***
До конца уроков оставалось не так много времени. Дазай, подперев голову рукой, скучающе смотрел на железный отлив покрытый снегом. На него иногда садились вороны, клевали снег и перелетали на крыши домов. Дороги и улицы были заснеженные. Машины ехали так медленно, что при желании их можно было обогнать пешей походкой. Батарея под окном грела слишком сильно, отчего он временами впадал в дрему. Мистер Уолш хорошо знал свой предмет, но рассказывал его так скучно, что его голос можно было записывать для маленьких детей, чтобы те скорее заснули. Дремал даже Рассел, спрятав лицо в изгибе локтя. Кто-то жевал жвачку, кто-то играл в телефоне, кто-то рисовал на полях книги. Лишь Чуя казался каким-то беспокойным. Дазай уверял себя, что дело в призраке, от которого они бежали из закрытого на ремонт крыла. Любой бы испугался на его месте. Да что там, и близко подходить к нему не стал бы, после случившегося. Может, поэтому всевышний разделил миры? Чтобы живые не могли их видеть. Чтобы не сходили с ума от страха? Краснобрюхая птичка села на отлив и тихо клюнула стекло. Дазай обернулся, больше никто ее не заметил. Он придвинулся ближе к окну и коснулся указательным пальцем холодного стекла. Птица подпрыгнула ближе и вновь клюнула стекло, словно просила впустить ее внутрь. Осаму улыбнулся. — Я не могу открыть… Вдруг улыбка сошла с его лица. Он посмотрел на снег и вороньи следы на нем. Птичка перепорхнула на другой конец отлива, ровная поверхность снега оставалась такой же нетронутой. Дазай поджал губы, спрятал лицо в ладонях. В этот миг его охватили такая слабость и тоска, что попроси его кто подняться, он не сумел бы и поднять головы. В глазах стояли слезы, из горла рвался крик. Неужели все мертвы, думал он, пытаясь абстрагироваться от звука снаружи. Птица все клевала и клевала стекло, требуя впустить ее внутрь. Почему ты перестал их различать? В какой момент, Осаму? Неужели их было так много, все это время? Люди вокруг тебя, живые ли они? Рассел крупно вздрогнул и резко поднял голову от громкого крика. Мистер Уолш замолчал, а затем, бросив книгу, быстро ринулся в конец класса. — Осаму! Мальчик мой, что с тобой?! Сонливую атмосферу сняло как рукой. Все удивленно уставились на него. Дазай кричал, вцепившись в свои волосы обеими руками. Уолш схватил его за плечи и слабо встряхнул. Чуя вскочил было с места, но так и не успел подойди. Дазай сбросил руки мистера Уолша со своих плеч и, оттолкнув его, выбежал из класса. Повисла гробовая тишина. Никто не смеялся. Майкл и Дейв в ступоре смотрели друг на друга. Даже когда Уолш, велев всем соблюдать тишину, вышел из класса, никто не посмел его ослушаться. Дазай сломя голову мчался по коридору. Сердце громко стучало, перед глазами стояла пелена. Слабость в ногах не прошла, но адреналин и страх толкали его вперед. Все мертвы, кричал он мысленно. Все они мертвы. Может, я сам того не понимая, оказался в их мире? Может, я не смог перенести ту операцию? Или… Эбби убила меня! Эбби, та самая, что пряталась в темном углу моей комнаты. Кто расчленил Буча и разбросал его останки по соседскому крыльцу? Мне нужен отец Веласко! Нет! Он резко остановился. Мне нужно в подсобку. В коридоре он услышал глухой стук каблуков. Мистер Уолш спускался по лестнице. Дазай, недолго думая, пробежал вперед, и со всей силы толкнув железную дверь, скрылся за ней. И вновь он словно оказался в другом мире. Стук каблуков пропал, исчез и взволнованный голос мистера Уолша, зовущего его. — Ты жив. Ты жив. Ты живой, Осаму. Ты живой. Ты из крови и плоти. Ты чувствуешь боль, — сбивчиво шептал он, ступая по ржавой воде. Неприятный желтый свет бил в глаза. Из открытых щелей продувало. Пахло сыростью, плесенью и краской. Он охватил себя руками, не переставая идти вперед. Свет замигал, как и в прошлый раз. Куртку, выбегая из класса, он оставил на стуле. На нем была лишь тоненькая рубашка и клетчатый бордовый