II
10 января 2019 г. в 18:10
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли летел ковер-звездолет, световые лета метеорной пылью обдавая.
Только приземлился в пустыню атоллонскую молодец наш Илай, как окружили его со всех сторон крикны-пауки мерзкие. Жвалами щелкают, разорвать на части хотят. Меч-кладенец ожил, засиял, загудел, завертелся, да выкосил всех членистоногих, как траву высокую. Хорошей защитой Дед Мол Илая одарил!
Долго скитался по пустыне жаркой Илаюшка. Ни одной речушки, ни даже маленького ручейка не встретил. Изнемог от жары и жажды. Только солнца, Атоллон освещавшие, к закату клониться стали, как упала на него тень длинная, а в ушах громкий храп раздался. Пригляделся Илай и увидел, что меж гряд каменистых холм высокий торчит.
Вытащил голокрон из котомки походной Илай и положил на земь, вслух слова ситхского языка произнося, которым намедни его Дед Мол научил:
— Бамбара, чуфара, лорики, ёрики, пикапу, трикапу, спорики, морики. Явись передо мной Бэ-э-энду, Сосуд Силы Всемогущий!
Задрожала земля. Закружился песок. Ожил холм. Сбросил он с себя остатки камней и пыли, песчаными бурями нанесённые. Склоны холма в лапы превратились, вершина в спину горбатую, а деревья засохшие, корнями за верхушку цеплявшиеся, рогами ветвистыми сделались. Два глаза огнекристалловых на Илая уставились и прожгли его подобно взору чиссячьему.
— Кто тревожит Бенду? — голосу мощному вторил камнепад с гряд соседних, грохот которого уши заложил.
— Илаем меня зовут, о Сосуд Силы Всемогущий! А ищу я волшебство, с десяток лет в Галактике позабытое.
— Не обладаешь ты, Илай, ни Силушкой джедайской, ни Силушкой ситхской, однако пробудить меня сподобился. Не обошлось здесь без вмешательства фросьюзерова… — призадумался Бенду, ни сын ситхов перед ним был, ни дитя джедаево, но умом и хитростью добрый молодец явно обладал, пригодиться мог. — Открою я тебе тайну волшебства забытую, коль из беды меня вызволишь. Основали здесь неподалеку разбойники галактические, повстанцами зовущиеся, логово свое. Крикн-пауков всех распугали, зверье дикое поистребляли. Когда имперцы пришли их гнать, битва тут была страшная. И повстанцы эти, дабы от моего гневного недосыпания упрятаться, в логове этом оставили существ неких. Пьют они из меня Силушку богатырскую, пожирают меня на расстоянии, как Крайт-Горыныч с горы татуиновой. Помоги мне, Илаюшка! Тогда и я тебе помогу!
Выслушал Илай Бенду Всемогущего, сжал покрепче зажженный меч-кладенец и отправился в логово повстанческое. Темно и мрачно в стенах его, словно в чреве сарлакковом. Долго плутал Илай по коридорам извилистым. Место это настолько жутким казалось, что даже паучье отродье сюда не совалось.
Зашел Илай в горницу, разбойничьему главарю когда-то принадлежавшую, и замер на пороге, лишь скрип двери слушая. На полу стояла клетка дюрасталевая, в которой шесты для домашней птицы были понатыканы. На шестах этих, клубочками свернувшись, спали зверушки неведомые — с виду ящерицы, но рыжим мехом покрытые. Корыто, для еды предназначенное, перевернутым валялось.
Помня мифы древние, да предания старинные, Илай, восторгом обуянный, чуть не вскликнул от радости. Неведомых зверушек знал он, и меч-кладенец ему не нужен, чтобы справиться с ними. Рубить на части их только ситх сподобится. Исаламири перед ним, жар-ящерицами зовущиеся и золотые яйца на галактическую Пасху несущие! Повстанцами покинутые, голодные и несчастные, вынуждены они были питаться Силушкою, что Бенду вместо терморегуляции в пространство излучал. Так и поддерживали жизнь свою тщедушную. А без свежих мейлуранов, джоганов витаминных и солнца жаркого, тропического шерсть у них сделалась блеклой и повылезала в некоторых местах, глаза потускнели, когти шелушились, зубы выпадали. Нездоровилось зверюшкам в разбойничьем логове.
Сжалился над ними Илай. Всех на свой ковер-звездолет повытаскал. Свежих фруктов у него не было, но в котелке на камбузе завалялась целая гроздь овоща дивного, под метровым слоем снега на Ксилле растущего.
— Кушайте, жар-ящерицы несчастные, чисснок! Говорят мудрецы, он очиссяет и тело, и душу!
Слопали исаламири с голодухи весь чисснок и к утру следующего дня шерстка их уже переливалась голубым отливом, а в глазках-бусинках тлели яркие угольки зрачков. Отвез жар-ящериц Илай на соседнюю планету и выпустил на волю в лесах густых. Но одна исаламири, больше всех чисснока объевшаяся, на плечо ему прыгнула, хвостом пушистым шею защекотала и зашипела на ухо:
— Не оставляй меня, Илаюшка! Я тебе пригожусь!
Подивился молодец дару странному, у ящерицы проявившемуся. Не каждый зверек в Галактике человеческий язык разумеет, да еще и лопочет на нем. Подумал он было, что стоило и самому отведать горький чисснок, авось, не только на чеунхе заговорил бы, но и секретный ситхский язык выучил. Сжалился Илай над жар-ящерицей и позволил ей вместо воротника на шее сидеть.
Вернулся добрый молодец к Бенду, а тот Силищей так и светится. Вместо холма безликого перед Илаем теперь сияла гора зеленая. Все тело Бенду цветами было увешано, даже рога-деревья пестрой листвой вырядились. А вокруг вместо пустыни бесплодной, распростерлась равнина пышная.
— Спасибо тебе, добрый молодец, что Силу на Атоллон вернул. Теперь я снова всемогущ и силен, а мир мой зеленью наливается.
Затоптался на месте Илай. Нетерпенье жгло его. Обещал Бенду указать, в коей стороне волшебство искать.
— Помогу я тебе, Илаюшка, — отозвался на его мысли Бенду. — Как выведешь ты ковер-звездолет на тракт гиперпространственный, прямо путь-дорогу держи, пока развилки не достигнешь. А дальше тебе, Силой не владеющему, туго придется, поэтому слушай меня внимательно.