Султан моей души

Она с гордостью шла по, залитому яркими солнечными лучами, мраморному коридору, направляясь в ташлык, а в золотисто-каштановой голове её шёл монолог: «Я—Мария Извольская, любимейшая дочь своего отца, боярина Дмитрия Извольского, самого ценного боярина и душевного друга самого Царя Иоанна Васильевича Грозного, похищенная в десять лет разбойниками и проданная ими турецким работорговцам, благодаря которым, мне удалось попасть в гарем Наследного Шехзаде Селима. Я—Мария Извольская, названная госпожой Нурбану Султан—Санавбер, что означает в переводе с персидского языка «гармония» и «душевное благополучие». В последствии, когда мне уже исполнилось тринадцать лет, судьба подарила мне встречу с моим Шехзаде, ставшему для меня единственной любовью и смыслом жизни, ради счастья и благополучия которого, мне хотелось жить и дышать. Я—Санавбер, ставшая единственной возлюбленной женой и вдохновением на благое правление моего сердечного избранника одиннадцатого Султана Османской Империи Селима II, взошедшего на, положенный ему по праву наследия, Престол, пусть даже в ходе дворцового переворота, без которого нам обоим было бы просто не спастись от гнева деспотичного и потерявшего рассудок из-за чрезмерной подозрительности и помешанного на заговорах пожилого Султана Сулеймана, в молодости и зрелости, бывшего Великим завоевателем и заставившего весь мир встать перед Османской Империей на колени. Я—Санавбер Султан и теперь пришло наше с Селимом время править: мне его гаремом, а ему Империей предков! Наша эпоха станет самой спокойной, справедливой, и полной благих дел, не говоря уже про периодические новые завоевания! Вместе, мы непобедимы!» Так юная Хасеки дошла до ворот ташлыка, где девушки занимались своими обычными делами, пока, вовремя опомнившиеся Сюмбуль и Гюль-аги ни крикнули громко: --Внимание! Хасеки Санавбер Султан Хазретлири! Что заставило всех гаремных повскакивать со своих мест и встать по обе стороны «султанской тропы», склонив головы в почтении, не говоря уже о том, что затаив дыхание от трепетного волнения. Юная девушка не заставила их всех ждать и, сопровождаемая двумя главными агами Сюмбулем и Гюлем, а так же ункяр-калфой Лалезар, царственно вошла в ташлык, задумчиво посматривая на всех гаремных обитателей и пройдя к лестнице, ведущей на террасу для фавориток, поднялась по ступенькам, придерживая пышную юбку шикарного тёмного бирюзового шёлкового платья, отделанного блестящим гипюром и газом, и присоединилась к, уже терпеливо ожидающей её там, Зульфие Султан, которой она почтительно поклонилась. Та обмолвилась с подругой несколькими душевными доброжелательными фразами, после чего короновала её знаменитой короной Хюррем Султан, выполненной из золота в форме тюльпана, которую украшали бриллианты, рубины, изумруды, янтарь и жемчуг, но, а затем объявила во всеуслышание о том, что теперь их Правительницей становится Санавбер Султан. Такого было повеление Султана Селима хана. Глубоко тронутая, всеми происходящими с ней, сегодня, событиями, Санавбер с трепетным волнением и гордостью принялась смотреть на, вновь почтительно поклонившихся ей, гаремных обитателей. Через пару дней во дворец Топкапы прибыла, одетая в зелёное парчовое платье, Нурбану Султан и, сопровождаемая преданными: Газанфером-агой с Джанфеде Калфой, царственно шла по, залитому яркими солнечными лучами, мраморному коридору, переполненная искренней радостью о том, что, наконец-то пришло время ей взойти на самый верх, вот только все её надежды развеялись в прах. На смену им пришло разочарование с гневом, а всему виной явилась тринадцатилетняя Санавбер Хатун, облачённая в бледно-голубое шёлковое, обшитое блестящим гипюром и органзой, платье, стоявшая во главе султанского гарема, подобно правительнице, что сильно не понравилось Баш Хасеки --Немедленно встань на своё место среди других рабынь, Хатун, не занимай место, которое тебе не положено!