костюм, который совсем не грел. Правая штанина намокла, в левый ботинок затекла вода. Поменять их стоило уже очень давно. Внезапно он остановился, вспомнив, как Накахара разглядывал свои ботинки. Совсем новенькие, не растоптанные. Задумавшись, он едва не прошел мимо подсобки. Ему казалось, что с той стороны веет холодом, гораздо сильнее чем в коридоре. Несколько минут он нерешительно топтался на месте. Все-таки с Чуей было менее страшно. Простоял он так еще полчаса. Мысли прояснились. Он тихо взвыл и медленно осел по стене вниз, вспомнив, что натворил в классе. Как смотрел на него мистер Уолш и остальные одноклассники. Как теперь оправдываться перед Мари? Что он должен сказать, глядя ей в глаза? А ведь все только начало налаживаться. Он тихо вздохнул и посмотрел на свои руки. Под отросшими ногтями накопилась грязь. Кожа потрескалась от холода. Он согнул пальцы и сжал руку в кулак. В области костяшек кожа разошлась и выступили капельки крови. Дазай долго смотрел на них, собираясь с духом, а затем нехотя поднялся и уставился на дверь. Только он опустил ладонь на железную ручку, как раздался скрип. Кто-то отворил массивную дверь и быстро шаркал по мокрому полу в его сторону. Спустя минуту из-за угла появился Накахара. Он был взволнован и растрепан. В голубых глазах Дазай прочитал испуг, а затем облегчение. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Чуя сделал один неуверенный шаг в его сторону и остановился, Дазай же подбежал и прильнул к нему всем телом. Накахара молча обвил его талию руками. Никто не решался заговорить первым. Осаму было слишком стыдно признаваться, что он сорвался, потерял контроль над собой из-за какой-то мертвой птицы. Но причина была отнюдь не в ней. Она была лишь завершающим звеном. — Прости. — Все в порядке. — Я испортил наше свидание. — Я перепугался за тебя до чертиков, а ты извиняешься за сорванное свидание? Дазай улыбнулся. Уткнувшись носом в изгиб его шеи, он молчал какое-то время, переполненный любви к нему, а затем, приподняв голову, вцепился зубами в кожу на его плече. Чуя вздрогнул, а вскоре хрипло засмеялся. — Так сильно я тебя люблю, — прошептал Дазай, подняв на него глаза. Накахара никогда не мог от них оторваться с первого раза. В его глазах всегда была любовь. Нежная, теплая, всепрощающая. Никто и никогда так не смотрел на него. — Хочешь проверить все еще раз? Дазай кивнул. — Это место странное. Оно… притягивает меня. Словно, хочет что-то показать. Я должен быть там. — Тогда откроем эту дверь вместе? Осаму расцепил пальцы и выпустил его. Оба встали напротив двери. — Готов? — Да. Давай. Две руки одновременно легли на железную ручку и толкнули ее. В нос сразу ударил спертый воздух, запах сырости и плесени. Кто-то из них принялся шарить рукой по стене, пытаясь отыскать включатель. Комната залилась светом. Все было таким же тусклым и неприятным. Одной лампочки определенно здесь было маловато. Альбомы, что они раскидали, так и лежали в центре комнаты, уже покрытые тонким слоем пыли. Несколько сломанных парт стояли в правом углу. На них нагромоздили деревянные стулья и вздувшиеся от влаги пожелтевшие глобусы и карты. Дазай обхватил себя руками, огляделся, точно впервые оказался в этом месте. Запах плесени сильно напоминал ему старый железный сундук, который стоял в комнате воспитательницы миссис Молли Торнтон. Ей было далеко за семьдесят, и все свои вещи она хранила в огромном узорчатом сундуке, который изнутри был обклеен клетчатыми обоями. Как-то она попросила достать из него кружевные скатерти, аккуратно сложенные в левом нижнем углу, под новенькими махровыми полотенцами. Точно, подумал, Осаму, глубже втягивая странный запах, совсем как в сундуке миссис Торнтон. Так пахнет помещение, которое очень долго не проветривали, и дело тут было совсем не в плесени. Дазай прошелся по подсобке, водя пальцами по сырым стенам. Ему казалось, что те вибрируют под его