Книга Летописца

      «Волка ноги кормят». Эту поговорку отставной второй лейтенант американской армии Эбрахам Файнс любил и повторял часто. Неизменно с убийственной самоиронией добавляя: «И журналиста тоже». Обращённой на себя иронии было откуда взяться. Во-первых, Эбрахам, а по-простому и для своих — Эйб, был журналистом. Во-вторых, он тяжело и страшно хромал на правую ногу. В-третьих, вопроса пропитания у получившего некогда «Пурпурное Сердце» второго лейтенанта в принципе не было. Были иные. Например, «Как оплачивать налог за дом?»: денег у родителей Эйб не брал принципиально. Или «Как совмещать алкоголь с обезболивающими?»: выпивать Файнс стал ещё после ранения, вынужденно сменив стезю связиста на путь военной, а позже и гражданской журналистики. Существовал, впрочем, и ещё один очень важный вопрос, но уже, скорее, по работе. Или по призванию. Или по вредности.       Эбрахам, будучи изначально уроженцем Старлинг-Сити, был немало удивлён, вернувшись с фронта. Выяснилось, что, пока Файнс отдавал родине долги, жертвуя психическим и физическим здоровьем, его родной город крепко изменился.       Для начала сам город сменил название, сделавшись отныне и навсегда Стар-Сити. Но это было самое безобидное. Оказалось, что по окраинам, да и местами в центре теперь не так безопасно гулять по вечерам, как раньше. Нет, были и приличные районы, например — тот сектор частных коттеджей, в котором сейчас жил сам Эйб. Отложенные премиальные и пенсия орденоносца позволили ему купить славный домик с гаражом. Но за пределами определённых границ начинался если не ад кромешный, то нечто подобное. Достаточно было сказать, что многие коллеги Эбрахама к тому моменту, как тот пришёл устраиваться в «Стар-Сити Реньюалс», с лёгкостью сравнивали положение в городе с Готэмом. И это значило очень и очень многое.       А масла в огонь этих не самых лестных сравнений подливало то, что в Стар-Сити появился свой «уличный мститель». Причём, было не очень ясно, что случилось в первую очередь: вырос уровень преступности — или возникла эта мрачная фигура в капюшоне и при луке. В самом начале, только появившись, этот «символ гнева народного» так и называл себя: «Капюшон». Потом перешёл к более претенциозному прозвищу «Стрела». Ну, а в последнее время назвался и вовсе «Зелёная Стрела», добавив к и без того зелёному костюму новенький тёмно-изумрудный кожаный нагрудник с наплечниками.       Эйб, будучи простым, да ещё и служившим человеком, считал всё это костюмированное уличное «правосудие» дурью и опасным баловством. Его никогда особо не впечатлял даже мрачный образ Героя Готэма, избравшего своим знаком летучую мышь. Даже казавшийся дружелюбным и адекватным Флэш, которому пели дифирамбы жители соседнего Централ-Сити, удостаивался от Файнса лишь презрительного хмыканья. Мета-людям он не доверял ещё больше, чем просто «мстителям».       — Правосудие должно быть с открытым лицом, — говорил Эбрахам после второго стаканчика, если кто-то при нём заводил эту тему. В начале своей карьеры он был настолько убедителен в своих доводах по этому поводу, что с ним попросту предпочитали не спорить. Именно тайну Зелёной Стрелы Эйб и выбрал своим постоянным рабочим вопросом. И нельзя сказать, что он подошёл к ответу на него легкомысленно. Эбрахам стремился к полноценной карьере журналиста-следователя, и несколько некрупных дел о коррупции уже были на его счету. За три года работы в газете, к середине 2000 года, у Файнса собралась довольно пухлая папка, при желании размещавшаяся на стене под видом «доски преступления». И центральное место под знаком вопроса на этой доске занимали два фото: Зелёной Стрелы и нынешнего мэра Стар-Сити — Оливера Куина. Которого к тому моменту уже дважды впрямую и публично обвиняли в том, что именно его лицо скрывается под капюшоном и маской. И оба раза Куин изящно уходил от обвинений, оставляя оппонентов у разбитого корыта. Нужны были настоящие доказательства. Железобетонные. Бронебойные. А вот что делать с ними потом…       Дома у Файнса было всё, что должно было быть у уважающего себя охотника на тайного мстителя: кофе, сигареты, алкоголь, компьютер, два телефона и мощный радиопередатчик, купленный на чёрном рынке и ловивший полицейские волны. Возле последнего Эйб зачастую просиживал часами, вслушиваясь в бормотание патрульных, готовый в любой момент сорваться на другой конец города к месту появления Зелёной Стрелы. Невзирая на хромоту и необходимость пользоваться тростью, машину он водил отменно.       Тем судьбоносным апрельским утром, после кофе, сигареты и пополненной фляги с виски, Эйб только-только собрался приступить к ставшему традиционным «прослушиванию», когда у него зазвонил один из телефонов. Ругаться Файнс не стал: этот номер знали немногие, в основном — прикормленные осведомители и…       — Утречко, — отрывисто бросил он в динамик.       — И тебе того же самого, Эбрахам, — зажурчал в ответ низкий, чуть хрипловатый женский голос. — Как настроение?       — Утро добрым не бывает, — философски отозвался Эйб с улыбкой на губах. — Но полагаю, ты можешь меня порадовать, Дора?       Дора Хаксли, фотограф и последние года полтора бессменная напарница Файнса, была единственным человеком, кого он мог назвать если не другом, то приятельницей. Темноволосая и темноглазая, невысокая и чуть смуглая внешне, напористая и грубоватая по характеру, с неизменной папиросой в углу рта, она не любила распространяться о своём прошлом.       «Родилась, училась, не влюбилась, замуж не вышла, стала фотографом», — такова была её личная рекомендация самой себе. Пила она наравне с мужчинами, не стеснялась солёного словечка и не лезла за оным в карман. А сверх всего этого — была удивительным по мастерству фотографом, способным одним нажатием кнопки «поймать» нужное движение или выражение лица. К мстителям и прочим личностям в масках она относилась на удивление равнодушно, но любила и ценила хорошую загадку, равно как и отгадку к ней. По совокупности всего вышесказанного, Файнс решил взять себе помощницу — и не прогадал. Помимо прочих достоинств, Дора умела слушать и смотреть, подмечая нужные мелочи, и оказалась неплохим сборщиком такой необходимой информации.       — Таки мне есть, чем доставить вам радость, шеф, — с характерным «местечковым» акцентом сказала Дора, вызвав новую улыбку на губах Эйба. Он и сам любил время от времени пошутить над своими корнями, берущими начало «где-то под коленом Израиля».       — Таки шо, — с удовольствием подхватил он, — у нас немножко подорожал доллар к евро или помер кто-то, кого мы не любим?       — К сожалению, ни то, ни другое. Но я тебе крайне рекомендую взять с собой самого поганого пойла, какое найдётся в твоём доме, и ехать по адресу, который я тебе сейчас назову.       Файнс бросил взгляд на часы.       — Семь утра, Дора. Не рановато для оргий?       — В самый раз, — отрезала та. — Я стою в переулке, а передо мной мается похмельным синдромом почтенный муж без определённого места жительства. Сей досточтимый господин готов пообщаться с нами по поводу того, что он видел сегодня, часа два назад, на крыше по соседству. Точнее, кого он там видел.       Файнс застыл на несколько секунд, потом отмотал провод — этот телефон у него был из старых, без съёмной трубки, — и прошёл к шкафчику с алкоголем.       — Дора. Я тебя обожаю, — сказал он, прижав трубку плечом и раскрывая дверцу. — Но чёрт возьми… как?       — У меня есть куча знакомых, которые не спят по ночам и любят смотреть в окно, — спокойно отозвалась та. — В основном, почтенные матроны без детей. Ещё они любят сплетничать. Со мной. Остальное — дело техники. Что, мы мало подворотен обшарили в поисках наконечников от стрел?       — Ты чудо, — Эйб выбрал бутылку поплоше и сунул в карман халата. — Я выбью тебе премию. Давай адрес, я запомню.       — Угол Адамс и Крониклс-стрит, семьдесят семь. Что говорит нам Тора о двойной семёрке?       — Что это — к удаче. Жди, я лечу.       Эбрахам, не прощаясь, повесил трубку и со всей возможной скоростью похромал одеваться. Через десять минут, повинуясь повороту ключа, взревел мотор старого, уже почти «винтажного» Мерседеса W114 семьдесят третьего года. Файнс нежно провёл ладонью по вытертой коже руля, помянул добрым словом своего батюшку, выдавшего такой подарок ко дню демобилизации, и нажал на газ.              Переулок был классическим. Если бы Эйб рисовал комиксы, то нечто подобное он бы изобразил как место встречи тёмных личностей под покровом ночи. Реальность вносила свои жестокие коррективы. Утреннее солнце нежно играло на маслянистых объедках и лужицах какой-то дряни, ветерок, красиво шевеливший позавчерашние газеты, отдавал помойкой, а от тёмной личности, восседавшей на груде полусгнивших картонных коробок, отчётливо воняло. Нет. Разило. Файнс помянул матерь всех козлов и козлищ, о которой читал у Лавкрафта, и постарался дышать ртом. Спасало слабо. Дора хитро ухмыльнулась шефу сквозь папиросный дым и протянула портсигар. Эйб схватился за него, как утопающий за обломок доски. Крепкий табак несколько спас положение.       — Стало быть, мне сегодня выпить дадут… — полу-утвердительно высказался «почтенный муж» с картонного трона и шумно почесался. Видавший виды Файнс, воевавший на Ближнем Востоке, внутренне содрогнулся. Но только внутренне.       — Конечно, милейший, — произнёс он, извлекая искомое и протягивая бродяге. Тот крякнул, не поднимаясь сцапал бутылку и сделал несколько внушительных глотков. По давно немытому лицу расплылось блаженство.       — А теперь — рассказывай, — коротко скомандовал второй лейтенант Файнс. Подобный переход от доброжелательности к жёсткому военному тону часто помогал журналисту, но на этот раз результат удивил даже его. Бродяга коротко рыгнул, обдав непередаваемым ароматом Эйба с помощницей, затем вполне бодро поднялся и даже изобразил нечто вроде строевой стойки.       — Стало быть, докладываю, ети его мать! Видел двоих. Вон тама, на крыше, — он махнул головой в сторону пятиэтажного здания у себя за спиной. — Точнее, спервоначалу — одного. В капюшоне и с энтим… луком, да. И колчан. Э-э…       — Со стрелами, — пряча улыбку за дымом, подсказала Дора.       — Так точно. Со стрелами, — продолжил отчёт повелитель коробочного сидения. — Стоял он, значит… и вдаль глядел. — Последняя фраза прозвучала внезапно нараспев и как-то грустно. Патетический момент явно требовал глотка виски, и оный воспоследовал.       — Дальше? — требовательно спросил Файнс, когда театральная пауза несколько затянулась.       — Ну да. И глядел, значить, куда-то, собака такая. А потом так — вжух! И как молния жёлтая по стене херанула! Гляжу я — а рядом с ним второй уже стоит. Весь в красном. Как вторая кожа на вид, значить. Только гульфик прилажен, потому как тютюна с тырыдылдами не видать.       Эйбу понадобилась вся выдержка кавалера Пурпурного Сердца, чтобы удержать лицо. Дора что-то лихорадочно пыталась найти в футляре для фотоаппарата. Плечи её подрагивали.       — Ну, потом красный этот, значить, говорит, привет, мол, Стрела, ети твою мать.       — Прямо так и говорит? — Брови Файнса сошлись к переносице.       — Вот прям так и говорит. Опоздал я, мол…       — Погоди, — перебил бродягу Эйб. — И ты отсюда услышал? И увидел? Пять этажей, не хрен собачий.       — Не хрен. И даже не собачий, — подтвердил бродяга, — да только я покамест ни слух, ни глаза, ни член не пропил. Только зубы! — И оскалился, явив опешившему журналисту гнилые пеньки на месте зубов.       — Ну, предположим, — с сомнением протянул Файнс. — Машину мою видишь?       Автомобиль он предусмотрительно поставил в стороне от переулка.       — Знатная телега, — с видом знатока покивал глазастый беззубец. — Семьдесят четвёртого?       — Третьего. Номер скажешь отсюда?       — А чего не сказать? Пять Эс Ди Кью, семь восемь четыре, — оттарабанил бродяга. — И в кабине у тебя Король играет.       — Кто?       — Король, — бездомный с презрением покосился на Файнса. — Пресли.       — Н-да, — только и смог выдавить сражённый наповал Эйб. — Ладно. Верю. Дальше-то о чём эти говорили?       — Ну, я и говорю: энтот, красный, Стреле говорит, мол, опоздал я, туда меня и туда. Занят был. Какой-то у него там зуд приключился.       — Чего?       — Зуд у него там где-то был. Неудивительно, при таком-то костюме…       — Может, Зум?       — А, точно! Зум.       Файнс и Дора переглянулись. Слухи о вражде Алой Молнии Централ-Сити с Чёрным Спидстером докатились даже до соседнего города.       — И что? — осторожно поинтересовался Эйб.       — А ничего, — пожал плечами бродяга. — Сказал, заборол он его. С концами. Мне бы так. — И снова почесался.       — Значит, Флэш победил Зума… — пробормотала себе под нос Дора. — А в утренних газетах — тишина.       — Возьми на заметку, — коротко скомандовал Эбрахам. — Дальше?       — Ну, сказал, мол, знаю, у твоего сына день рождения. Девять лет, туда-сюда. Подарок, мол, припас, да вот… задержался.       — А второй?       — Второй помолчал, потом говорит, мол, мать твою ети, быстрый герой, туда тебя и туда, бегаешь как молния, а один хер везде опаздываешь. Пойдём, мол, подбросишь меня, у нас праздник только для своих сейчас будет. И только молния опять по дому да по дороге шарах! И нет никого.       Бродяга присосался к бутылке. Журналист и фотограф смотрели друг на друга. Да, этого было недостаточно для официальных властей, даже на заметку в жёлтой газетёнке не хватило бы, но… Но они оба знали, что Уильям Куин, сын Оливера Куина, вчера отмечал своё девятилетие.       — Знаешь что, мужик, — Файнс достал кошелёк, вынул всю наличность, что там была, — набралось около двух сотен долларов — и сунул в руки оторопевшему бродяге. — Лечи свои зубы. Пригодится.              Некоторое время они ехали в молчании. Эйб, кажется, даже не особо задумывался, куда именно ведёт машину. Потом тряхнул головой:        — Ко мне, позавтракаем?       — Не лишено смысла, — отозвалась Дора. — Тем более что я хотела сделать тебе подарок.       — Повод? — Файнс приподнял бровь.       — Полтора года совместной работы, дорогой шеф. — Дора усмехнулась. — Всё, как ты любишь. Практичность и никаких сантиментов. Послушай… — она чуть замялась.       — Н-ну? — подбодрил её Эйб.       — Ну, вот ты, считай, узнал, что это Оливер. И что ты будешь делать теперь?       — Найду железные доказательства.       — Предположим. А потом?       Файнс помолчал. Три года работы в не самом престижном издательстве успели научить его многому. Налоги на недвижимость и автомобили росли, в отличие от зарплат журналистов, и будущее в Стар-Сити становилось всё более сумрачным. Эйб вздохнул. Он решился.       — Включу внутреннего еврея, — усмехнулся он.       — В смысле?       — Попробую с ним поговорить. Он ведь не дурак. Убивать меня не станет.       — Будешь шантажировать?       — Я всё-таки офицер, хоть и бывший. Ни в коем случае. Предложу поработать вместе. В конце концов, я мечтаю о месте журналиста-следователя. У него есть деньги — раз. Есть связи — два. Есть враги, которые не публикуют свои мемуары, — три. Мы можем быть друг другу полезны.       — Ты ведь ненавидишь мстителей, — с ироний подковырнула Дора. Файнс поморщился.       — Мне претит их стиль. Я терпеть не могу подход Зелёной Стрелы к тому, что он называет правосудием. Но ведь есть надежда, что он когда-нибудь снимет капюшон и маску. Будет работать с правительством, как этот Человек из Стали в Метрополисе. У правосудия должно быть открытое лицо. А я могу попробовать…       — Что, уговорить его? — с нескрываемым сарказмом спросила Дора. Файнс повернулся к ней. Лицо его было серьёзным.       — А почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил он.       — Может, ты и прав, — задумчиво протянула Дора, снимая с лица насмешливое выражение. — Может, ты и прав, Эйб.       — Сделаем тебе кабинет, — внезапно вслух размечтался Эбрахам, заворачивая к дому. — Купим тебе шестнадцать крутых фотоаппаратов. И оператора наймём. Будем разоблачать преступность и мстителей по всей Америке, как тебе?       — Я неверно выбрала подарок, — фыркнула Дора. — Надо было машинку для закатывания губ.              Они вошли в дом, и Эйб устремился к холодильнику, но напарница придержала его за локоть.       — А как же завтрак? — удивился тот. — Холодное пиво! Праздновать будем, в конце концов. Я отгул возьму, ну их на хрен с их футбольной командой и коррупцией среди мелких чинуш…       — Погоди, — мягко сказала Дора. — Сперва подарок. — Она подошла к столу, поставила на него футляр для фотоаппарата и извлекла из него мобильный телефон и небольшой свёрток. — Во-первых, это. Последняя модель, разработка Смоук Текнолоджис. Выход в интернет, память на десять тысяч номеров, маленькая фотокамера, аккумулятора на три недели хватает без подзарядки. Сможешь напрямую отправлять фото на электронную почту. Правда, качество так себе, но…       — Откуда? — только и смог выдохнуть Файнс, принимая увесистый аппарат. — То есть, это же стоит безумных денег…       Дора чуть грустно улыбнулась.       — Я же говорила, что у меня куча знакомых.       — В Смоук Текнолоджис? — шутливо-подозрительно спросил Эйб, рассматривая подарок.       — Нет, там нет. Но нашлись те, кто достал новую модель по сходной цене. Теперь второе. — В руки Эйба перекочевал свёрток. — Разворачивай давай.       Файнс нетерпеливо развернул плотную сероватую ткань и уставился на то, что она скрывала. Это было небольшое, искусно сделанное из серебра писчее перо со стилизацией под птичье — и небольшой блокнот с серебряной же окантовкой по уголкам.       — Боже, какая красота, — с искренним восхищением протянул журналист. — Это же антиквариат…       — Перо — да, блокнот — нет. Сделан лично для тебя, не забывай, — в голосе Доры усмешка мешалась с грустью. — Ты сказал: «Есть надежда». Она есть. Не забывай об этом, Эбрахам Файнс. Никогда не забывай.       — Ч-что?.. — только и успел выговорить Эйб, поднимая взгляд. Последнее, что он увидел перед тем, как его сознание померкло, были смотрящие прямо на него, золотые светящиеся глаза на лице, скрытом густой тенью капюшона. И ярко-жёлтая молния, ударившая с ясного неба в землю прямо перед окнами его дома.