—грозно прикрикнула она на девушку, желая задеть её чувства, как можно больнее. Только у неё ничего не вышло. Санавбер даже и не собиралась поддаваться ей. Вместо этого, она почтительно поклонилась и, сохраняя всю искреннюю любезность, на какую была только способна, исправила: --Вы, уж меня, великодушно простите, Султанша! Только спешу вас исправить и сообщить о том, что я больше не рабыня, а законная жена Султана Селима хана и занимаю то место, на какое поставил меня именно он. От услышанного, Нурбану Султан, аж всю бросило в жар, из-за чего она не в силах, унять, переполнявший её всю гнев, нанесла дерзкой девчонке звонкую пощёчину, не задумываясь о том, что за всей этой, яркой на эмоции, сценой с интересом наблюдают, уже поднявшие головы, наложницы, которые с нетерпением ждали того, какая будет развязка. --Что ты только, что сказала, дерзкая девчонка?! Да, я тебя уничтожу, собственноручно!—яростно взвизгнула Баш Хасеки, испепеляя противницу угрожающим изумрудным взглядом. Только Санавбер не стала опускаться до низкого уровня, опозорившейся перед всем султанским гаремом, Баш Хасеки, а, с царственным достоинством выдержала, нанесённое ей, оскорбление. Вместо этого, она, потирая рукой, горящую от пощёчины, бархатистую щеку, снова почтительно ей поклонилась и с той, же, любезностью, что и прежде, выдохнула: --Вы ничего не сможете мне сделать из-за того, что я ношу под сердцем нового Шехзаде! От услышанного признания, Нурбану не могла больше себя сдерживать и, как ошпаренная, помчалась в главные покои, намереваясь, разобраться с Селимом, но чувствуя на себе, полный огромного потрясения, бирюзовый взгляд юной Хасеки, испытывающей невыносимый страх за жизни себя и любимого, ведь Нурбану Султан очень мстительна и никогда не прощает, нанесённого ей, оскорбления. Юноша находился в своих покоях и никого не ждал. Он сидел на тахте, погружённый в нежные мысли о юной возлюбленной, из которых его дерзко вырвала, ворвавшаяся к нему, Нурбану, пылающая яростью. --Что всё это значит, Селим? Как ты мог так поступить со мной и поставить правительницей гарема свою наложницу, а не меня, свою Баш Хасеки, куда более достойную данного назначения!--бушевала Султанша, открывая Султану своё истинное лицо, что ещё больше оттолкнуло его от неё, в связи с чем, он разочарованно вздохнул и, плавно поднявшись с тахты, произнёс, сохраняя невозмутимость: --Ты напрасно приехала, Нурбану. Я тебя не звал. Баш Хасеки оказалась сбита с толку его безразличием, из-за чего не могла произнести ни единого слова, но понимая, что необходимо, исправлять, возникшее между ними недопонимание, она медленно подошла к, уже не знавшему того, что от неё ему ожидать, юноше и, ласково погладив его по бархатистым щекам, что заставило Селима слегка вздрогнуть от неожиданности, очень тихо проворковала: --Ну, почему ты такой колючий ко мне, ведь, находясь вдали от тебя, я едва с ума не сошла, гадая о том, жив ты или уже мёртв по приказу деспотичного отца? От её тихого и завораживающего голоса, юноша весь затрепетал. Вот только Баш Хасеки даже и не собиралась останавливаться на достигнутом. Вместо этого, она закрепила полученный результат тем, что запустила руку ему в шёлковые, имеющие изумрудный цвет, шаровары и нежно принялась поглаживать его мужественный символ до тех пор, пока он ни затвердел. Казалось, бы победа, вот она здесь, да и Селим уже почти стал ручным домашним ласковым котом, но молодую Султаншу ждало глубокое разочарование. Юноша, хотя и, поначалу лишился воли и уже начал тихо постанывать от удовольствия, но, сумев, справиться со слабостью, собрался с мыслями и, непреклонно приказал: --Нурбану, уходи! Когда понадобишься, я за тобой пришлю кого-нибудь! Этими словами он вызвал у неё новый всплеск гнева, который она обрушила на, стоящий немного в стороне стол на тонких ножках с различными ароматными яствами, и перевернув его, ушла, провожаемая, полным глубокой задумчивости, бирюзовым взглядом, плавно севшего обратно на тахту, юного Властелина, обхватившего голову сильными руками и ощущающего то, как бешено колотится в груди трепетное сердце, и лицо пылает смущением. Выйдя из главных покоев