ладонью, покалывают, отдают ледяным холодом. Он обернулся, кинул быстрый взгляд на альбомы и обреченно вздохнул. Чуя стоял, прислонившись спиной к двери, словно боясь шагнуть дальше. Взгляд у него был какой-то испуганный, что не ускользнуло от Дазая. — Тебе плохо? Накахара быстро покачал головой. — Мне жутко от этого места. Давай поторопимся? Дазай молча опустился на колени, водрузил на них толстый альбом и принялся листать. Лица, глядящие на него с фотографий, не были ему знакомы. Да и вряд ли он сумел бы их распознать спустя столько лет. Только с Мартой им несказанно повезло. Некоторые фамилии были едва читаемы, некоторые фото испорчены временем. Он переворачивал одну страницу за другой, все больше теряя пыл, с которым вбежал сюда, будучи уверенным, что на этот раз у него получился найти убийцу Сары. С той минуты, как его нога ступила в заброшенную подсобку, его не отпускало беспокойство. Он не мог сосредоточиться на фотографиях, мысли постоянно сбивались. Ему чудилось, что чей-то третий взгляд направлен на его спину. Пристальный, холодный. Но каждый раз оборачиваясь назад, он натыкался на пустые стены. Накахара и не думал ему помогать. Он все так же стоял у двери, вжавшись в нее спиной. Дазай нахмурился. Он подумал, что не стоило идти на уступки своему страху и позволять Чуе идти за ним. Нужно было выпроводить его под любым предлогом. Это не его дело. Не его расследование. Он не должен быть тут. Дазай собирался было заговорить с ним, но в последний миг зацепился взглядом за знакомое имя «Адам». Там, где была фамилия расплывалось желтое пятно, а фотографию едва можно было разглядеть. Адам был черноволосым юношей, с ровными красивыми чертами лица. На его губах застыла полуулыбка, то ли усмешка. Половину лица покрывали белые пятна и царапины, ниже шеи на фотографии были вздутия от влаги. Дазай медленно провел по ней пальцами, затем обернулся. Накахара стал бледнее смерти. — За тобой… — не своим голосом прошептал он. Осаму, тут же поняв о ком говорит Чуя, громко сглотнул. По спине побежал холодок. Он был уверен, что и волосы у него на голове встали дыбом. Прежде чем обернуться, Осаму в последний раз взглянул на фотографию Адама и понял, что знает его. Конечно, знает. Он видел его несколько раз. Только уже старым, седым стариком. Один раз он приезжал по делу к Марте Ардвидсон. Дважды подвозил ее в школу. Ее супруг. Адам Кри. Ну конечно. Вот почему он сразу не понял связи. Ардвидсон по какой-то причине не поменяла девичью фамилию. — Ты убьешь меня? — спросил он, удивившись насколько твердо прозвучал его голос. Призрак за его спиной молчал. Накахара, смотревший прямо на него, стал бледнее полотна. На свой вопрос он так и не получил ответ. За спиной раздался стук каблуков. Дазай часто задышал, крепко сжал руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу. Его трясло не меньше Накахары. Тем не менее, широко распахнув глаза, он продолжал смотреть на кривую ухмылку Адама Кри. Над самым ухом раздался хрип и что-то вязкое и холодное капнуло ему на шею. В нос ударил запах гнили. От страха Дазай не замечал, как слезы капают из глаз, как крупно трясутся его руки, как вся подсобка пошла кругом перед глазами. Но вдруг холод за его спиной пропал. Вновь стук каблуков стал эхом отдаваться в стенах. Теперь он двигался в сторону Накахары. Чуя что-то бессвязно бормотал, в ужасе глядя прямо на его изувеченное лицо. Он забыл, что дверь была прямо за его спиной, забыл, что мог повернуть ручку и бежать восвояси. Он стоял неподвижно, точно зачарованный и смотрел в глаза призраку. — Не смей трогать его! — закричал Дазай, едва выйдя из оцепенения. Он схватил один из альбомов и ринулся к нему. Страх за Накахару оказался гораздо сильнее любого другого страха. Он замахнулся альбомом и крепко ударил его в спину. Призрак остановился. Из его горла вырвался еще один неразборчивый звук. — …сти… Осаму собирался было ударить снова, но