуться к нему? И мой двойник, хозяин этого тела, в котором я сейчас путешествую, вдруг идет за ним. Мне уже самому интересно, что дальше будет. Мы ведем этого юношу к какому-то глухому древнему дому. Лишь сейчас я успеваю заметить, что город этот очень старинный и красивый. Кругом мосточки из камня, и порой кажется, что из ребер каких-то неизвестных животных. Наверное, жители сами так украсили эти мостовые.       Сам юноша одет в более чем обтягивающую одежду. Очень коротенькие шортики, маечка, что едва закрывает впалый живот и выставляет узкие плечи и худенькие руки. Что-то в нём нас обоих привлекает.       Моего двойника зовут Серитё. Я слышу, как он очень усердно что-то про себя повторяет и отвлекаюсь от паренька. Почему-то иногда у меня возникает темнота перед глазами, словно мне нарочно не разрешают что-то смотреть. Периодически в маленьких фрагментах я успеваю увидеть, как крутится голое тело паренька подо мной, и резко темнота. Снова через полумрак я вижу, как он целует меня в губы и хочу отпрянуть, но Серитё, хрипло смеясь, тянет паренька вниз и я зажмуриваюсь от стыда, видя, как тот жадно начинает ласкать «мой» член, и снова темнота. Я сам изнемогаю от желания, так что голова начинает болеть с такой силой, что всё желание пропадает и я в изнеможение от боли откидываюсь назад и вдруг понимаю что я уже настоящий… тот самый настоящий.       Неверяще обвожу тяжелым взглядом полумрак своей комнаты и вздрагиваю от неожиданности. В углу комнаты, там, где я когда то играл маленьким в свои игрушки, скукожившись в три погибели спал мой учитель. Вот он вдруг вытянул все тело в струну и застонал, трогая суставы рук, и приоткрыв глаза, посмотрел на меня заспанным взглядом, и снова закрыв глаза, скрючился вновь на полу.       И вдруг, резко сев, он вскрикнул, ещё не открыв глаза:       - Серенький… Ты как?       Он уже смотрит на меня, и я боюсь, как и тогда, в теле Серитё, вытянуть руку к нему… А так хочется. Смотрю на него и боюсь признаться, что моя боль вернулась. Да, да, моя боль вернулась. Та самая, о которой и про которую говорили, что у меня и опухоль и многое другое, и не могли найти причину болезни. Значит, вся эта болезнь моего организма не прошла. Я болею, по-прежнему болею, и видимо, сейчас я, как и тогда, проспал не один день. Как там мои бабушка и дедушка? Как же им сейчас, наверное, тяжело и больно переживать за меня. Ну за что я им достался такой болезный, и ко всему прочему, я, наверное, скоро умру. Я чувствую, что умру. Холодное дыхание смерти витает надо мной. Я чувствую её спертый запах гниения и гари. Почему я чувствую запах гари?!       Уже тревожно оглядываюсь и спрашиваю тихо:       - Что-то сгорело?       Тони удрученно мотает головой и отвечает:       - Нет, все спят. Сейчас три часа ночи. Но я пойду проверю…       Он замирает уже у двери и вдруг спрашивает, тревожно оглядываясь:       - Ты ведь…?       Я понимаю, о чем он меня спрашивает, почему-то понимаю, и сглотнув, мотаю головой и шепчу ему обреченно:       - Я дождусь тебя.       Вдруг становится от этих слов спокойно. Именно так, спокойно. Я сам верю в то, что сказал. Словно я сделал себе планку своей жизни. Вот он вернется и я тогда позволю себе умереть и снова заснуть, но я пока живу.       Кивнув, Тони исчезает в темном проеме двери и я, выдохнув, откидываюсь на подушках. Что же так тяжело на груди? Неосознанно чешу грудь и с ужасом смотрю на белые ошметки у себя под ногтями, как такое может быть? Пытаясь разглядеть свои ногти, включаю ночник над головой и первое время слепо жмурюсь. Наконец слепота отходит и я лишь сейчас вижу, что это была какая-то салфетка, но она просто прилипла и подзасохла на груди, местами даже влажная. Сняв её, чуть не взвываю от боли, по центру груди небольшие проколы. Видимо, меня пытались оживить всеми способами. Вздыхаю обреченно, это уже не впервые. И снова перед глазами плачущий дед и бабушка, что тенью стоит за ним и едва держится на ногах. Я почему-то никогда не помнил, как выглядел мой отец, и тем более, безукоризненная мать. Они все как с глянцевых обложек журнала, всегда рядом со мной. Ну, как всегда. Раз в полгода. Проверка, словно комиссия. Приезжают и слушают отчеты о вложенных в меня деньгах и то, в чем я одет. А ещё проверяют меня на умственную отсталость.       