и пройдя немного по мраморному коридору, разъярённая Нурбану Султан встретилась с, не находящей себе места от беспокойства за любимого мужа, Санавбер, которая почтительно ей поклонилась и уже собралась было пройти мимо неё, но, враждебно настроенная против неё, Нурбану крепко схватила юную соперницу за локоть и, больно сжав, угрожающе прошипела, подобно змее: --Не торопись радоваться жизни, Хатун! Бойся засыпать по ночам, ибо каждая из них может стать для тебя последней! Только юная девушка даже и не собиралась поддаваться страху. Вместо этого она, сохраняя искреннюю доброжелательность, улыбнулась и воинственно заверила: --Благодарю Вас за предупреждение, Султанша! Мы с Повелителем, непременно будем бдительны. Этими словами юная девушка дала собеседнице понять о том, что делит с Селимом одни покои, что стало для Баш Хасеки сигналом к действию, из-за чего она принялась жестоко избивать её, пока к ним ни подошёл сам Султан и ни прекратил всё изуверство одним лишь отрезвляющим приказом: --Иди в наши покои, Санавбер! В связи с чем, сидящая на полу и потирающая, пылающее от жестоких ударов, лицо, юная девушка плавно поднялась с колен и стремительно ушла, а внимательно проследивший за этим, юноша терпеливо дождался момента, когда стражники закрыли за ней дубовую дверь, нежно вздохнул и грозно прикрикнул на Баш Хасеки, стоявшую перед ним в глубокой растерянности: -- Да, что ты себе позволяешь, Нурбану?! Как ты посмела поднять руку на мою законную беременную жену?! Совсем стыд потеряла?! Жажда власти ослепила тебя и лишила разума! Разве ты такой была ещё два года тому назад?! Что стало с той Нурбану, которую я любил и уважал?! Куда она делась?! Нурбану слушала обвинительные, но такие справедливые слова Селима со слезами, плавно стекающими по бархатистым щекам тонкими прозрачными струками, не смея, произнести ни единого слова, ведь её возлюбленный был, совершенно прав. Из-за свое жгуче ревности с жаждой власти, она перестала узнавать себя, превратившись в безжалостного монстра. --Селим, пожалуйста, прости меня!—чуть слышно прошептала Баш Хасеки. Юноша тяжело вздохнул и, почти безжизненно приказав: --Возвращайся в гарем, Нурбану!—вернулся в свои покои, провожаемый заплаканным взглядом Баш Хасеки, которая потеряно пошла в гарем, а именно в, отведённые для неё, покои. А тем временем, вернувшись в свои просторные покои, Султан Селим застал, сидящую на парчовой тахте, милую Санавбер, погружённую в мрачную задумчивость, а в ясных бирюзовых глазах блестели горькие слёзы. Сама, же, она выглядела мертвенно бледной. При этом её тонкие пальцы нервно теребили блестящее кружево шикарного атласного платья, перед чем юноша не смог устоять и, понимающе вздохнув, приблизился к ней. --Не бойся, Санавбер! Нурбану не посмеет причинить тебе вред, ведь ты моя любимая, да и законная супруга, носящая под сердцем представителя Султанской династии, иначе окажется на дне Босфора.—утешая юную девушку, проговорил он, плавно сев на тахту рядом с ней и ласково погладив её по бархатистым щекам, что вызвало в ней печальный вздох, не говоря уже о сомнении, терзающем ей, трепетную душу. --Нет, селим! Нурбану не успокоится, пока ни сживёт меня со свету. Она понимает, что место во дворце, как и в твоём сердце есть только для одной из нас, да и то, что гаремом правлю я, нанесло ей сильный удар по гордости. Такое простить нельзя, учитывая, что она мечтала о подобном возвышении ещё с первого дня попадания в твой гарем, а тут я взяла и по твоей воле перешла ей дорогу.