остановился в последний момент. Призрак не нападал ни на кого из них. Лишь пытался что-то сказать. Несмотря на весь испытанный ужас, он заставил себя поднять голову и всмотреться. Вся правая сторона призрака была кровавым месивом. Лопнувший глаз стекал по щеке. Под ободранной кожей проглядывала кость. В голове зияла огромная дыра, из которой на его щеки и плечи сыпались крохотные опарыши. Его форма ничем не отличалась от той, что они носили сейчас. Но ее было почти не узнать, до того она была ободрана. С боку наружу торчали несколько ребер, рубашка была пропитана кровью и грязью. Он хромал на одну ногу, так как вторая была вывернута в обратную сторону. — Прос-ти… — прохрипел он, глядя прямо в глаза Накахаре. Тот обмер на мгновение и едва не свалился без чувств. — Кто ты?! И за что просишь у него прощения? — с трудом пересилив отвращение спросил Осаму. — Прости… — повторил он. — Отвечай! — в ужасе крикнул Дазай, срывающимся голосом. Призрак, медленно идущий к Накахаре, остановился. В одном целом глазе Дазай сумел увидеть столько боли и искреннего раскаяния, что следующие слова застряли у него в горле. Сам не понимая почему, он проникся к нему жалостью. Он не походил на того, кто собирается причинить им вред. Осаму закрыл глаза, собираясь с духом, и, уже открыв их, спросил более спокойным голосом. — Почему ты просишь у него прощения? Как тебя зовут? — Уильям. Меня зовут Уильям… — он не отводил единственный глаз от Чуи, словно боясь упустить его. — Прости. Чуя нервно улыбнулся и потряс головой. Голос у него дрожал, глаза нервно бегали по фигуре напротив. — За что ты извиняешься передо мной? — Мы… убили тебя. Дазай отступил назад на пару шагов и едва не свалился от внезапной слабости в теле. Ноги словно стали ватными, глаза защипало. Он выдавил из себя улыбку, в точности как Накахара. — И как прикажешь это понимать? — Я расскажу. Я… все расскажу. Только не убегай, — взмолился он. — Я не поспеваю за тобой, Чуя Накахара. — Что это значит?! — заорал Дазай. Призрак сделал еще один шаг, но увидев с каким неистовым страхом Накахара смотрит на него, остановился. Его голос стал мягче, ровнее. Казалось, в присутствии кого-то из них, он становился прежним собой. — Ты ведь узнал меня, — произнес он, глядя прямо в голубые глаза. — Не понимаю, о чем ты… — прошептал Чуя, пытаясь слиться с дверью в одно целое. — Так и быть. Я освежу твою память. Дазай обошел его, встал рядом с Чуей и крепко схватил его за руку. Накахара с благодарностью посмотрел на него. Призрак долго молчал, разглядывая их печальным карим глазом. Школьный кейс, который был в моде лет пятьдесят назад, размерено покачивался в его руке. Он осмотрел помещение, разбросанные альбомы, поломанные парты и стулья. Его плечи поникли. — Пятьдесят лет назад ты передал Адаму записку с признанием. Дазай и Чуя переглянулись. Не успел никто из них и рта раскрыть, как тот продолжил, словно боясь, что они вновь сбегут от него. — В ней говорилась о твоих чувствах к нему. Он показал письмо всем нам. — Кому… нам? — шепотом спросил Дазай, вцепившись в ладонь Накахары. — Марте, мне, Колину, Рику, Чарльзу. — Марту мы знаем, кто все остальные? — спросил Осаму. — Мы учились в одном классе и были хорошими друзьями. Внезапно он зашёлся в сильном кашле. Из его рта потекла черная кровь. Запах разлагающегося тела становился невыносим. Уильям стер кровь целой рукой и продолжил: — Адам всем казался хорошим парнем, но это было не так. Он написал ответное письмо, в котором солгал, что тоже не равнодушен к нему. А затем назначил время и место встречи. — Туалет, закрытый на ремонт? — скривившись от боли, спросил Дазай. Уильям кивнул. — И пришли мы все. Чуя… — он аккуратно посмотрел на Накахару, затем упер взгляд в пол, — тоже пришел. Я не знал, что за мысли гуляют у Адама в голове и что он собирается делать. Я думал, это будет просто невинная шутка. Но, все пошло наперекосяк. Он… велел