Мне проще, я могу прикинутся тупым и всё спишут на болезнь, а вот каково бабушке и дедушке?!! Закрываю глаза и позволяю своей обиде выйти наружу, пока нет ЕГО. Надо как-то успокоиться, сил нет снова переживать болезнь. Я не хочу эту боль!! Я не могу снова с ней жить и знать, что я бессилен что-то сделать. А вот и боль на задворках коры головного мозга. Словно мышь, начинает выедать свой кусок сыра, который огромный, и она пытается прогрызть себе дорогу к сердцевине, самому лакомому кусочку. Боль идет смело, слезы текут обреченно, тело трясется в рыданиях. Как же мне страшно. Сквозь закрытые веки меня слепит свет и я жду, когда уже боль вознесется на свою девятую волну, чтобы обрушиться на меня, сломать и так разрушенную психику, и то, во что я на миг поверил. Струной возносится, треньканьем играя на моих мышцах головы, стягивая всё комом назад. Стискиваю зубы и вдруг боли нет!!! Очумело замираю, неверяще вдохнув побольше воздуха в грудь. Но боли нет!!! Её действительно нет. Боюсь открыть глаза, а вдруг она тотчас вернется? На мой лоб ложится холодная тряпка и я, резко скинув её, хватаю за руку… Открываю глаза и вижу ЕГО. Он, Серитё. Да, он. Он из моих снов. Это мой учитель и он же Серитё. Как же он прекрасен. Неуклюже уже тянусь к нему всем телом.       Он, слабо улыбнувшись, сам тянет меня на себя.       - Малыш мой. Как же я долго тебя искал, Исааэль.       Я отпрянываю от него, сгорая уже от ревности и задыхаясь от любви к нему. Но я не Исааэль. Он меня путает с тем, кого любит. Видимо, сильно его тогда припечатало взрывом. Но я готов быть для него кем угодно, лишь бы он был рядом со мной. Да, именно, я смолчу. Он лишь смотрел на меня, его лицо другое сейчас. Он не тот Тони, но я то знаю, что он волшебник, маг, кто угодно. И мне не важно, кто он. Главное, что он меня любит и он искал меня. Пусть не меня, но того, другого, и я буду им. Я пойду на всё ради…       В голове вспыхивает яркое марево умирающего Серитё. Я рыдаю, проклиная своего отца за то, что он не дал мне побыть с моим любимым. Я проклинал его за то, что он не дал мне наглядеться на него. Мой любимый умер на моих руках и я смотрел в его остекленевшие глаза и выл от неизбежного.       И вмиг сразу всё вспомнив и поняв, кто я, замер, неверяще глядя на прекрасные глаза своего любимого.       - Я Исааэль…, взял себе почти твое имя. Руниил помог с душой, - сказал обреченно, и и вспомнив уже всё до конца, застонал от боли.       Серитё нервно дернулся от страха за меня, но я успокоил его:       - Мне не больно, не переживай. Я теряю оболочку земную. Потому что посмел проклясть своего отца. От каждого его призыва к себе я все ближе к смерти. Он даёт нам проститься, Серитё.       Говорю и сам не верю в то, что сказал. Как такое возможно? Только что я был обычным больным ребенком, а теперь я уже… Всё сменилось так быстро. Почему я не понимал этого раньше? Мы бы не потеряли столько времени.       Поднимаю голову к потолку и взываю:       - Отец!!! Прости!!! Прошу, дай мне быть с моим любимым!!! Прошу тебя. Ты можешь свергнуть меня с верхов своих божественных земель, но прошу, не разлучай меня с ним. Я люблю его, он мой истинный!!!       Часть слов я говорю мысленно, часть вслух. Но Серитё понимающе, кажется, тоже начинается молиться вместе со мной.       Голова словно взрывается на осколки, вот теперь я слышу голос своего отца. Он пронизан любовью ко мне. Я только чувствую, что он меня любит, и пронизан жалостью ко мне за ту боль, что я сейчас испытываю. Он слышит меня и отпускает. В его понимании я слышу сожаление, как к потере своего сына. Словами этого не передать и я рыдаю от потери, что он огорчен, и всё тело, содрогнувшись, поднимается над кроватью. Серитё падает на колени. Чувствую, что он прощается со мной, но я не могу передать ему радости, что мы будем вместе. Там, где мы можем быть вместе. Мой отец нам поможет. Я верю в это.       Воспаряю над своим уже бренным телом и тяну за собой Серитё, он неверяще смотрит на меня. Мои крылья для него всё такие же уютные. Заключаю его в кокон, и нежно целуя, спрашиваю:       - Ты жалеешь о своем теле, Серитё?       Он лишь мотает головой. Как же он много пережил! Я видел всю его жизнь, все его потери. Как же мы были далеко друг от друга. Два тела в маленькой комнатке так и застыли, держась за руки. Сердце обливается жалостью за них и радостью за нас. Нам надо вверх, отец принял Серитё. Мы будем вместе. Наконец-то я сожму его в своих объятиях и дам ему всё, о чем он мечтал, любовь и уверенность в нас. Я не отпущу его никуда. Он будет только моим, а я его. Именно так и никак больше. Мы будем одним целым. Серитё уже не кричит, когда мы летим по коридору к моей обетованной земле. А я зарываюсь в его воспоминания плена у Виеру. Он был долго в том плену, а я увидел это лишь за какой-то миг и неверяще смотрю на своего любимого. Этих мук не пережить ни одному ангелу, а он смог пережить. Он свой бог на своей земле. Только одному ему там не выстоять. Когда-нибудь мы, может, и посетим его родину. А пока он будет со мной. Когда захочет, тогда мы вместе и отправимся в новое путешествие и тогда я сам убью, закончу жизнь того самого Виеру.