— поделилась с избранником своими мудрыми рассуждениями юная Хасеки, что вызвало в нём взаимный измученный вздох. Конечно, он понимал это, но менять в пользу Баш Хасеки ничего не хотел, о чём и высказался, добровольно утопая в ласковой бирюзовой бездне глаз сердечной избранницы: --Конечно, я сейчас мог бы, дать ей то, о чём она мечтает. Только она, почувствовав. Что в её руках оказалась безграничная власть, спокойного житья тебе точно не даст. Такого я допустить не могу, да и не хочу. Между юными возлюбленными супругами воцарилось мрачное молчание, во время которого они пристально смотрели друг на друга, не зная того, что и сказать, да и слова здесь были совсем не нужны. За них всё говорили их, полные огромной взаимной любви с обожанием, глаза, благодаря чему, они плавно сблизились и воссоединились в трепетном нежном поцелуе, который, казалось, продлится целую вечность. Что же касается Баш Хасеки Нурбану Султан, она, подобно разъярённой фурии, ворвалась в, выполненные в бирюзовых и сиреневых тонах, просторные покои с золотыми витиеватыми колоннами и арками, принявшись, всё крушить на своём пути, при этом её душили горькие слёзы от понимания того, что из-за проклятой русской девчонки, затмившей Повелителю разум с чувствами, он охладел к ней, Нурбану, даже сейчас не признающейся в том, что сама виновата. Селим нуждался в любви, душевном тепле и поддержке, но вместо них получал от неё, лишь сплошные поучения, скандалы и ревность, не говоря уже о жестокой травле наложниц из его гарема. Вплоть до физического уничтожения потенциальной отдушины юноши, чем Баш Хасеки не брезговала. Вот Селим и взбунтовался, найдя утешение с поддержкой в ласковых объятиях тринадцатилетней пронырливой здравомыслящей и ангелоподобной тринадцатилетней Санавбер, ставшей для него: душевной подругой, нежной возлюбленной и заботливой сестрой, каковой никогда не была властолюбивая, мстительная Баш Хасеки. В связи с чем, молодая женщина обречённо вздохнула и, обратив внимание на присутствовавших в покоях, преданных слуг Газанфера с Джанфедоцй, уже успевших понять, что причиной ярости госпожи стала Санавбер Хатун, из-за чего заговорщически переглянулись между собой, уже найдя идеальное избавление от её данной головной боли. --Вам стоит лишь приказать, и сегодня ночью девчонки не станет, госпожа!—коварно предложила Баш Хасеки Джанфеде, пока Газанфер подавал ей стеклянный стакан с успокоительным шербетом, который уже, сидящая на бархатной тахте, Султанша взяла из его заботливых рук и, сделав небольшой глоток, ненадолго задумалась, а в изумрудных глазах блеснул мстительный огонь, не укрывшийся от внимательного взгляда, пришедшей, проведать невестку, одетая в зелёное платье, Зульфие Султан,что ей сильно не понравилось, о чём она предостерегающе строго высказалась: --Да, кто ты такая, Нурбану, для того, чтобы устраивать травлю и покушения на жизнь законной жены Властелина Мира, являвшуюся ещё к тому, же свободной девушкой?! Пусть ты и мать наследного Шехзаде, но до сих пор бесправная рабыня! Поэтому, знай своё место, иначе вмиг окажешься в холодных водах Босфора! Против таких аргументов Баш Хасеки не знала, что и ответить. Вместо этого, она вновь впала в уныние, чем и воспользовалась Зульфие Султан, приказав Газанферу-аге с Джанфеде-калфой вернуться к своим обязанностям в гареме и, когда они разошлись, ушла, оставляя Нурбану в гордом одиночестве и в состоянии мрачнее, самой грозной тучи. Тем, же вечером, как возлюбленная пара договорилась, Санавбер находилась в хамаме в лёгком мерцании, горящих в золотых канделябрах, свечей. Она лежала в тёплой воде, налитой в мраморную ванну, затерявшись в густых клубах пара и, погружённая в романтическую задумчивость о любимом муже. Санавбер ждала его для того, чтобы любить с ним друг друга трепетно и нежно. Только Селим где-то задерживался. Вероятно, выполнял срочные государственные дела, которые не могут подождать до утра, как. В эту самую минуту, тихо скрипнула тяжёлая дубовая дверь, и послышались чьи-то лёгкие шаги. --Эсма, это ты?