нам держать его, пока сам… — Уильям поддел носком пыльного ботинка бетонный пол и прикусил губу с такой силой, что едва не оторвал ее. — Когда ему наскучило, он сказал остальным - развлекайтесь. А сам встал рядом с Мартой и смотрел. Колин и Рик измывались над ним еще два часа, а потом пришла очередь Чарльза… Он умолял их, остановиться, но они... А потом... Он поджал губы, его голос стал прежним от волнения. Речь стала почти неразборчива из-за застоявшейся крови в горле. Он то заикался, то терял суть разговора и начинал плакать. — … повесился. На балке… в туалете. Все в школе знали о записке и… началась травля. Я не хотел… Дазай вытер глаза о рукав костюма и, подойдя к нему, крепко схватил за грудки и встряхнул. — И ты тоже в этом учавствовал? Отвечай! Отвечай! Отвечай! — заорал он, тряся его, что есть мочи. Уильям слабо кивнул. Дазай резко выпустил его, попятился назад. Чуя неподвижно смотрел в одною точку. Его взгляд был пустой. — А Сара… — Дазай горько усмехнулся. — За что убили ее? Призрак виновато посмотрел на ее фотографию и прижал кейс к груди. — Она случайно подслушала разговор. После самоубийства Чуи… он велел всем молчать. А Сара… Сара… — А ты? Как же умер ты? — голос Дазая сочился ядом. Он смотрел на Уильяма исподлобья, жалея, что тот уже мертв. Его больше не пугал его внешний вид. Нет. Он считал, что на этом ублюдке слишком мало увечий. Он бы с большим удовольствием добавил еще парочку. — …не смог. Не выдержал. Чувство вины… съедало меня изнутри. И я… — Тоже покончил собой? — усмехнулся Дазай, глядя на него безумными глазами. — Судя по твоим увечьям, с крыши сбросился? А не слишком быстро ты закончил свои страдания? Уильям опустил голову и задрожал. С его единственного глаза стали скатываться кровавые слезы. — Я расплатился сполна. — Не тебе это решать! — Осаму… — голос раздался словно издалека. Дазай повернулся. Чуя, поднеся ладони к лицу, в панике смотрел, как они становятся прозрачными. Осаму хотел броситься нему, но ноги словно приросли к полу. От вида Накахары кровь стыла в жилах. Он хотел смеяться, хотел плакать, хотел орать во все горло и биться головой об бетонную стену, пока в ней не появится такая же дыра, как у Уильяма в черепе. — Ты ведь не оставишь меня? — упав на колени, он подполз к Накахаре и отчаянно вцепился в его ноги обеими руками. — Чуя? — Я не знаю, как это остановить, — ответил он, и в ужасе потряс обе руки. — Я не знаю, Осаму. Оно расползается по всему телу. Накахара осел на пол, потянулся к Дазаю прозрачными руками, нежно обхватил лицо, глотая слезы. — Я видел его столько раз, Осаму. За твоей спиной. В столовой. В классе. Всюду… Но отчего-то сразу о нем забывал. Это было мое наказание или его? — Мне плевать! — заорал Дазай, захлебываясь слезами. — Можешь считать меня эгоистом. Кем угодно! Мне плевать, что было в прошлом. Только… не покидай меня. Пожалуйста. Он схватил его бледные руки и прижал к груди. — Я не могу это остановить, Осаму, — Чуя покачал головой. — Я не знаю, как. — Пожалуйста, — кричал Дазай, уткнувшись лицом в его грудь. — Ты обещал всегда быть рядом. Ты поклялся. Молю, тебя. Пожалуйста. — Я не знаю, как… — Не оставляй меня… Он рыдал так отчаянно, так горько. С его губ срывались уже не слова, а бессвязные звуки. Он выл, точно смертельно раненное животное, пытаясь ухватиться пальцами за его растворяющиеся в воздухе одежды. Чуя подумал, что, если бы бог был на небесах, он бы позволил ему остаться. На весь мир он смотрел другими глазами. Родители ругались из-за моей смерти, подумал он? Отец молчал, потому что, это была его идея отправить меня в эту школу? Эмбер так смотрела на Осаму, потому что меня никогда не было рядом? Нет. Меня просто никто не видел… Адам. Точно. Моя первая любовь… Чуя закрыл глаза и, крепко прижав к себе Дазая, ласково улыбнулся. — Я люблю тебя. — Пожалуйста… — Не доверяй свое сердце недостойному человеку, Осаму. Дазай