Экспедиция

«Не знаю, верил ли я в то, что он говорил о судьбе. Нет, наверно. Я с самого начала был прекрасно осведомлен о том, что ждет меня в будущем - учеба в академии, должность чиновника (если добьюсь успеха), собственный дом и семья, но... Эта поездка в Чжунго с отцом, жизнь в Чанъане, в городе, изменившем меня, с человеком, переписавшим судьбу... Чувства – это то, противоречивое, сильное, не поддающееся здравому смыслу, самое благодатное и самое болезненное, что есть у человека. Мои чувства были в смятении, он словно привязывал меня к себе теми же лентами, что опутывал мои ноги и руки...». Сехун осторожно коснулся ладонью двери, в очередной раз с замиранием сердца он стоял у этих покоев, снова убеждая себя, что пришел лишь для беседы, а не потому что Хань его звал, и совсем уж не потому, что сам хотел прийти. Этот «коварный китаец» как знал, что О снова не устоит - у покоев не было привычной толпы слуг - значит, хозяин их прогнал, заключил Сехун. Сдвигая с места тонкую перегородку двери, молодой человек на секунду застыл на пороге - от открывшегося взгляду вида перехватило дыхание, а щеки мгновенно окрасились алым цветом, то ли от тепла помещения, то ли от смущения, которое он все еще с трудом преодолевал. Помещение, служившее местом соблюдения этикета чистоплотности, обволакивал теплый аромат пара, исходящий от добавленных в воду эссенций. Хань, прикрыв глаза от наслаждения, водил пальцами по поверхности воды, лаская легкими прикосновениями нежные цветочные лепестки, окружившие его. Сехун не мог не признаться себе в том, что все-таки попал под обаяние этого настойчивого юноши, и дело не столько в возвышенности слов о судьбе, сколько в изначально казавшихся ему порочными, откровенных фразах. И действиях, конечно же. Хань распалял его воображение и заставлял ощущать что-то невероятное для слишком реально мыслящего Сехуна, это было сродни магии, не иначе. - Ты опять опаздываешь... Пользуешься тем, что я не могу долго на тебя сердиться? – обиженно пробормотал Хань, поджав губы. - Я уже понял, чем оборачиваются все твои «срочно», поэтому, позволил себе хотя бы не бежать сегодня, – заметил Сехун, приводя свое внутреннее состояние в равновесие. - Какой непослушный ребенок, – всплеснув руками, ударяя ими по воде, возмутился старший. Сехун лишь улыбнулся, потому что слушать подобные претензии от капризного Лу было действительно смешно. - Зачем я тебе вдруг понадобился? – на всякий случай решил узнать О, мало ли Ханю взбредет в голову сказать что-то новое. - Ты нужен мне всегда. Разве я не говорил? – улыбнулся китаец. – Не поможешь мне? – привставая из своей импровизированной ванны, обратился он к Сехуну, который, впрочем, поспешил побыстрее обернуть бесстыдно обнаженное тело старшего мягкой тканью. - Ты все? – отрывая глаза от созерцания пола, поинтересовался О. - Смотря, что тебя интересует... – усмехнулся в очередной раз Хань. - Хватит издеваться надо мной, – расстроено бросил Сехун. - Почему ты продолжаешь стесняться? Или, может, все еще боишься? – Лу вопросительно вскинул бровь, всматриваясь в лицо младшего. Щеки под его ладонями горели, заставляя улыбаться такой реакции, в глазах читался скорее не страх, а сомнение, но Ханя не могло устроить и это, он желал преодолеть всякие препятствия между ними. - Не смотри на меня так... – глухо прошептал Сехун, сам, однако, не делая никаких попыток прервать зрительный контакт. - А я хочу... И хочу, чтобы ты понимал, что в этом нет ничего не правильного. Так должно было быть. Если ты настолько переживаешь об этом, просто думай, что не мог отказать мне. - Но, я пытался... От шепота, предназначенного только для его слуха, от прикосновений, легких, словно крылья бабочек, от поцелуев, нежных, но требовательных кружилась голова, и вся защитная броня О Сехуна рушилась моментально. Его тело предательски отзывалось на самое, казалось, незначительное действие Ханя - он приучил его к себе. И если вопрос чувств все еще был для Сехуна сложен и запутан, то язык тела он невольно постигал с большей быстротой и успехами. Свечи, стоящие по периметру помещения, создавали тусклое освещение, и пока светлый шелк медленно скользил по его плечам, опускаясь к ногам, Сехун словно пропитывался этой атмосферой. С каждым разом все больше воспоминаний связывало его с Ханем, даже на первый взгляд такая незначительная мелочь, как эти свечи. Стоило ему прикрыть глаза, он мог вспомнить даже те ощущения, что испытывал в тот момент, когда капельки горячего воска, чуть остывая в полете, опускались на его кожу. Мышцы живота тут же напряглись, когда обжигающие чувства показались слишком реальными, или, может, все из-за того, что в этот момент Хань, увлекшись, сильнее прикусил бледную кожу. «Расслабься...» - шептал старший за секунду до того, как прижаться к чужим губам своими, оставляя как можно меньше пространства между ними, чередуя ласки и легкие покусывания, добиваясь в ответ стонов и дрожи нетерпения. Оставляя свои метки, он медленно, сводя с ума, двигался по напряженному телу – губы, язык, шея, соски, живот, внутренняя сторона бедра... и младший сладко всхлипывает, вцепляясь в его плечи. Хань говорил ему, что для начала нужно не меньше десяти встреч, чтобы привыкнуть друг к другу, у них это число явно перевалило за десяток, и если не сам Сехун, то его неспособное к достойному сопротивлению тело, привыкло и даже нуждалось. Иначе как объяснить то, что он послушно таял в чужих руках? Своим расфокусированым и заплывшим желанием взглядом он видел совсем бесстыдное отражение в зеркальной поверхности воды в ванне: волосы распущены по плечам, придавая его облику нежности, а Хань с удовольствием запутывает в них пальцы, когда убирает с шеи, чтобы в очередной раз впиться в нее губами. Лу заметил, как младший, не отрывая глаз, вглядывался в воду, и довольно улыбнулся, когда этот, отражающийся в серебристой глади Сэхун, закусил губу и выгнулся сильнее ему навстречу. В нос проник какой-то сладковатый и пряный аромат, и Сехун почувствовал, как по пояснице растекается прохладная жидкость. Ароматное масло стекло по бедрам, а Сехун вздрогнул в предвкушении, прикрывая глаза. Пальцы старшего уверенно скользили внутри, но его тяжелое дыхание и другая рука, до боли сжимающая острое плечо О, свидетельствовали о том, что этого уже не достаточно. Сехун сам потянул руки Ханя на свою талию, провокационно прогибаясь в спине. С каждым толчком, их тела притягивались ближе, Сехун спиной ощущал, кажется, каждую клеточку Ханя, а потом, теряя чувство реальности, он и вовсе не чувствовал граней между ними, будто они распались на много маленьких частей, а затем перемешались воедино. И если Сехун еще только пытался разобраться в вопросе чувств, то его тело точно решилось на абсолютную капитуляцию...