—спросила в пустоту юная девушка, думая о том, что это, возможно, служанка принесла травяной шербет, но получила мрачное молчание, насторожившее её, пока ни почувствовала как кто-то крепко схватил её за шикарные золотисто-каштановые волосы. Санавбер не успела ничего понять, как тёплая вода сомкнулась над ней. Она даже начала захлёбываться и инстинктивно бороться за жизнь, но таинственная Хатун продолжала крепко удерживать её под водой, пока ни услышала скрип двери, что отвлекло, присланную сюда мстительной Баш Хасеки, рабыню для устранения султанской отдушины и заставило, начать осматриваться по сторонам, но так никого и не увидев, она вернулась к выполнению приказа своей щедрой госпожи, за что и поплатилась жизнью, ведь тем человеком, что пришёл в хамам оказался никто иной, как Султан Селим. Увидев, что его возлюбленная может вот-вот погибнуть, он не стал медлить и, стремительно подойдя к мерзавке, решительно оттолкнул её в сторону, да так, что девушка при падении ударилась головой и мгновенно отключилась, но осталась жива. Только Селиму уже не было до неё никакого дела, хотя он и бросил приказ, появившимся на шум в хамаме, немного растерянным агам: --Уведите Хатун в темницу, и хорошенько допросив о том, чей приказ она выполняла, бросьте в Босфор! Сам, же мгновенно заключил в крепкие объятия юную возлюбленную, находящуюся в глубоком шоке. Она до сих пор никак не могла отдышаться, а из её ясных глаз по бархатистым щекам текли горькие слёзы, не говоря уже о том, что учащённо билось сердце в трепетной груди. --Это Нурбану Султан отдала приказ, утопить меня, как ненужного котёнка.—сбивчиво, но при этом обвинительно делилась она с избранником, но он, словно в лихорадке, самозабвенно с жаром целовал её влажное от слёз румяное лицо, не в силах поверить в то, что едва ни потерял смысл своей жизни и милую отдушину Санавбер. А тем временем в своих просторных покоях Баш Хасеки уже искренне жалела о том, что отправила Майю Хатун в хамам для того, чтобы слегка припугнуть дерзкую Санавбер, ведь скорее всего наёмницу уже поймали и, допросив, казнили, но раз так, почему Повелитель до сих пор ни примчался к ней в покои, выяснять отношения? Возможно он, сейчас: либо глушит боль по утрате любимицы в вине, либо Санавбер жива, и он развлекается с ней в постели. Вот только, единственное, что сейчас оставалось молодой женщине—метаться по покоям, подобно беспокойной львице по клетке, мучимой догадками. В эту самую минуту, в покои вбежал разъярённый Селим и, крепко схватив Баш Хасеки за тонкую шею, слегка сдавил её, что молодой женщине стало не хватать воздуха, а из ясных изумрудных глаз брызнули горькие слёзы, принялся орать ей прямо в лицо: --Это уже переходит все допустимые границы, Нурбану! Я тебя предупреждал по-хорошему, чтобы ты прекратила изводить своими интригами мою Санавбер, но ты сделала всё по-своему. Теперь принимай за это заслуженное наказание! Затем, не говоря ни единого слова, опрокинул её ничком на кровать так, чтобы стройные ноги оказались спущены вниз, задрал ей бархатную юбку шикарного тёмно-морского платья и, обнажив упругие розовые ягодицы, которые, словно спелые наливные яблоки, так и просились к употреблению, принялся пороть Султаншу плетью, при этом каждый шлепок, словно оглушительный выстрел, отдавался эхом в её ушах. Нурбану не могла даже плакать, ведь это означало бы выказать мужу свою слабость, а такого она допустить не могла, да и не хотела. Единственное, что ей оставалось, так это, молча кусать крепкими ровными белоснежными, как жемчуг, зубами и смиренно ждать окончания унизительной экзекуции, которое вскоре наступило. Она осталась вновь совершенно одна из-за того, что Селим не захотел больше находиться возле неё. Он ушёл, громко хлопнув дверью, что отдалось острой болью и жгучей жаждой мести тринадцатилетней Санавбер за своё унижение. Нурбану решила подвергнуть её невыносимому моральному унижению, благодаря чему, Баш Хасеки постепенно успокоилась, а в её изумрудных глазах вспыхнул дьявольский огонь, а соблазнительные алые губы расплылись в коварной улыбке. А несколькими мгновениями ранее, в тёмной темнице Мустафа-ага активно допрашивал Майю Хатун, пышногрудую семнадцатилетнюю блондинку и гречанку по национальности, пытаясь, выяснить у неё о том, кто ей отдал приказ об убийстве Хасеки Санавбер Султан. Только девушка, хотя и терпела невыносимые страдания, но ничего не говорила. Вместо этого, она дерзила и иронично смеялась, что вывело, всегда сдержанного хранителя главных покоев из себя, в связи с чем он крепко схватил