резко вскинул голову. Чуя исчез. В подсобке, как ему почудилось, несколько мгновений над ним кружили светлячки, а затем растворились в воздухе. Он медленно повернул голову. Уильям все еще стоял перед ним. Красивый. В новой школьной форме. С такими же печальными карими глазами и грустной улыбкой. — Он простил меня, — сказал Уильям. — Моя вина, что я продержал его в этом месте еще пятьдесят лет, но в отличие от меня, он ни о чем не догадывался. Его память стиралась, после каждой нашей встречи. — Зато я никогда не прощу… — сиплым, охрипшим от криков голосом, прошептал Дазай. Он сидел неподвижно, потерянно застыв в одной позе и вспоминал его глаза. Глаза оттенка синевы, совсем как небо на рассвете.***
— Я знаю, что с ним не так! — крикнула Наоми, глядя на заплаканное лицо сестры. — Он ненормальный! Или тебе надо еще раз поговорить с Уолшем? Столько детей в приюте, а ты вцепилась в этого дефектного урода! — Следи за своим гнилым языком, Наоми! — рявкнул Хитоши, захлопнув ноутбук. — Не смей так говорить о нем в моем доме. Мари протерла глаза платком, посмотрела на дверь, за которой находился Осаму. Пару дней назад Уолш обнаружил его в старой подсобке, лежащего на холодном бетонном полу без сознания. В больнице врачи лишь развели руками, но его действия никак объяснить не смогли. Доктор Морган, некогда наблюдавший его, вновь склонялся к самому распространённому варианту — желание привлечь внимание. «Приютские дети, они такие, говорил он, разводя руками. Нечему тут удивляться». После возвращения из больницы, Осаму заперся в своей комнате, из которой не выходил уже третий день. Не помогали ни крики, ни мольбы Мари выйти к ним. — Может, мой язык и гнилой, но то, как вы себя с ним ведете… — Как себя с ним вести, только наше дело. Займись воспитанием собственных дочерей, — спокойным сдержанным голосом ответил Хитоши. — Но дорогой, — взмолилась Мари. — Он не выходит уже третий день. — Пора выламывать дверь, — сказала Наоми, откинувшись на спинку стула. — Иначе воспитывать уже будет некого. Рука Хитоши, лежащая на ноутбуке, дернулась. Наоми вздрогнула. Ей подумалось, что он вот-вот ударит ее. Однако Хитоши лишь молча поднялся и ушел на долгих десять минут. Вернулся он держа в руках небольшую пластиковую коробку с инструментами. Мари быстро убрала платок в карман и побежала за ним. Хитоши встал напротив двери в комнату Осаму, поставил коробку на пол и тихо постучал. — Осаму, — негромко позвал он. — Если ты не выйдешь, мне придется выломать дверь. Просто открой и мы поговорим. Обещаю, никто не станет ругать тебя. Когда снаружи заработала дрель, Дазай не шелохнулся. Хитоши снимал петли одну за другой. Управился он с этим делом быстро. В спину ударил сквозняк, комната заполнилась знакомым ароматом духов. В отличие от Наоми и Мари, Хитоши не стал заходить внутрь. Он остался стоять у порога, прислонившись плечом к деревянной арке. Дазай лежал к ним спиной, уставившись стеклянным взглядом в одну точку. Плакать больше не было сил, слез не осталось. Уходя Чуя Накахара забрал с собой и его душу. — Милый… — теплая рука Мари опустилась на его лоб. Наоми же не собиралась с ним нежничать и тем более о чем-то упрашивать. Она грубо схватила его за плечо и дернула со всей силы. Дазай упал на спину. Хитоши, поймав его взгляд, отчего-то переполошился, быстро зашел в комнату и сел перед ним на корточки. Мари побледнела. — Я принесу что-нибудь из еды, — в голосе Наоми стоял страх. Она промчалась мимо Хитоши, лихорадочно соображая, что можно затолкать в рот живому трупу. — Осаму, сынок, посмотри на меня, — Хитоши опустил крупные ладони на его плечи. Большим пальцем он провел по его мертвенно бледной щеке. — Что с тобой происходит? Расскажи нам. Мари перехватила его руку и прижала к своим губам. Вскоре появилась Наоми, держа в руках тарелку теплого супа. — Как он вам что-то скажет в таком состоянии! Поднимите его, — скомандовала