её за горло и, несколько раз ударив её головой о каменную стену да так, что у девушки, аж из ясных глаз брызнули слёзы, а голову начало разрывать на части от невыносимой боли, гневно прокричал ей в лицо: --Немедленно говори, кто тебе приказал убить законную жену нашего повелителя, мерзавка, иначе, обещаю, что смерть твоя будет мучительной! Даже не догадываясь о том, что весь этот разговор уже на протяжении нескольких минут слышит, появившийся в темнице, Султан Селим, хотя он уже догадывался об истинном имени заказчика, из-за чего тяжело вздохнул и, уже начиная уставать от всей этой процедуры, приказал преданному хранителю: --Можешь прекращать допрос, Мустафа! Я уже знаю имя истинного заказчика! Отправь Хатун в Босфор! После чего царственно развернулся и ушёл, не обращая внимания на душераздирающие крики, перепуганной до смерти Хатун, которую Мустафа-ага вместе с другими агами, молча заталкивал в мешок с ядовитыми змеями. Вернувшись, наконец, в свои покои, Селим оказался приятно удивлён, увиденным. Перед ним, затерявшись в густых вуалях газового и парчового балдахина на широком ложе сидела, обмотавшись шёлковой простынёй, абсолютно нагая юная девушка, лицо которой пылало лёгким смущением, в связи с чем, она застенчиво улыбнулась избраннику, что выглядело на столько очаровательно и невинно, что Селим не смог скрыть доброжелательной улыбки, благодаря чему, он, переполненный душевным теплом, плавно подошёл к юной возлюбленной и с искренними заверениями: --Ничего не бойся!—пылко принялся целовать её в алые трепетные, как розовые лепестки, губы, при этом, он бережно обнимая и лаская стройное тело с упругой грудью, чувствуя, как девушка вся дрожит от, переполнявшего её всю, приятного возбуждения, нежности и головокружительной страсти, которой парочка самозабвенно предавалась до тех пор, пока ни забылись крепким сном в жарких объятиях друг друга, счастливые, запыхавшиеся и истекающие тонкими струйками солёного пота. Так незаметно наступило морозное зимнее утро, яркие солнечные лучи которого озарили всё вокруг золотым блеском. Султанский дворец уже проснулся, а его обитатели занимались своими обычными повседневными делами. Позднее, когда возлюбленные супруги расстались после завтрака, юная Хасеки пошла в ташлык для того, чтобы выдать девушкам ежемесячное жалование, но не дойдя по мраморному коридору и нескольких метров до него, оказалась остановлена презрительным окриком, вставшей у неё на пути, одетой в зелёную форму, Джанфеде Калфы: --Не слишком, ли быстро начала зазнаваться, Санавбер Хатун?! Да и, напрасно ты идёшь против нашей достопочтенной госпожи Баш Хасеки Нурбану Султан. Ведь именно, благодаря ей, ты находишься в гареме нашего Повелителя, так как это именно она выкупила тебя два года тому назад у работорговца и вышколила так, как ей удобно. Этими словами калфа рассчитывала больно задеть юную девушку, из-за чего она внезапно поравнялась с ней и, измученно вздохнув, откровенно произнесла, защищаясь: --Я нашу госпожу никогда не предам и искренне благодарю её за всё то, что она для меня сделала, а законной женой Повелителя я стала лишь по той причине, что он меня очень сильно любит. Только Джанфеда калфа даже и не собиралась отставать от неё. Вместо этого она продолжала обвинять девушку в предательстве с отступничеством, не говоря уже про неблагодарность, от чего, уже, изрядно уставшая Санавбер, захотела уйти, как, в эту самую минуту получила внезапный удар по голове каким-то тупым предметом. В её глазах мгновенно потемнело, и она потеряла сознание, упав прямо на руки, стоявшему сзади, Газанферу-аге, который и ударил её посохом, бесшумно подойдя к ней в тот самый момент, когда девушка беседовала с Джанфеде Калфой. Не известно, сколько прошло времени, но, когда юная девушка, наконец, очнулась и, превозмогая невыносимую головную боль, через силу открыла глаза. Увидела. Что лежит в постели каких-то покоев абсолютно голая, а две рабыни жёстко совокупляются с ней страпоном, лаская её руками, а немного в стороне стоит Баш Хасеки Нурбану и с довольным выражением на красивом лице наблюдала за всем, постепенно возбудившись сама, из-за чего не обратила внимания на слова юной соперницы. --Что вы все делаете? Это же безнравственно и отвратительно!