она. Хитоши встал, приподнял Осаму за плечи и уложил на свои колени. Наоми села на его место. — Придержи-ка голову, — она набрала ложку супа и поднесла к его лицу. — Осаму, будь хорошим мальчиком, открой ротик. Неподвижный все это время Дазай, мазнул ее взглядом. Мари и Наоми вздрогнули. И в отличие от Мари, которая вновь ударилась в слезы, Наоми быстро взяла себя в руки и поднесла ложку к его губам. — Ешь. Осаму безэмоционально смотрел на нее какое-то время, а затем подчинился. Никто не осмелился издать и звука. Даже Наоми, испытавшая ликование. Спустя еще два дня Дазай пошел на поправку. Бледность постепенно сходила, возвращались силы. Он беспрекословно подчинялся всем приказам матери и Наоми. Хитоши, решив, что проблема улажена, вновь погрузился в работу, забыв о недавнем инциденте. Версия доктора Моргана его устраивала и не вызывала никаких вопросов. Порой, за ужином, Наоми начинала провокационные темы, но Дазай молча жевал еду, не обращая на нее внимания. Каждый вечер в комнату врывался верзила в джинсовом комбинезоне, швырял Эбби на стол и отрубал ей голову ржавым топором. Кровь была всюду. На его лице, на стенах, плите, посуде, на Хитоши, на Мари, Наоми, в его еде. Он не подал виду. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он молча ел, вполуха слушая ворчание Наоми. Мари все накладывала ему еду и улыбалась, стоило только поймать его взгляд. Отец Веласко как-то сказал: "Люди пытаются починить человека снаружи, но никто не задумывается цел ли он внутри". На четвертый день Дазай изъявил желание идти в школу. Никто не стал его отговаривать. Напротив. Мари пришла в восторг. — Твои друзья наверняка по тебе соскучились, — сказала она, радостно порхая вокруг стола. — Несомненно, — ответил Дазай, криво улыбнувшись. Весь путь в школу за ним бежал Буч. Дазай не обратил на него внимания. Стоило ему распахнуть двери и зайти в школьный коридор, как множество взглядов оказались прикованы к нему. Кто-то принялся шептаться, кто-то тыкать пальцем, кто-то посмеиваться и крутить пальцем у виска. Конечно, подумал он, должно быть уже знает вся школа. Ты испытывал то же самое, Чуя? Нет… Тебе, должно быть, было гораздо хуже. Дазай подошел к своему шкафчику и ковырялся в нем, пока не прозвенел звонок. Толпа редела. Все расходились по классам. Когда в коридоре не осталось никого, Дазай захлопнул дверь шкафчика и прошел мимо своего класса. Спустя всего десять минут он уже стоял в старом мужском туалете. Ничего не изменилось. Все тот же запах сырости. Те же текущие краны, ржавые трубы, пробирающий до костей холод. Дазай снял сумку с плеч, расстегнул замок и выудил из нее синюю шнуровую веревку. Распутав узел, он устало свесил руки и высоко задрал голову. Его взгляд упал на балку, на которой пятьдесят лет назад повесился Чуя Накахара.***
Сара, зажав голову между колен, наблюдала, как ее кровь растекается по пыльному кафелю и медленно стекает по лестнице. Иногда она уставала от слез, уставала от боли. Уставала искать виновного в своей смерти. Кто-то убил ее. Некий Адам Кри. У нее было лишь его имя. Сара спустилась ниже на одну ступеньку и села в лужу своей крови. Тоненьким голоском она напевала песню о девочке, которая странствовала по ночному городу, с окровавленным ножом в руках. Девочка, ровно в три ночи, стучала в дверь и задавала лишь один вопрос. — За что ты убил меня, Адам Кри? — пропела она. — Я ведь даже не могу вспомнить твоего лица… Заметив чужую тень напротив, она повернулась всем телом. Дазай опустился рядом, водрузив руки на согнутые колени. — Я знаю, как выглядит твой убийца, Сара, — он задумчиво провел бледными пальцами по красным следам на своей шее. Тонкая плетеная веревка слабо покачивалась на груди в такт его движениям, напоминая о вечном проклятии, на которое он обрек себя по собственной воле. — Этой ночью девочка постучит в дверь настоящего Адама Кри. Его губы растянулись в злобной ухмылке.