—слабым голосом и ничего не понимая, спросила у мучительниц юная девушка, пока к ним ни подошла довольно ухмыляющаяся Баш Хасеки и, оттолкнув одну из рабынь, принялась неистово ласкать бархатистым языком грот соперницы, пока другая её служанка беспощадно таранила страпоном задний проход, начинающей, снова терять сознание, Санавбер от испытываемого неудобства и унижения. Поначалу ей хотелось вырваться, но все старания оказались тщетны, ведь в эту самую минуту к ней подошла служанка Баш Хасеки и, введя ей в рот страпон, угрожающе прошипела: --Заткнись и давай вылизывай, иначе сейчас получишь от госпожи! От столь непростительной дерзости, юная Хасеки растерялась, да и ей стало не хватать воздуха, из-за чего она, смирившись, подчинилась и начала облизывать предмет по спирали от макушки до основания и обратно, при этом дыша носом, а из ясных глаз по бархатистым щекам текли тонкими струйками слёзы. Коварная Баш Хасеки добилась своего. Её тринадцатилетняя соперница оказалась повержена, унижена и втоптана в грязь, в связи с чем, она победно улыбнулась и, встав с широкой постели, грозно и не терпя никаких возражений, приказала своим рабыням: --Хватит! Пошли все вон от сюда! Дальше я сама справлюсь! Наложницы беспрекословно подчинились и, подобрав с пола халатики, почтительно поклонились госпожам и вернулись в гарем, а Нурбану ещё какое-то время стояла и наслаждалась плодами своих мстительных трудов, особенно тем, как соперница свернувшись в клубок, поджала стройные ноги к соблазнительной груди, обхватив их изящными руками. --Да, что эта Нурбану за изверг такой?! Разве так можно с людьми поступать?!—горестно причитала. Хлопочущая над, лежащей в постели, Санавбер, Гюльфем Хатун, из карих глаз которой текли слёзы, вызванные искренней жалостью к юной Хасеки, пережившей несколько часов тому назад зверское надругательство, спровоцировавшее выкидыш. Теперь юная девушка находилась в глубокой душевной прострации и не обращала ни на кого внимания. Её можно было понять, ведь Нурбану втоптала её в грязь. Ведь, если до этого дня Санавбер уважала Баш Хасеки, то отныне, та стала для неё злейшим врагом, убившим в ней не только ангелоподобность с невинностью, но и её с Селимом дитя. --Нурбану, лично выявила тех отступниц, что надругались над тобой, Санавбер, и приказала казнить их! газанфер вместе с младшими агами уже всё выполнил. Так, что можешь быть спокойна. Больше никто из гаремных не посмеет посягнуть на тебя.—проявляя искреннее внимание к возлюбленной, проговорил юный Султан, плавно отойдя от окна и, мягко подойдя к ней, осторожно сел на край постели и ласково погладил по шелковистым золотисто-каштановым волосам. Только вместо того, чтобы ответить на искреннюю заботу мужа, девушка разочарованно вздохнула и отвернулась от него, чем и вызвала в нём искреннее замешательство, с которым он вопросительно посмотрел на Гюльфем Хатун, как бы ища у неё мудрого совета. Она понимающе вздохнула, мысленно прося его, проявить терпение с ещё большей заботой о своей жене. Селим сам это знал. Да и, сама Санавбер, понимая, что самой лучшей местью для Нурбану будет безграничное счастье с Селимом, повернулась к нему обратно. С тихим вздохом прижавшись к его мужественной груди, в которой билось трепетное многострадальное сердце, полное огромной любви к ней, милой Санавбер. Её реакция на его слова о невиновности Баш Хасеки, зародили в юноше сомнение. Вероятнее всего, Нурбану, просто отводит от себя подозрения таким образом, чтобы избежать его гнева. Ну, ничего! Селима не проведёшь. Он утром сам во всём разберётся, пока, же, вспомнив о присутствии в главных покоях Гюльфем с Эсмой, Селим кивком головы, отпустил их. они поняли его и, почтительно откланявшись, ушли, оставляя венценосную чету одних. Селим сдержал, данное Санавбер ещё вечером, обещание. И вот, утром, приказав Сюмбулю-аге, привести к нему в главные покои Баш Хасеки для очень серьёзного разговора. Сам, же, одетый в парчовый кафтан и шёлковые рубаху с шароварами тёмного морского цвета, царственно восседая на парчовой тахте в лучах яркого солнца, думал, с чего ему начать, выяснять с ней отношения. Трепетную душу юноши переполнял праведный гнев на свою когда-то горячо любимую Нурбану. Теперь, особенно после душевного откровения Санавбер о том, какой ужас с унижением ей пришлось пережить, Баш Хасеки стала ему отвратительна. Юноше даже прикасаться к ней не хотелось, не говоря уже о том, что слышать её голос, но ему пришлось сделать над собой усилие лишь для того, чтобы выслушать объяснения Нурбану. Теперь Селиму осталось только терпеливо дождаться прихода самой матери Престолонаследника, а она не заставила себя долго ждать и, слегка придерживая подол атласного лазурного роскошного платья, при этом её иссиня-чёрные волосы были подобраны к верху и украшены бриллиантовой короной, от которой ниспадало голубое шифоновое покрывало. Подойдя к Повелителю, она почтительно поклонилась, переполненная странным чувством лёгкого беспокойства, но, сохраняя всю свою любезность, осведомилась: --Чем я могу быть полезна моему возлюбленному Властелину? Пока ни почувствовала, выстроенный им между ними, эмоциональный барьер, от чего Баш Хасеки стало крайне неуютно. Он брезгливо взглянул на неё и обличительно проговорил с оттенком строгости и воспитательной угрозы: --Не притворяйся, Нурбану! Мне хорошо известно о твоих вчерашних проделках! Твоё счастье, что ты являешься матерью наследного Шехзаде, иначе я, не медля, приказал бы Мустафе-аге задушить тебя и бросить в Босфор! Ты мне отвратительна, и я не желаю больше видеть тебя! Возвращайся в свои покои и находись там, до тех пор, пока моя злость не пройдёт! От услышанных слов о том, что она избежала казни, благодаря наличию Шехзаде Мурада, Нурбану почувствовала то, как вся её былая весёлость, мгновенно испарилась, сменившись невыносимой болью от понимания того, что отныне, она изгнана из «рая» Повелителя. Только Баш Хасеки не стала ничего оспаривать и закатывать истерики, умоляя мужа о помиловании. Вместо этого, Нурбану почтительно откланялась и вернулась в свои покои, глубоко потрясённая и расстроенная, но при этом не чувствуя себя побеждённой. А в эту самую минуту, одетая в атласное бледно-голубое платье, обшитое серебристым гипюром и дополненное газом, Санавбер Султан раздавала наложницам жалование, о чём-то весело с ними беседуя, при этом вокруг них царила атмосфера лёгкости с беззаботностью, которые продлились до тех пор, пока в ташлык ни пришла, воинственно настроенная, Нурбану Султан, царственно подошедшая к тринадцатилетней сопернице и нанёсшая ей звонкую пощёчину, от которой юная девушка слегка растерялась, потирая рукой пылающую от удара, не говоря уже о том, что залившуюся пунцом, бархатистую щеку. --Пусть, сейчас ты победила, Хатун, но впредь, я тебе больше спуску не дам!—угрожающе прошипела, подобно кобре, Баш Хасеки, надеясь, запугать юную соперницу, но ничего не получилось, в связи с чем, та с наигранным почтением поклонилась и с притворной доброжелательностью заключила: --Как Вам будет угодно, госпожа! Это задело Баш Хасеки по самолюбию, из-за чего она злобно взвизгнула и, словно ужаленная, выбежала из ташлыка, провожаемая потрясённым бирюзовым взглядом Санавбер, которую со всех сторон обступили наложницы. Они до глубины души оказались шокированы выходкой злобной Баш Хасеки, но искренне радовались стойкости своей покровительницы, ведь она, хотя и была ущемлена язвительными словами госпожи, пронзающими ей хрупкую душу, как тысячью острых кинжалов. Только юная Султанша никому, кроме Селима не показывала невыносимую душевную боль. А зачем? Лучше, пусть все гаремные обитатели считают её сильной, как гранит. Перед ними Санавбер никогда не прольёт ни одной слезинки. Вместо этого, она в их кругу будет весёлой, беззаботной и доброжелательной, не говоря уже о том, что отзывчивой и справедливой.